Святитель Феофан Затворник

Толкование на псалом 118

Стихи 153, 154, 155, 156, 157, 158, 159, 160

Двадцатое восьмистишие идет под буквою «реш» — голова. Голова обыкновенно принимается в значении чего-либо главного, существенного, как, например, в следующих словах: «глава же о глаголемых» (Евр. 8, 1). Это то же, что существо дéла или предмета, существенные черты и принадлежности его, без которых он не может быть тем, чем должен быть. В нравственной жизни этим словом можно означить главные расположения сéрдца, на которых держится и которыми приводится в движение эта жизнь со всеми ее проявлениями, — строй сéрдца, спасающегося и Богоугодного.

Такие расположения Спаситель указал в изложении блаженств, именно: смирение, сокрушение, кротость, правдолюбие, милостивость, чистота сéрдца, миролюбие, терпение, упование. Подобные сим расположения указал и святой Павел в исчислении плодов Святого Духа в сердце верующего: «любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5, 22-23). Есть и в других местах Писания такие указания. К числу их следует отнести и настоящее восьмистишие. Здесь указываются — смирение, чистота совести, взыскание оправданий, упование спасения, терпение, ревность о доброй нравственности других, любовь Богопреданная и, наконец, убеждение в непреложности заповедей Божиих.

153. Ви1ждь смирeніе моE и3 и3зми1 мz: ћкw зак0на твоегw2 не забhхъ¹.

Смирение есть такое расположение духа, по которому, украшаясь многими совершенствами, считают себя такими, как бы в них не было ничего доброго, а потому и ставят себя ниже всех. Сознавая же себя бессильными сделать что-либо достодолжное, испрашивают у Бога на всякое доброе дело силы — начать его, продолжить и окончить; а, совершив его, воздают благодарение Богу, яко Совершителю, ничего не приписывая себе. Такое расположение духа есть корень жизни духовной. Без него не ждите помощи Божией, а без помощи Божией ни в чём не успеете. Пророк и ставит такое расположение во «главе».

Смирением называется и то еще, когда кто бывает смиряем внешними обстоятельствами — лишениями, утеснениями, болезнями, нуждами, потерями близких и тому подобное. Может показаться, что именно об этом смирении и поминает здесь пророк, ибо, сказав: «виждь смирение мое», прибавляет: «и изми мя», исторгни то есть меня из внешних смирительных обстоятельств. Нет сомнения, что хотя и это было, но пророк, минуя то, останавливает взор Божий на смирении сердечном — едином достойном Его воззрения. Только на том основании, что оно присуще сердцу, мог он дерзновенно воззвать к Богу: «изми мя». Это равносильно просьбе больного к врачу: сними пластырь; рана уже зажила.

Покорствую, смиряюсь, сознаю, что я — ничто. Воззри же, Господи, на это самоуничижение мое и высвободи меня от прискорбных случайностей, «яко закона Твоего не забых». И большой грешник может иногда приходить в самоуничиженное чувство своего непотребства, но ему не пристало воззвать к Богу: «виждь...» Нельзя ему воззвать и: «изми мя», ибо за что изъять, когда всю жизнь валяется он в похотях? Только то самоуничижение ценно перед Богом, которое имеется при полной верности закону Его, и только то воззвание «изми мя» сильнó, когда при нём совесть не укоряет, что когда-нибудь и в чём-нибудь был забыт закон Божий.

Верен закону смиренный, но ничего себе не присваивает, не считает себя стóящим чего-либо, не думает, что благосостояние есть неотъемлемый удел его, потому и молится: «изми», прося сего, как милости. Говоря же: «яко закона Твоего не забых», он хочет сказать только то, что есть раб Божий. Я — раб Твой, ни в чём не нарушающий волю Твою; «изми» же «мя», славы ради имени Твоего, чтобы все видели, что Тебе не чужды не забывающие закона Твоего.

