Святитель Феофан Затворник

Толкование на псалом 118

Стихи 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16

Изъяснение стихов первого восьмистишия шло без всякой натяжки, как это видит всякий. Это заставляет думать, что представляемое ими единство содержания не случайно, а преднамеренно, то есть стихи эти писались и подбираемы были так, чтобы выражать одно — главные основы святой жизни. Хоть заключение от этого одного восьмистишия к прочим 21 и не слишком состоятельно, но мы не можем удержаться от предположения, что, может быть, и в них, при всей видимой разрозненности содержания стихов, всегда проводится одна мысль и что она намекается значением буквы, которою они начинаются. Делаем опыт над вторым восьмистишием.

Вторая буква «бет» значит «дом». Предполагаем, что в стихах его указывается, какой дом должны мы приготовить для заповедей, где и как упокоить их в себе. Руководясь этою мыслью, можем признать, что первым стихом указывается как дом для вмещения заповедей вся природа человеческая, и наипаче во время юности, когда она еще не успела испортиться; а последующими стихами — по частям разные способности души: воля — стих 10, сердце — 11, ум — 12, слово — 13, чувство, вкус — 14, рассудок — 15, память — 16. При самом разъяснении очевиднее будет, кáк всё это есть. А что душевные способности могут иметь точно такое отправление в духовной жизни, указание на то находим в притчах, где говорится ученику премудрости: «ты же напиши я (заповеди) себе трижды, на совет, и смысл, и разум» (то есть на этих трех силах и действиях души, и вообще), «на широте сéрдца твоего» (Притч. 22, 21). Написание это означает напечатление, приятие внутрь, как в дом.

9. Въ чес0мъ и3спрaвитъ ю3нёйшій пyть св0й; внегдA сохрани1ти словесA тво‰¹.

Еще не успел жить, а уж ему нужно исправление. Это, впрочем, не то значит, чтобы пророк предполагал тут юношескую испорченность, а то, что юность — такой возраст, который на всё готов, быстродвижен и неудержим в своих порывах. Он советует поскорее захватить эти порывы и дать им доброе направление. Чем же? — Заповедями Божиими. Заповеди да будут юному тем, чем бывает узда для рьяных коней.

По слову Божию, «от юности прилежит человеку помышление на злое» (Быт. 6, 5), если не руководить; а если поруководить, то против помышлений злых всегда будут восставать добрые, и если дать юному хоть малый навык в добре, то добрые будут преодолевать злые. Премудрый говорит: «безумие висит на сердце юного» (Притч. 22, 16). Как гиря, тянет его к недоброму возбужденность желаний при легкости понятий о жизни и последствиях тех или других дел. Можно отрезать эту гирю и привесить другую, которая будет тянуть его на противоположную сторону, и тоже с неменьшею силою.

Неправо иногда говорят: «э, молодость! пройдет!» Но опыты противного в нас и перед нами. Пора бы нам образумиться! Говорят, что скудельные сосуды навсегда сохраняют запах первого, пропитавшего их вещества. Таков и человек в нравственном отношении. Направление и навык первых лет или остаются, или отзываются во всю жизнь. Не то чтобы получивший доброе направление не мог уже уклониться или худо направленный исправиться: благодать сильна и этого последнего переломить, а грех, при нерадении, может попортить и первого; но хорошо настроенный юноша, когда случайно совращается, много-много и внутри себя, и в ранних навыках своих имеет воззваний и воплей, вразумляющих и остепеняющих его. И сколько надобно условий, чтоб он остался в зле навсегда! Такие скоро образумливаются и, когда образумятся, скоро успевают исправить и воссоздать разоренное. Худо настроенные, особенно когда при страстных влечениях попортятся и понятия, не могут иначе возвратиться на путь добра, как особыми действиями Божией благодати, и притом всегда с болезненными переворотами и переломами. Но так как на такие воздействия нет закона, ибо они от свободы Божией, и так как полное влияние их на человека подлежит разносторонним условиям, то и видим, что из худо настроенных вначале редко-редко кто возвращается к добру. Если же кто благодатию Божиею и обращается, то и начало этого обращения болезненно, и всё последующее течение жизни исполнено борений. Правда, благодать всё может. Мы имеем светлые примеры Моисея Мурина, Давида разбойника, Марии Египетской и других. Но лучше не искушать благодати Божией, потому что неисследованы пути ее.

Премудрый Сирах учит так: «чадо, от юности твоея избери наказание, и даже до старости обрящеши премудрость» (Сир. 6, 18). Воспринятые добрые начала, если строго держаться их, с течением жизни всё больше и больше будут крепнуть, расширяться в приложениях и займут, наконец, все исходища (источники) жизни и обымут все ее движения и проявления. В старости такой муж совершен, силен словом и делом. Какое богатое наследство!.. «А яже в юности не собрал ecи, како можеши обрести в старости?» (Сир. 25, 5). Так что благо есть, если человек «от юности возьмет на себя ярем заповедей» (Плач. 3, 27). Будем же молиться Подателю всякого добра, «да даст незлобивым коварство, отрочати же юну чувство и смысл» (Притч. 1, 4).

Вот мнения о сем святых отцов и учителей Церкви. Блаженный Феодорит говорит: «Юность непостоянна и удобопреклонна к пороку, потому что обуревается разными волнениями страстей; потому имеет нужду в путеводителе, который бы направлял ее к пристани. А это свойственно словесам Божиим, потому что они, отвращая от путей противных, достаточны к тому, чтобы направить на путь Божественный. Что для молодого коня узда и ездок, то для юноши — Божественное слово».

Святой Амвросий пишет: «Не только взять должны мы ярем слóва, но взять еще в юности. Если возьмем поздно, то нам придется более нести очистительные труды покаяния за прошедшее, чем услаждаться благодатию в настоящем. Предотвратим же это, проводя лета юности в благообразной исправности, чтобы каждый из нас в старости с доброю совестию мог при случае говорить: «Бог, Иже питает мя измлада даже до сего дне» (Быт. 48, 15), а не оплакивать с болезнию сéрдца прошедшие падения, вопия: «грехов юности моей и неведения моего не помяни» (Пс. 24, 7). Этот последний врачует свои болезни, а тот исповедует силу здравия. Тому, кто берет ярем доброй жизни по прошествии лет юности, добро совершенное дается не вдруг, потому что его поджигают страсти, волнуют греховные навыки и пути заблудные не допускают его быть постоянным. Долго надо бороться такому человеку, чтобы подавить и искоренить зло, всеянное в юности и устаревшее». Святой Иларий учит: «Трудно отставать от навыков, отрываться от того, с чем сроднишься, и разрывать узы содружества. Лучше являться пред Богом чистыми не в силу отпущения грехов, а по самому неведению зла (неиспытанию страстей); зная это, пророк Иеремия, для восприятия ига заповедей, не ждет лет охладевшей старости, когда страсти замирают уже сами собою от пресыщения. Долголетнего воина желает он, желает, дабы раб Христов и вспомнить не мог, чтобы когда-нибудь побежден был грехом. В том, кто уже в старости берется за добрую жизнь, есть, конечно, дар снисходительного всепрощения падений, но нет утешений, которое доставляет добрая совесть воспоминанием о подъятых подвигах».

Столько-то необходимо юнейшему исправить рано путь свой! Успеть в этом он может, по указанию пророка, сохранением заповедей, или оправданий Божиих. Сохранить не то значит, говорит блаженный Августин, чтобы заучить и содержать в памяти, а то, чтобы исполнять их делом. Пусть каждый член тéла и души возьмет свою заповедь и проникнется ею так, чтобы после он и двигаться не мог иначе, как по такой именно заповеди. Каждый член тогда сделается хранилищем и домом своей заповеди, а всё естество человеческое — домом всех заповедей. Так юноша сделает естественно исправным путь свой и вместе с тем даст ему доброе направление и на всё последующее время жизни своей, только еще начинающейся.

10. Всёмъ сeрдцемъ мои1мъ взыскaхъ тебE: не tри1ни менE t зaповэдій твои1хъ².

Сердце, ищущее Господа, есть, в частности, первый в существе нашем дом для заповедей. О сердце говорится и в следующем стихе, но не в том же значении. Надо знать, что в древности сердцем означали всю внутреннюю жизнь, и потому, чтобы отличить, какая именно сторона этой жизни в каком месте разумеется под ним, надо обращать внимание на то, чтó ему придается. В настоящем месте придается ему искание, стремление, деятельность. Деятельная сила в душе есть воля — способность деяний, начинаний, предприятий. Посмотрите на себя с минуты пробуждения до засыпания, и вы увидите, что как ум постоянно занят помышлениями, так и воля деяниями и начинаниями; минуты не проходит без дéла: то одно, то другое. Но можно действовать как попало, без разбору, и можно действовать разумно, сообразно определенным целям; можно действовать по самоугождению и человекоугодию, и можно действовать по требованию долга, заповедей, воли Божией. Пророк делания свои ведет по заповедям, как это видно из прибавляемого прошения: «не отрини мене от заповедей». Целию же следования во всём заповедям он поставляет искание Господа; он говорит: «Всеми начинаниями и деяниями воли моей, которые всегда стараюсь я вести по заповедям Твоим, ищу единого Тебя, Господи». Делá и начинания — внешняя деятельность; внутренняя сторона каждого дéла и начинания есть заповедь, выражением которой они служат; душа же всех дел и начинаний — искание Господа.

Таким образом, первый дом заповедей — начинания воли. Припоминаю ответ святого Антония на вопрос «как спастись?»: «Что ни делаешь, сказал он между прочим, имей на то свидетельство Писания». Это всё равно — что ни делаешь, делай по сознанию, что того требует заповедь Божия; и притом, что ни делаешь, — даже ешь ли ты или пьешь, — всё твори во славу Божию, как заповедал апостол (1 Кор. 10, 31). А как сделать, чтобы всё у нас шло по заповедям, тому научат внимание и рассуждение, о которых говорилось в предыдущем восьмистишии. Сядь и рассуди, и при свете заповедей Божиих определи, кáк тебе следует действовать во всех обстоятельствах и случайностях именно твоей жизни, и потóм уже не отступай от этих определений, и будешь всегда ходить по заповедям и в воле Божией, будешь всем, и большим и малым, угождать Богу, приближаться к Нему, искать Его, — и обретешь наконец.