154. Суди2 сyдъ м0й и3 и3збaви мS: словесE рaди твоегw2 живи1 мz².

Потерпевший напраслину или обиду идет к судье и говорит ему: разбери дело мое. Смелость говорить так дает ему сознание, что он прав. Но к людям можно обращаться за судом праведным и без сознания своей правоты, в надежде как-нибудь прикрыть свою неправоту. К Богу же обращаться за судом праведным нельзя, когда совесть обличает тебя в неправоте, а сознанию присуще убеждение, что Бог видит неправоту твою. Такой человек еще прежде суда ужé самоосужден пред Богом. Если пророк обращается к Богу за судом, то потому, что имеет совесть чистую и что совесть эта ни в чём не обличает его пред Богом. Соблюдение совести в такой чистоте и есть одно из коренных расположений сéрдца, угождающего Богу.

Что говорит грешник, в покаянии обращающийся к Богу? — Согрешил, — не буду. Не буду более грешить, не позволю себе сознательно отступить от заповедей Твоих ни словом, ни делом, ни помышлением. Какую заботу имеет он затем, получив прощение и будучи принят опять в число устремившихся истинно работать Богу? — Ту, чтобы ни в каком деле, — большое ли оно или малое, — не поступить против совести, просвещенной вéдением заповедей Божиих. Посему, на что ни решается он, решается по сознанию, ясному и определенному, что дело его право пред Богом. Так идут все его делá; совесть его — небо чистое; нет ни одного облачка, омрачающего его. Чуть что случится, — в мыслях ли, чувствах ли, в движениях ли пожеланий, — тотчас оно очищается покаянием, и светлость сознания восстановляется.

Эта светлость и чистота составляют отраду жизни по заповедям, несмотря на все притрудности, внешние и внутренние. В ней — опора такой жизни; в ней же и дерзновение пред Богом. Как невинное дитя, смело ходит пред Богом чистый совестию и без смущения обращается к Нему в молитве своей. Да молитва и не может иначе зачаться и созреть, как под сознанием чистоты совести. Ее все истинные подвижники и поставляют водительницею или дверию молитвы.

Такое-то состояние усматривается в пророке, когда он смело взывает к Богу: «суди суд мой». Хочешь достигнуть возможности и самомý так же смéло взывать? — Сохрани совесть свою чистою во всём. Но надежду, что ты будешь услышан, полагай не в этом, а в одной милости Божией; потому-то пророк и прибавляет дальше: «словесе ради Твоего живи мя». «Живи мя» — то же, что «избави мя». Внешние скóрби делают человека словно неживым, потому и говорится: «убитый человек». Избавление от скóрби есть оживление убитого горем. Пророк молится оживить его чрез избавление от того, чтó делало его убитым. Ради чего? — «Словесе ради». Какое же это слово? — Слово обетования Божия — быть покровом для тех, кои верны Ему не внешне только, но по свидетельству совести своей. Слово же обетования таково: «воззовет ко Мне, и услышу его, с ним есмь в скорби, изму его... и явлю ему спасение Мое» (Пс. 90, 15-16). Памятуя сие обетование, пророк и воззвал: «словесе ради Твоего живи мя». Совесть уверяла его, что он ни в чём не виноват, но так как помилование не заключено в этом уверении совести, а находится в милующей деснице Божией, то к ней и взывает он: избавь, как обещал Ты, Господи, ибо хоть совесть моя в ни чём не укоряет меня, но, может быть, око ее не так остро зорко, чтобы всё увидеть до малейших подробностей, среди коих может укрываться что-нибудь и достойное укора. Только очи Божии, «светлейшии паче солнца», прозревают сокровеннейшее (Сир. 23, 27). Потому пророк хоть и не боялся суда Божия, по суду своей совести, но, помянув, что она может иногда и без покривления своего, ненамеренно не видеть какой-нибудь неисправности, всю надежду свою возлагает на милостивое обетование Божие. «Ничесоже в себе свем, но ни о сем оправдаюся» (1 Кор. 4, 4). Таково должно быть состояние и расположение возревновавших истинно угождать Богу.