Поставив, таким образом, законом для себя каждый шаг свой, каждое дело и начинание вести по заповедям, пророк молится: «не отрини мене от заповедей Твоих». Что тут за мысль? Неужто Бог отревает кого-нибудь от заповедей? — Да, возможно и по отношению к заповедям Божиим держать себя так, как держат себя иные в отношении ко храму. В храм Божий зовут, а не гонят из него. Между тем некоторые так поставили себя в отношении к нему, что Спаситель — воплощенная кротость — вынужден был взять веревку и выгнать их из храма. Представим себе, что возделывание заповедей то же, что возделывание виноградника; приглашаются делатели и делают; но приходит хозяин и, заметив, что иной не столько делает, сколько портит, говорит ему: «Ты, брат, поди-ка отсюда; я не хочу, чтобы ты работал, потому что ты только портишь». И тем с бóльшим ударением скажет он это, если рабочий не раз уже оказывался дурным работником. Так и в отношении к заповедям: есть делатели непостыдные, есть делатели и никуда негожие: то ленятся, то пропускают многое из должного, то делают не для Господа, а по самоугодию, или чаще по человекоугодию; то делают рассеянно, кое-как, то с ропотом и неудовольствием, то с гордостию и самодовольством. Все такие делатели только портят дело, а не делают, и поистине достойны отриновения. Как же бывают они отреваемы? — Конечно, не бичом, а отъятием благоволения. Настоящие делатели заповедей получают внутренние утешения, чувствуют Божий покров над собою, испытывают Божие вспоможение; неисправные же делатели лишаются всего этого, а будучи лишены этого, уже не в силах исполнять заповедей, и потому совсем опускаются и предаются порокам. Таким образом, «не отрини мене от заповедей» есть то же, что — не лишай меня Твоего благоволения и Твоей благодатной помощи, ибо если лишишь, то это будет для меня то же самое, что отгнание от делания заповедей.

Почему же пророк выразил так свою мысль? — Выражение это взято от чувствований кающегося. Кающийся, особенно несколько раз падавший и нарушавший обеты свои Богу, приступая к Нему, не может не сознавать своей оплошности, и хотя верует в милосердие Божие к кающимся, но не может не приходить иногда к помыслам: «А что, если Бог не хочет больше меня принимать, изверился во мне и никакого не обращает на меня внимания, как ни бейся?» Особенно естественны такие помышления, когда долго не видится никакого плода покаяния. «Бросил меня, думает, не хочет воззреть на меня милостивым оком Своим!» А Бог делает это для того, чтобы сильнее разжечь покаянные чувства и из них выделать сильнейшую решимость быть уже всегда верным исполнителем заповедей Его.

Можно всему стиху сделать такой перифраз: «Ты, Господи, требуешь, чтобы мы все делá свои и начинания вели по заповедям Твоим, и в этом образе действия не другое что имели в мысли, как снискание Тебя единого. Кто не будет так действовать, того Ты не принимаешь и никакой помощи тому не оказываешь. Вот я всем сердцем моим, всеми делами и начинаниями воли моей, которые все веду по заповедям Твоим, Тебя единого ищу: не лиши же меня Твоего благоволения и Твоей благодатной помощи, иначе выбьюсь из сил и брошу. Я имею то, что требуется от меня; не лиши меня и того, что Ты обетовал от Себя». Это похоже на то, что сказал Господь: «имущему дано будет и преизбудет; от неимущаго же, и еже мнится имея, взято будет от него» (Мф. 25, 29). Святые Амвросий и Иларий пространно выясняют именно эту мысль. Решимость быть всегда верным заповедям и в исполнении их искать единого Господа делает из души крепкий сосуд, достойный приятия Божией благодати, которая имеющим такое настроение всегда и дается, и силою своею делает то, что они всегда, самым делом, являются верными заповедям, как вначале хотят быть верными Ему только в намерении. Настроение — это словно магнит, привлекающий большее, или капитал, на который можно закупить всё потребное с избытком.

11. Въ сeрдцы моeмъ скрhхъ словесA тво‰, ћкw да не согрэшY тебЁ³.

Сердце, покоющееся в себе, как сила любви, есть, в частности, второй дом в естестве нашем для заповедей. Можно исполнять заповеди официально, можно исполнять их по расчету или по ригористическим урокам рассудка, без участия во всех таких случаях сéрдца. Пророк говорит здесь: «я не так действую; заповеди для меня не внешняя, определяющая власть: она во мне; я принял их в сердце и возлюбил их. Действуя по ним, я действую по сердцу и, действуя по сердцу, действую по ним».

Если возьмем при этом во внимание притчу Спасителя о семени слóва, то настоящим местом будет выражаться не то семя, которое пало при пути или на каменистой почве, а то, которое пало на доброй земле и принесло плод во сто, шестьдесят и тридесять крат. «Скрытое в глубине сéрдца, говорит святой Афанасий Великий, оно не боится похищения от врага, или, прозябнув, пожжения зноем напастей и противностей». Глубоко пустило оно корни, и исходящее из него произрастение Богоугодной деятельности полно жизни и крепости. Какой член нежнее сéрдца? А между тем ничего нет надежнее того, что идет из сéрдца. Когда заповеди в сердце, то исполнение их идет неопустительно и притом в самом благообразном и привлекательном виде.

Великое совершенство — иметь заповеди скрытыми в сердце! Надобно, однако ж, знать, что это совершается не так скоро, как скоро говорится и даже как скоро образуется желание того. Сердце ближе и сочувственнее страстной стороне. Для того, чтоб оно, отрешившись от нее, обратилось всё к заповедям, надо его преобразовать: одно из него исторгнуть, а другое внедрить. Заповедь говорит: будь смиренномудр, кроток, правдолюбив, чист, миролюбив, терпелив и проч., а сердце то гордится и тщеславится, то гневается и ненавидит, то пристращается и похотствует, то вздорит и ропщет и проч. Пока оно таково, нельзя сказать, что в нём скрыты заповеди, потому что, если б это было, то не только дел, но и чувств и помыслов, противных заповедям, не было бы внутри.

Как же преобразовать сердце? — При усердном желании, трудом и терпением. Но надо заметить, что труд — наш, а самое дело преобразования — от благодати. С самого начала, как только решит кто содевать свое спасение Богоугодною жизнию, — совесть тотчас принимает к исполнению все до одной заповеди, и большие, и малые, и требует этого от всего человека и от всех его сил или членов, которых касается известная заповедь. Обычный ход дел наших таков: мысль, сочувствие, желание, дело. Сочувствие стоит на переходе к желанию, а желание предшествует делу. Положим, приходит нуждающийся: совесть тотчас требует удовлетворить его, но сердце, не знающее еще сладости доброделания и не отставшее от любостяжания, не изъявляет должного к тому сочувствия и идет наперекор. По причине несочувствия не рождается и желание, а без желания и рýки опустились. Так в этом случае, так и во всех других. Сердце по природе сластолюбиво. Пока оно не вкусит от чего-либо сладости, до тех пор не может иметь к тому сочувствия. Не было у человека достодолжного делания по заповедям — сердце и не знает сладости в этом; потому-то и тогда, когда человек уже решился делать всё по заповедям, сердце не изъявляет к тому сочувствия, и, таким образом, прекращает и самые дела по заповедям, и, следовательно, само себя лишает возможности вкусить сладость от делания заповедей. Как же быть? — На первых порáх надобно действовать наперекор сердцу, по одному требованию совести, силою воли разумной, подкрепляемой благодатию Божиею, нагибая себя, так сказать, на делание заповедей, как гнут нагретую трость, когда это нужно. Святой Макарий Великий многократно повторяет уроки, что, кто хочет успеть в доброделании, тот должен нудить себя на всякое доброе дело, наперекор сердцу, уверяя, что дело, которое мы делаем вначале с самопринуждением, слюбится ему, и мы начнем его делать уже по сочувствию к нему сéрдца, потому что оно стало находить в том удовольствие.

Поступая так в отношении к одной, другой, третьей заповеди, исполнение которых будет встречаться по течению нашей жизни, человек приучает сердце находить в них сладость, поселяет в нём сочувствие к ним, или, что то же, самые заповеди вселяет в сердце и скрывает их в нём. Чем больше трудов и опытов исполнения заповедей, тем большее число их переходит в сердце, а наконец и все они находят там жилище себе. Такой человек может тогда исповедать: «В сердце моем скрыл я все заповеди».

«Так, значит, это всё свои труды, а благодать-то где же?» — Труды точно свои, но плод производит благодать. Благодать с минуты обращения и принятия таинств крещения или покаяния уже присуща человеку, но входит в существо его и проникает силы его не иначе, как вслед за напряжением усилий человека. Когда человек сделает всё свое, тогда приходит благодать и совершает то, чего он сделать не в силах. Привить заповедь к сердцу так, чтобы она неисходно там была и заправляла самим сердцем, это уж дело благодати. Сам человек, сколько бы ни трудился, сделать этого не может. Таким образом, при всех трудах человека, преобразование сéрдца совершается благодатию, и только ею одною. Вот где существенное различие христианина от язычника.

Но и без трудов и подвигов в делании заповедей благодать не станет ничего прививать к сердцу, оставляя его таким, как оно было, со всеми страстными вкусами и влечениями, хотя человек такой и крещен, и принимает другие таинства. Вот где разница христиан, проходящих труженические подвиги, и христиан, не считающих необходимым стеснять себя, хотя и ведущих себя честно! Закон духовной жизни таков: на что нет подвига, того и благодать не дает, хоть и с одним подвигом ни в чём не успеешь.

Когда, таким образом, к сердцу будут привиты все заповеди, так что они составят существенное его содержание, тогда и сердце, вместе с совестию, станет требовать исполнения их. Как вначале оно во всём поперечило совести, так теперь станет вторить его требованиям и влечь к делам, предъявляемым известною заповедию. Вот почему пророк и сказал, что он скрыл в сердце своем слова Божии, чтоб не согрешать перед Ним. Сердце, говорит Зигабен, само уже не допускает до того. Пророк указывает, что принял самый надежный способ к тому, чтобы не оскорблять Бога нарушением Его заповедей, а чрез это и всем внушает: «Хотите не прогневлять Господа грехами — скройте заповеди Его в сердце». Но, конечно, здесь же подразумевается и тот урок, что если возжелаете достигнуть сего, то надобно употребить и те приемы, какие оправдала духовная опытность потрудившихся в том.

12. Блгcвeнъ є3си2, гDи: научи1 мz њправдaніємъ твои6мъ⁴.

Третий в естестве нашем, в частности, дом для заповедей есть Богонаученный ум. Научи, дай понять, сообщи и умение действовать, дай уму моему знать заповеди и всё относящееся к ним, — и видеть, как в каком случае дóлжно мне действовать, чтоб ум мой был светом, освещающим пути жизни, и верным руководителем по ним; особенно благоволи, дабы в уме моем не было шатких колебаний, предположительных мнений, а всё утверждалось на непоколебимых убеждениях.

«Научи оправданиям», или заповедям. Когда действуют, можно одни заповеди иметь во внимании; но когда хотят познать заповеди, тогда нельзя ограничивать своего взора одними заповедями, а непременно надо обозревать всю область истины, чтоб заповеди в уме не висели ни на чём, или не были насыпаны в него, как песок, бессвязно, но входили как необходимый элемент в состав истины и сочетавались с ним живым союзом так, чтобы нельзя было коснуться одного, не колебля вместе с тем и всего.

В христианстве пути жизни освещаются истинами о триипостасном Божестве, Творце и Промыслителе, о падении, о Божием благоволении восстановить падшего, о снисхождении единородного Сына Божия на землю воплощением, о совершении Им нашего спасения Своими страданиями, смертию, воскресением и вознесением, о ниспослании Божественного Духа на святых апостолов, устроивших на земле Церковь Христову и учредивших в ней таинства для освящения благодатию всех верующих, и, наконец, о воскресении, суде и будущем всеблаженстве верных и неописанных мучениях неверных. Все эти истины то же для духа, что воздух для тела. Как воздух, приемлемый легкими, проходит по всему телу в крови и всё оживляет, так и эти истины, будучи приемлемы верующим умом, проходят по всему составу духовной жизни и всё в ней оживляют собою. От них и зарождается эта жизнь, ими руководится и в них зрит конец свой.