155. Далeче t грBшникъ спcніе, ћкw њправдaній твои1хъ не взыскaша³.

Чистота совести зависит от неопустительного исполнения всего, чтó совесть считает обязательным для себя и от устроения всей своей деятельности, как внешней, так и внутренней, такого, чтобы в ней не проскользало ничто несообразное с заповедями Божиими. Но такого характера деятельность человека получить не может, если он живет, как живется, без острозоркого внимания к себе и ко всему тому, чтó вокруг его, и без смотрения на всё это сквозь призму заповедей. Только тогда это возможно, когда он будет внимательно следить за всем текущим, сличать то с заповедями и, определив по ним обязательный для себя образ действования, уж и действовать так. Ведя таким способом делá свои, он будет устроять жизнь свою праведно. А это и есть взыскание оправданий. Кто его не имеет, от того далеко спасение, а кто имеет, к тому оно близко. Это последнее и желает внушить пророк, «чрез противоположение», как замечает блаженный Августин.

Взыскание оправданий не есть только исследование и рассмотрение: это лишь начало и подготовка. Взыскать — значит познавать и делать. Идущий по следам в пустыне, как только уверится, что тот или другой след есть настоящий, тотчас вступает на него и идет по нему, ничтоже сумняся, пока не встретит другого пересекающего следа. Решив тут, по какому следу идти, опять идет не останавливаясь по тому следу, который признал настоящим. Так и в нравственной жизни: рассмотрение того, чтó право, есть только начинательное и руководящее дело, а самую жизнь составляет действование по усмотренному. И только от того, кто так действует, недалеко спасение, а не от того, кто только рассматривает, не двигаясь с мéста. Последний походит на человека, который, сидя в покойном кресле, пишет маршруты.

Хорошо и рассуждать о достодолжном, но в этом меньше нужды, чем в подвизании себя по достодолжному. Общие правила достодолжного всем вéдомы и у всех на языке. Если что остается дополнять, так это частное приложение их к предлежащему случаю. Но и за этим, кажется, не должно стоять дело, а может быть, и не стоит, ибо натуральная наша логика в нас же, и совесть тут. Они сейчас и предуказывают должное, так что после них редко когда предлежит труд и особому рассуждению, разве при запутанных каких-либо сочетаниях случайностей. Дело не за этим, а за тем, что деется там, внутри. Иной человек с совершенно противными оправданиям Божиим началами помучáет здравую логику, и помучáет не основательностию своих предъявлений, а тем, что всегда встречает скрытное сочувствие себе где-то в глубине сéрдца или сзади его, которое дает силу его предъявлениям, как бы они ни были пусты и ничтожны. Как только покажется такое предъявление, все здравые рассуждения распадаются в прах, и дело покривляется. Чтоб этого не было, надобно заложить в сердце теплое усердие к достодолжному и ревнование о нём. Это ревнование и усердие будут, как стена, отражать всё противоположное, и делá всегда будут идти право. Человеку честному только намек сделай о чём-либо бесчестном, — он тотчас с гневом восстает против этого, и что вы ни предъявляйте ему, он слушать не станет. Так бывает и с тем, кто стал усердствовать о нравственно-достодолжном. Его уж никакие противоположные предъявления не собьют с толку. Такое-то усердие и есть собственно взыскание оправданий, а вéдение и расследование есть только помогающее дело. Отчего не спеется жизнь по оправданиям Божиим? — Оттого, что усердия к ним нет, хоть знания и много. Потому-то справедливо пророк в числе главных условий спасительной жизни поставил взыскание оправданий. Без него нет и самогó течения такой жизни: оно пресекается.

156. ЩедрHты тво‰ мнHги, гDи: по судбЁ твоeй живи1 мz⁴.