Жизнь духовная начинается с сознания падения и невозможности восстать самомý. Это ведет к покаянию и прилепляет к Господу, как единому Спасителю. Отсюда обет и решимость быть верным Ему и вести непримиримую борьбу со всем, чтó восстает внутри и чтó встречается во вне противного тому, чего требует от нас Спаситель. Отсюда упование, что, несмотря на немощь естества нашего, Господь проведет верующего чрез все искушения и введет, наконец, в вечное Царство Свое. Отсюда терпение и безжалостный к себе труд над собою в очищении себя и исправлении в себе неисправного, чтобы во всём представить из себя непостыдного делателя. Отсюда вера, что, спострадая таким образом Господу, приобщаются светлого живота Его и здесь, хотя еще в предначинании и предызображении. Всё это вытекает из основных истин христианства и составляет основу Богоугодной жизни. Тут сущность христианских наших оправданий, и отсюда, наконец, развивается и вся система христианских заповедей.

Скажут: «Кто ж этого не знает и к чему молитва «научи»?» — Но есть знание голое, чисто умовое, которое никогда не восходит дальше предположительных воззрений, и есть знание живое, жизненное, в котором всякая истина так же тверда, как уверенность в своем существовании. Это свойство сообщается ему живым убеждением, которого не колеблет и самая смерть. Молясь «научи», пророк просит, чтоб Господь все истины, и теоретические, и практические, так сроднил с существом его, чтобы как не может усомниться он ни на волос в своем существовании, так чтобы никогда не мог допустить в себе и тени сомнения в этих истинах. В этом и состоит прочность Богоугодной жизни. Как нельзя идти по тонкой, колеблющейся доске, потому что закружится голова и упадешь; так нельзя вести жизнь должную тому, у кого в голове непрестанно возникают предположения: «Да полно, не вот ли как надо? Не лучше ли вот этак? Да ведь и вот как можно!» А кто, совсем поколебавшись в некоторых истинах, думает по-своему устроить жизнь Богоугодную, тот похож на человека, который, строя дом, кладет между здоровыми венцами и гнилые. Снаружи такой дом представляется и новым, и прочным, а на самом деле обречен уже падению; так точно и жизнь такая только с виду добра, но уже несет в себе свое осуждение. Таким образом, вот в чём сущность прошения! Пророк просит, чтобы в нём не было никаких колебаний, но чтоб он ходил среди этих истин, как тот человек, который, вышедши на улицу, чувствует, что земля под ним есть и что он стоит на ней твердо, есть и всё окружающее его, есть и небо над ним, — и на мысль ему не может прийти, чтобы во всём этом чего-нибудь не было. Но как же пророк просит об этом после того, как уже скрыл в сердце словеса Господни и все начинания свои ведет по заповедям, ища единого Господа? Так действовать нельзя без ведения, о котором он просит только теперь. — Но и в тех своих добрых навыках, в ведении всех дел и начинаний по заповедям и в любви к ним разве установился он вдруг? Приступая работать Господу, он не имел ни того, ни другого; сознавая же необходимость того, конечно, молился: «Господи, дай мне все делá вести по заповедям! Господи, склони сердце мое возлюбить заповеди!» Господь услышал молитву его и даровал ему просимое. Там он выражает то, чтó возымел уже в конце трудов, а здесь указывает на то, что бывает в начале искания сего блага, — ведение с убеждением. Он как бы внушает: «я сказал — взысках, скрых...», но не подумал бы кто, что это вдруг так и сталось, — нет, предшествовали тому труд и молитва. Дело шло так, как я выражусь сейчас в отношении к приобретению ведения: «благословен еси, Господи: научи мя оправданием Твоим».

Этим последним благом преобразуется ум, а двумя первыми — воля и сердце. Замечательна последовательность! Она взята с жизни. Ум один никогда не знает вполне истины; она всегда у него в виде предположительных воззрений. Исключая чрезвычайных Божиих воздействий на душу, и Богоугодная жизнь обыкновенно начинается при таком состоянии ума. Но потóм, вместе с жизнию, эти воззрения начинают переходить в живые убеждения: они зреют, множатся и расширяются по мере навыка воли вести делá и начинания свои по заповедям и по мере возрождения сочувствий сéрдца к заповедям. Исполняются ли последние — полнота водворяется и в первых. Впрочем, строго судя, нельзя сказать, чтó впереди и чтó позади: они все вместе зреют, не отставая друг от друга. Строит же это внутреннее здание Господь благодатию Своею, при всевозможных, без жаления себя, усилиях со стороны человека, — строит жилище, в которое, наконец, Он приходит и вселяется с Отцом и Духом Святым, как Сам обетовал: «к нему приидем и обитель у него сотворим» (Ин. 14, 33).

13. Ўстнaма мои1ма возвэсти1хъ вс‰ судбы6 ќстъ твои1хъ⁵.

Это четвертый в существе нашем дом для заповедей Божиих — слово, потому что оно есть дом мысли и чувства. Так как у пророка уже всё внутри занято заповедями Божиими, уста же изрекают только то, что есть внутри, то, как ни заведет он речь, она сама собою вся идет у него только о заповедях Божиих. «Возвестих» — возвещал, возвещаю и буду возвещать. Я таков, что то и дело возвещаю и не могу говорить ни о чём другóм, как только о судьбах Твоих, и о предметах посторонних я рассуждаю не иначе, как в том же духе.