И взыскание оправданий есть, и притом такое усердное, что даже совесть не обличает ни в какой оплошности, но всё-таки не в этом основа спасения. «Кто чист от скверны... аще и един день житие его на земли?» (Иов. 14, 4-5). И око Божие в ком не видит много достойного осуждения? Куда же обратиться? — К щедротам Божиим. Вопий же непрестанно: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое» (Пс. 50, 3). К тому же, ныне ты стоишь, но можешь ли сказать, что и завтра будешь стоять? — Если нет, то ищи верной опоры. А где ты ее найдешь, кроме Того, Кто всегда есть один и тот же и, содержа всё, держит и тебя в деснице Своей? Положи же себя в эту десницу и произволением своим, и всем строем расположений твоих, вопия всем существом: «по судьбе Твоей, Господи, живи мя», или другими словами: «имиже веси судьбами спаси мя», ибо жизнь и есть только спасенная жизнь, а спасение каждого из нас устрояет Господь, по судьбе Своей, то есть как знает и как хочет. И никто не спасется, кроме тех, кои всецело предают себя в руки Божии.

Щедрóты Божии — «бездна многа» (Пс. 35, 7), бездна всеобъемлющая и всепоглощающая, но не в них спасение. Надо самомý ревновать, и не ревновать только, но и трудиться, трудиться до последнего напряжения сил. Но и не в этом опять спасение, а в том, если Бог начнет Сам содевать Свое спасение в нас. А Бог не станет содевать его, если мы не предадим Ему себя всецело, не пресекая вместе с тем и всеусильного своего действования. Вот в чём таинство истинной жизни! Самим всеусильно действовать во спасение, а содевающим его сознавать единого Господа; не сметь ни на чём опираться и питать упование спасения неложное, сознавая его содевающимся в себе, помимо наших усилий, хотя и не без них, а среди их, равно как среди всех случайных нестроений внутренних и внешних, сокровенною некоею силою, действующею неведомо как, хоть иногда и осязательно. Это и есть утопание в щедротах Божиих многих, с преданием себя в рýки Божии, под коим и в коем держится и зреет упование спасения, — сила воодушевляющая, укрепляющая и утешающая на путях Богоугодной жизни.

Упование спасения имеет не одну степень. Оно сначала видит его вдали, потóм привлекает к себе, наконец, чувствует себя обладательницею его. И всё же, однако, оно — только упование спасения, как получение того, чтó впереди. Так плывущий в корабле над бездною вод, хотя и чувствует себя безопасным, всё же только уповает быть перенесенным чрез вóды и ступить на твердую землю. Это чувство есть самое сокровенное и вместе самое характеристичное среди расположений, обусловливающих верность спасения.

157. Мн0зи и3згонsщіи мS и3 стужaющіи ми2: t свидёній твои1хъ не ўклони1хсz⁵.

Упование спасения дает силу к перенесению и преодолению всех противностей, встречающихся на пути спасения. Противностей этих много, внутри — от страстей, совне — от людей страстных и нечистых сил. Вот это и есть — «мнози изгоняющии и стужающии». Они окружают и теснят всякого не уклоняющегося от свидений Божиих за то, что он не уклоняется от них. Но не уклоняющемуся по сему поводу от свидений Божиих от этого не беда, ибо «блажени изгнаны правды ради, яко тех есть Царствие Небесное» (Мф. 5, 10). И не то, что будет их это Царствие, а есть; и не то, что будут блаженны, а суть. Прискорбности, бéды и теснóты за верность свидениям Божиим сами из себя источают сладостное утешение, располагающее не чуждаться их и отревать, а скорее желать и искать, и радоваться тому, что они есть. Как иной желает горьких приправ к кушанью, так желает прискорбностей на пути спасения вкусивший сладости их. Кто испытывал, как под пластырем жгучим и рвущим приходит и чувство приятное, в силу ощущаемого целения, производимого им, тот несколько поймет, как бывает то же и при жгучих и рвущих прискорбностях на пути спасения.

Условие для этого есть неуклонение от свидений Божиих, а следствие этого есть бóльшая ревность к такому неуклонению. То и другое питают себя взаимно и рождают плод — благодушное терпение. Терпение по видимому есть как будто нечто истощающее жизнь, а на деле оно есть ботение (влажность) жизни, как ботеет (тучнеет) древо при исходищах (источниках) вод; только надобно, чтоб в основе его лежала верность свидениям Божиим. По падении Бог преисполнил жизнь нашу тем, что дает поводы терпеть. Так как не годились мы для правильной жизни в раю, то все и терпят, и никого нет, кто был бы свободен от такого присуждения Божия. Но, присудив это, Бог не отменил коренного закона жизни, свойственной человеку, — того, чтоб она была всегда и во всём сообразна с волею Божиею, выраженною в заповедях Его; напротив, строжайше подтвердил его и подтверждает, не как отяжеляющий ярем, а как средство облегчения и источник утешения в претерпевании его. Так это и бывает: кто верен заповедям или свидениям Божиим, тому утешительно терпеть, что бы он ни претерпел. Пророк и говорит: «Много стужающих; но пусть их! Я свое дело знаю, и о том только ревную, чтоб не уклониться от свидений Божиих». Видим, что все рвутся из уз того, чтó приходится им терпеть, а все никак не могут вырваться, даже при больших средствах. Отчего так? — Оттого, что не ту дорогу взяли. Надо вступить на путь свидений Божиих и благодушно терпеть то, чтó приходится терпеть. Тогда это самое претерпеваемое начнет источать утешение. Вот и рай, несмотря на противную тому внешность! Те, кои иным путем хотят водворить рай на земле, лишь попусту трудятся. Еще Премудрый сказал им: «суета суетствий» (Еккл. 1, 2).

158. Ви1дэхъ неразумэвaющыz и3 и3стazхъ: ћкw словeсъ твои1хъ не сохрани1ша⁶.

«Если я видел, говорит пророк, кого неразумевающего, то, сожалея о нём, истаявал из ревности по Богочестию» (святой Афанасий). «Так блаженный Павел сетовал об иудеях; так Сам Владыка изъявил сожаление об Иерусалиме; так божественный Иеремия оплакивал беззаконие народа» (блаженный Феодорит). Неразумевающие — не то, чтó слабоумные или необразованные невежды, а те, которые безумствуют по злой воле своей, хоть и знают, как дóлжно жить, но живут совсем противно тому, безобразничают, и себя губя этим, и бесславя Создателя и Спасителя своего. Кто любит Бога, тот любит и братий своих. Кто любит добрую нравственность, тот не может равнодушно смотреть, не скорбеть и не сокрушаться сердцем, окруженный людьми, которые, забыв Бога, бесстрашно попирают закон Его святой. Пророк свидетельствует о себе, что он, взирая на это, истаял, как истаявает свеча, снедаемая силою огня. Такова истинная любовь к Богу! Не себя только она держит на путях, угодных Ему, но ревнует, чтобы и все братия держались тех же путей, чтобы благоугождаемый Бог утешался всеми и на всех почивал благоволением Своим.

Пророк ничего не говорит о том, чтó делал он, или чтó следовало бы делать тому, кто любит словеса Божии, когда видит, что их знать не хотят, и, обращаясь к Богу, свидетельствовал только пред Ним, как мучительно для него повсюдное несоблюдение словес Божиих, ясных, определенно выражающих то именно, чего от кого требует Бог. Не есть ли и в сáмом деле это наилучший способ выражения ревности о доброй в людях нравственности? Живи сам как дóлжно, ни в чём себе не поблажая и, видя других, не хранящих словеса Божии, снедайся скорбию о том и вопий к Богу, как это больно для тебя, умоляя Его чрез это самое вступиться за слово Свое и отрезвить безумствующих. Учи и вразумляй жизнию; вразумлять же словом предоставь тем, кому дано слово, а вразумлять делом — тем, кому дана власть на это, молясь притом теплою молитвою, чтобы Бог Сам выступил на защиту дéла Своего.