Пророк говорит тут, как о деле, уже установившемся в нём, давая нам урок, какие речи вести при встрече друг с другом, во взаимном собеседовании. Если же в Ветхом Завете Божеское так сильно занимало Богобоязненную душу, не тем ли более должно оно занимать христианина, когда Бог несравненно большее и осязательнейшее явил к нам приближение Свое в воплощении Бога Слова и в ниспослании Святого Духа, силы Которого и действуются в нас по вере верующих? Но так ли это на деле? Случись какое-либо чуть-чуть выдающееся событие в житейском или гражданском быту — у нас умолку нет, только и речей, что о нём, хоть бы оно совсем нас не касалось; а дивное дело спасения, Богом для нас устроенное и в каждом из нас долженствующее действовать, не занимает нас нисколько. Обойдите нарочно целый город — вы нигде и слова не услышите о том, и если сами заведете речь, то ее постараются замять и обратить на другой предмет. Таким образом, если судить о нас по тому верному началу, что от полноты сéрдца уста глаголют, то можно подумать, что в сердце у нас совершенная пустота и что дело Божие не принялось в нём и не оставило никакого следа. Что же такое после этого крещение наше? Чтó столько раз повторяемое говение, исповедь и причащение Святых Таин? Чтó хождение в храмы Божии и все молитвословия? — Стыдно, вишь, не принято! — А вот же царь, занятый управлением народа, всегда окруженный высшим обществом, не стыдился говорить о делах Божиих, не стыдился возвещать судьбы уст Его. Если Бог не стыдился изрекать нам суды Свои для нашего блага, то как же нам стыдиться изрекать их? Какой-нибудь мало-мальски видный человек скажет что-нибудь и не совсем важное, мы поставляем себе в честь вклеить его слово в наш разговор, а то, что Бог изрек устами Своими, будто бы унизит нас, если мы то повторим!.. Да уж не дошли ли мы до того, что и Богобоязненным совестно говорить при нас о Божиих судах, чтобы не метать бисера пред...?

Между тем богаче, утешительнее и назидательнее предмета для бесед и быть не может, как судьбы уст Божиих, то есть всё то, что Господу угодно было сказать нам, сделать для нас и учредить среди нас для нашего спасения. Деяния Христа Спасителя и святых апостолов, судьбы Церкви, жития мужей славных в христианстве по учению и делам, пути Промысла Божия, многообразные случаи в жизни каждого из нас, где виден перст Божий, — вот предметы для бесед христианина с христианином! И сколько отсюда истекало бы силы к благоустроению каждого лицá в частности и потóм целого общества!

Ни к чему так легко не относятся, как к слову, а между тем речи наши всегда оставляют след по себе, и в говорящем, и в слушающем. Это — семена целого ряда помышлений, из которых вырастают намерения и, наконец, делá; это — рычаг, которым приводятся в движение все соотношения лиц между собою. Речи добрые созидают, благоустрояют, укрепляют в добром; речи злые расстраивают и расслабляют всё доброе и подготовляют на злое. И пусторечие, хотя и пусто, не остается без плода: оно делает пустою душу, а пустая душа к чему способна? Понятно после сего предостережение апостола, как бы словом гнилым не оскорбить Духа Святого, которым знаменовались мы в день избавления.

14. На пути2 свидёній твои1хъ наслади1хсz, ћкw њ всsкомъ богaтствэ⁶.

И еще дом, или, прямее, местá и поприща, на которых осуществляются заповеди Божии, на которых вы всегда встречаете ревнителей о Богоугождении и где находят они пребывание приятным для себя. Без утешений нет никого на земле: всякий ищет и находит их по своему вкусу. Один идет гулять в увеселительный сад, другой в театр, третий на вечер, четвертый в ученое собрание и тому подобное. Где же сладостнее быть Богобоязненному ревнителю хождения в воле Божией? — На пути свидений Божиих: то в храме Божием, то в больницах, странноприимницах, богадельнях, то на должности, то дома — в благочестивых занятиях, то на Богомолье в местах святых. Как вошедший в дом, полный всяким добром и довольством, утешается тем, что встречает всё, в чём привык находить для себя удовольствие, так и ревнитель о Богоугождении находит удовольствие быть в указанных местах, находя в них удовлетворение образовавшемуся в сердце его вкусу: там — утеха, там — рай его. «Ничто не пленяет меня в настоящей жизни, говорит он с пророком, ни злато, ни достоинства, ни почести, ни могущество! Вместо всего свидения Твои, Господи, для меня и веселие, и богатство».

Так, «многотруден, говорит блаженный Феодорит, путь добродетели, но весьма вожделенен для усердно идущих по нему. Потому-то и Владыка наш Христос сказал: «возмите иго Мое на себе... Иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть» (Мф. 11, 29-30). Можно так думать, что в словах: «яко о всяком богатстве» берется в сравнение только удовольствие от получения богатства с удовольствием пребывать на означенных путях свидений Божиих; и можно вместе с тем доразумевать, что пребывать на означенных поприщах и прибыльно столько же, сколько прибыльно тому, к кому течет всякого рода богатство. Обыкновенно иные думают, что бывать в церкви есть напрасная трата времени, а между тем не может быть лучшего употребления времени, как пребывание в храме Божием, и кто бывает там со вниманием и усердием, тот приобретает в несколько часов столько, сколько вне его не дадут долгие и многие труды. Иные, когда видят иждивающего достояние свое на больных, нуждающихся и требующих помощи, думают, что это напрасная трата, а между тем ничто не может быть прибыльнее такого употребления богатства, потому что, по слову Божию, поступающий так полагает свое достояние в руки Бога Самого, предпосылая его в вечные кровы и собирая там на будущее сокровища неветшающие. То же следует сказать о держащих строго посты, говеющих и ходящих на Богомолье: «истощаются, измождают себя», обыкновенно говорят о них, а между тем никто не тучнеет так в духе, как они.