Это не будет равнодушие, хоть и можно прикрывать его таким образом действования, а дело благоразумия. Можно начать действовать, но, вместо поправления дéла, только больше расстроишь его. Молись лучше, да изведет Господь делателей. Но если в общности уместен такой образ действования, то тех, коим дано слово, и тех, коим дана власть, ничем нельзя извинить, если первые не возвышают гласа своего, взошедши на кровы, а вторые без ума носят меч, данный им на остепенение и устрашение злых. Власть эта не в руках только правительства, но и у отца над детьми, у мужа над женой, у хозяина над всем домом, у старших над младшими, у наставников над учениками; равно как и слово не у одних пастырей, но и у всякого, разумеющего дело и подвигаемого смиренно высказывать вразумляющую истину устно или письменно. Сколько у нас пишущих! Если бы никто из пишущих не писал лукавства, а все писали одну истину, посмел ли бы кто нечествовать словом или делом? Как гласы трубные, наполняли бы воздух вещания их и, вызывая всех на доброе воинствование, страхом поражали бы нехотящих, не дозволяя им и показаться наружу. Не посмело бы тогда беззаконие и нечестие ходить по стогнам нагло и открыто, и если б не совсем было истреблено, то крылось бы где-либо в пустырях и расселинах, подобно нетопырям.

159. Ви1ждь, ћкw зaпwвэди тво‰ возлюби1хъ: гDи, по млcти твоeй живи1 мz⁷.

Подумаешь: живет пророк так исправно, что совесть ни в чём его не зазирает; когда другие теснят его за верность закону, не уклоняется от него; когда видит других не хранящими его, снедается скорбию, — какое ж еще нужно доказательство любви к закону? И, однако ж, он говорит: «виждь, яко заповеди Твоя возлюбих», — и говорит Тому, о Ком знает, что пред Ним всё открыто. Что же он хочет выразить этим? — То, что он не внешний только законник, а сердечный. «Не просто говорит, поясняет блаженный Феодорит, соблюдал я заповеди, но возлюбил их, хотя ничто не принуждало меня к исполнению их». Заповеди лежат в глубине сéрдца моего, в самых исходищах жизни, и заправляют всеми проявлениями ее. Люблю не одни делá по заповедям, а самую чистоту нравственную, требуемую ими, самое совершенство жизни, изображаемой ими, — люблю не одни делá смирения, но и самое смирение, — не одно воздержание от порывов гнева и нечистоты, но и самую кротость и целомудрие, — не одни делá милосердия, а самую милостивость, и прочее. А что Богу говорит пророк — «виждь», то этим хочет выразить лишь то, что говорит так не легкомысленно, не по самомнению присвояя себе то, чего нет, а по освидетельствованию себя, при свете всевидения Божия; сходя с ним в сердце, он видит не в самопрельщении, а на сáмом деле, что вседушно любит заповеди Божии. Такое расположение и есть начало, из которого должна исходить добрая нравственность: любовь к заповедям ради любви к тем добродетелям, которые они внушают.