«Насладихся...» — вкусил сладости и доволен. Опыт всех времен говорит, что только те и бывают довольны, которые находят удовольствие быть на путях свидений Божиих; они всегда веселы, всегда в ровном расположении духа, без вспышек, без восхищений. Другие радости восхищают до того, что человек забывается и думает, будто в рай попал, но это лишь на минуту. Такие радости скоро переходят в неопределенную тугу сéрдца, которая истребляет и память о них. Это общая участь всех радостей не духовных и не подчиненных духовным интересам. Нет в них того, чем бы мог удовлетвориться дух, а дух — главное в человеке, и, когда он не удовлетворен, человек доволен быть не может; всё равно как если бы считающему себя голодным не дали любимого блюда, хотя бы других и много было. Ухищряются размножать утехи, но этим только успевают заглушить, заморить на время духовный инстинкт. Проходит пора утешная, и дух снова берет свою силу, разбрасывает все утехи и начинает томить человека за то, что он не внимает ему, не хочет доставлять ему свойственной, удовлетворяющей его пищи. Вот вам и Сампсон новый! В забытьи он дал опутать себя, а потóм, как опомнился, — одно движение, и всё разлетелось (Суд. 15).

15. Въ зaповэдехъ твои1хъ поглумлю1сz, и3 ўразумёю пути6 тво‰⁷.

В предыдущем стихе началось указание дóма упокоения не для заповедей, а для тех, кои ревнуют об исполнении их, и указывается, в каких местах и в каких занятиях находят они себе покой и удовлетворение. Пред этим сказано, что всё наслаждение их — бывать на путях свидений Божиих; возвратясь же к себе в дом, чем бывают они заняты? — Садятся исследовать возникающие вопросы о жизни, в ее отношениях к заповедям и делам веры. Урок об этом пророк дает им словами: «в заповедех Твоих поглумлюся».

«Поглумлюся» — по-славянски, в иных случаях, это слово переводится так: приседеть, сидеть за делом со вниманием и терпеливо, усидчиво трудиться над разрешением чего-либо. Еврейское соответствующее тому слово означает: совопросничать, взвешивать предыдущее и последующее, причины и действия, средства и цели, и притом так, чтобы, отвлекшись от всего, одним этим и быть занятым. Таким образом, здесь указывается на Богомысленное размышление, которому обыкновенно посвящают несколько уединенного времени Боголюбивые люди, в видах разъяснения всего соприкосновенного исполнению заповедей или делу Богоугождения, которым они заняты, принимая в руководство при сем слово Божие, отеческие писания и советы мужей опытных.

Вопросов и недоумений смутительных ктó может избежать? И кто может сказать, что он взвесил всевозможные случайности и наперед знает, как когда поступить? Таким образом, частию для разрешения родившихся вопросов, частию для предупреждения их, а всего более для питания духа Богомысленными созерцаниями, как только улучишь время, садись и углубляйся в истины Божии, читая при этом или слово Божие, или отеческие писания. Самое лучшее время для этого утро и вечер, а способ совершения сего делания молитвенный. Молитвою начни, в молитвенном настроении продолжи и молитвою кончи. Ангел хранитель найдет при этом возможность вложить в ум твой нужное именно тебе и собственно в твоих обстоятельствах.

Иные определяют себе читать оттуда столько-то, оттуда столько-то и читают много. Мысли освежаться могут и при этом, но польза получается не вся, а нередко читание обращается почти в бесплодный процесс. Лучший порядок следующий: возьми стишок, войди в него всем вниманием и разлагай его на возможные благопомышления. Это первое дело. В родившихся мыслях ищи сторон, которыми могут они повеять на сердце и привлечь его к себе. Это второе дело. Затем извлеки себе из них уроки и проведи их по твоей жизни, намечая себе, что там так-то надо поступить, а там — так-то. Этим способом стишок пройдет своим содержанием через всю душу и, вышедши из нее, войдет в жизнь в свое время.

Вот единственно плодоносное Богомысленное размышление, конечно, не спешное, но дающее больше всякого многочтения и многомышления. «Да этак, скажут, много ли успеешь начитать и обсудить?» — Не много, да много. Иного стишка станет на два и на три приема, иной и неделю займет. Но зато, чтó так добывается, тó становится неотъемлемым, приснопитательным достоянием духа. Иной стишок столько дает от себя света и тепла, что будет возгревать дух многие дни. Дело здесь идет не о научном чтении, а об углублении в Писание, в видах созидания духа и разъяснения многосложных путей жизни. Научникам долг велит много читать, а ищущие созидания духа никак не должны позволять себе читать много.

Основательнее мог бы иной возразить: «Не могу рассуждать, непривычен». Но кто на свете не рассуждает! Возьмите самого простого человека, и тот рассуждает, конечно, в кругу своих дел. Сказанное занятие предлагается уже вступившим на путь заповедей и довольно осмотревшимся на нём. Стало быть, в этой области они не совсем чужие и могут поэтому рассуждать, при всей простоте своей. Дело не в неумении, а или в лености ума, или в его завистности, по которой он хочет захватить побольше и поскорее. Первое оставляет ум в бездействии, а второе подавляет его. Избегающий того и другого, берется за труд обсуждения со смирением и понемножку всё подвигается вперед, обогащаясь знанием практической жизни, твердым и многосторонним. На нём исполняется в точности ожидание святого пророка от такого рода занятия: «и уразумею пути Твоя». Живущий с разумом по зернышку собирает уроки мудрости духовной, чрез углубление в заповеди Божии, и доходит, наконец, до ясного ведения порядков жизни по Богу, приобретая, наконец, возможность и иных научать, даром что простец и наук никаких не проходил. Опыты этого рассеяны по всей истории людей Божиих в Церкви Христовой.

16. Во њправдaніихъ твои1хъ поучyсz: не забyду словeсъ твои1хъ⁸.

Это третье занятие, в котором Боголюбивая душа находит покой и сладость. Оно похоже на предыдущее, и, однако ж, разнится от него существенно. Там говорится: «поглумлюся» (стану исследовать усидчиво), а здесь — «поучуся»; там плодом занятия ставится — «уразумею», а здесь — «не забуду». «Не забуду» — дело памяти, — отсюда рождается наведение: «поучуся», значит буду заучивать.

«Поучуся». Припоминаю: еще для первых учеников святого Антония положено было правилом заучивать на память несколько псалмов тотчас по приходе их в пустынь; потóм внушалось: когда ты в келлии не занят или идешь куда-нибудь, то перечитывай на память заученные псалмы. Это называлось поучение. У нас в славянских отеческих книгах часто читается заповедь: имей сокровенное поучение. Это значит: собери внимание и повторяй непрестанно: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!» Применяя это значение слова «поучаться» к нашему тексту, мы можем принять, что в нём внушается заучивание мест Писания на память и повторение в свое время заученного, чтобы не забыть словес Божиих.

Святой Василий Великий свидетельствует, что в его время заставляли детей на память заучивать некоторые псалмы и притчи. Делается ли что-либо подобное у нас? Делают ли что подобное даже принявшие на себя ярем подвижничества?.. Да, во многом мы отстали от древних спасительных обычаев! Но это не умаляет цены делания, указываемого в настоящем стихе. Оно значит вот что: обсужденные, по предыдущему тексту, стишки из Писания заучивай на память, и заученные повторяй, как только свободны ум и слово. Еврейское слово, соответствующее слову «поучуся», значит — с сладостию вращать в уме и на языке, как, например, вращают во рту конфеты. Такое занятие можно предложить всем, ищущим искренно угождать Богу во всём.

У нас многие из подвизающихся читают в домах или келлиях Псалтирь. Это отчасти отвечает уроку нашего стиха. Может быть, сюда же можно отнести и молитвословие домашнее, частное, келейное. Но прямее оно значит: нарочито избирать места Писания для заучивания и потóм повторения их в уме.

Этим последним занятием заповеди, занявшие уже все силы души, займут и память и освятят ее. Благо отсюда неописанное! Один из старцев сказал, что живущему в мiре трудно достигнуть умирения помыслов, потому что он видит много зла, которое, оставаясь в памяти, непрестанно теснится в его внимание и тогда даже, когда он сидит один, воротившись домой. Какая толкотня помыслов у мiрян, об этом и говорить нечего. Святой Макарий уподобляет состояние их умов трясению и помыканию зерен пшеницы в решете. Те, которые остепеняются и начинают идти путем заповедей, отделяются от дел чисто мiрских, но от помыслов много страдают, особенно вначале. Помыслы не дают им ни молиться, ни читать, ни рассуждать, — всё отбивают от настоящего дéла. Как же от этого избавиться? — Лучшего способа нет, как изгнать злые памятования памятованиями добрыми... Как много помогает в этом случае заучивание на память мест Писания — и сказать нельзя. Тут происходит с душою то же, что с слабыми фруктами, когда их просахарят. Сахар, проникнув все пóры их, и сладость сообщает им, и сохраняет от порчи. Так и душа, пропитанная заученными словесами Божиими, отбрасывает порчу срамных и пустых помыслов и в сладость исполняется памятованием о вещах Божиих.

Может быть, этим разрешается и вообще вопрос об умиротворении помыслов; может быть то есть и всё это дело состоит в том, чтоб помыслы худые и пустые заменить помыслами добрыми и спасительными, так как помышления о добром никогда не производят ни смятения, ни омрачения в уме и сердце, а одно созидание и благонастроение. Если принять это, то вот и правило для новоначальных, как быть с помыслами: заучивай поскорее и поболее мест Писания, особенно слов и дел Христа Спасителя, и повторяй их чаще. Но есть состояние, которое дается людям, сподобившимся ощутительного действия благодати, и при котором бывает особый мир внутренний, где уже нет и доброго многомыслия, а всё поглощается единым, и во всём водворяется единство и простота, не допускающая никакой множественности, не только в желаниях и чувствах, но и в помыслах. Над ними уже здесь начинает исполняться то, что сказал апостол о жизни будущего века: «и будет Бог всяческая во всех» (1 Кор. 15, 28).

Стихи 17–24

К оглавлению

Примечания:

¹ Рус.: Как юноше содержать в чистоте путь свой? — Хранением себя по слову Твоему.

² Рус.: Всем сердцем моим ищу Тебя; не дай мне уклониться от заповедей Твоих.

³ Рус.: В сердце моем сокрыл я слово Твое, чтобы не грешить пред Тобою.

⁴ Рус.: Благословен Ты, Господи! научи меня уставам Твоим.

⁵ Рус.: Устами моими возвещал я все суды уст Твоих.

⁶ Рус.: На пути откровений Твоих я радуюсь, как во всяком богатстве.

⁷ Рус.: О заповедях Твоих размышляю, и взираю на пути Твои.

⁸ Рус.: Уставами Твоими утешаюсь, не забываю слóва Твоего.

Источник: «НИ-КА».