Эта любовь не вынуждена, а сама собою внедряется или, точнее, возгорается, как скоро кто вкусит добродетели. Это оттого, что добродетели не чужды нам, но составляют первообразный наш духовный строй. Созданные по образу Божию, мы носим в себе семена всех доброт Божиих. Они бы одни и воссиявали в сердце нашем, если бы чрез падение не привились к нам омрачающие, закрывающие и искажающие их страсти. Страсти бывают причиною того, что в нас является холодность к добродетелям, противление и, наконец, отвращение от них. Не будь заповедей Божиих, может быть, страсти довели бы нас до того, что мы совсем согнали бы с лица земли всякую добродетель. Но заповеди, быв услышаны, чрез слух входят внутрь и возбуждают там воспоминание о добродетелях и о той светлости состояния, в какое они поставляют человека, в противоположность мрачности страстей. Это воспоминание располагает покориться заповедям, ради сокрытой в них силы возвратить нам потерянное, но вожделенно-светлое состояние духовное, — и мы покорствуем. На первый раз эта покорность как вызывается, так и поддерживается одним чаянием духовного добра от заповедей и производится напряжением воли. Но постоянство в исполнении их, убивая страсти, оживляет заглушённые ими в сердце добродетели, оживленные возращает и дает вкусить сладость возращенных. Вкушенная сладость добродетели прилепляет к ней сердце и делает ее неотъемлемою, потому что не совне она привходит, а воссиявает извнутри и объемлет сердце. Отсюда — любовь. Так добродетели, одна за другою, объемлют сердце и становятся предметом его любви. Не все вдруг, а постепенно; всему свое время. Когда же воссияет в сердце вся полнота добродетелей, тогда в радости духовной можно воззвать с пророком: «виждь, яко заповеди Твоя возлюбих», — не их только, но и добродетели, сокрытые в них. Вот и рай духовный! Любовь эта есть наслаждение всеми блаженствами от вкушения сладости добродетелей. Вот как Царствие Божие бывает внутрь нас! Тогда и Бог бывает здесь не как временный гость, а как всегдашний обитатель.

Потому-то, когда вслед за сим пророк молится: «Господи, по милости Твоей живи мя», то выражает этим не иное какое желание, как то, чтобы Господь продолжал жить в нём и, живя в нём, оживлял его. Господь — источник жизни, и куда Он пойдет, там разверзаются обильные потоки жизни сладостной и всеблаженной. Испытавший это, когда молится: «живи мя», то выражает этим: не отходи от меня, — веруя, что лишь бы не отошел Господь, то и живительность от Него будет источаться сама собою. Господь охотно пребывает в сердце, полном добротолюбия и самих доброт, но не связан тем, а свободно присещает. Присещает и отходит, когда и как Ему угодно. Но когда отходит — мрак и холод в сердце. Потому и нельзя не молиться: не лишай меня, Господи, милости пребывания Твоего во мне, но непрерывно живи мя, по милости Твоей.

160. Начaло словeсъ твои1хъ и4стина, и3 во вёкъ вс‰ судбы6 прaвды твоеS⁸.

Если все словеса Божии представить под видом тéла, то глава его — истина. Если представить эти словеса под видом кодекса, то заглавие ему или надпись — истина. Убеждение, что все словеса Божии, определяющие достодолжный образ жизни нашей, суть непреложно истинны, служит основанием жизни по сим словесам. Убежденный в том, что так, а не иначе как в них изображено, дóлжно жить, не может ожидать какой-либо возможности к уклонению от них или изобресть какой-либо предлог и перетолкование их, чтоб, и исполняя их, исполнять не в той силе, как гласят самые словеса. Потому не может не держать в мысли и сердце, что одно из двух неизбежно: или жить по слову Божию, или обречь себя на вечную пагубу, — вечную, потому что «во век вся судьбы правды Божией», то есть сила решений Божиих, праведно определяющих посредством заповедей, как следует нам жить, простирается на всю вечность. И в вечность заповеди Божии пойдут вслед нас и будут там или ходатаями за нас, или нашими обличителями. Сознав же такую неминучесть, можно ли еще раздумывать и колебаться, какою идти дорóгой?

Враг знает силу этих убеждений, а потому все усилия употребляет к тому, чтобы рассеять их. И успевает, посредством забвения и развлечения внимания другими предметами или посредством странного какого-то решения: «авось, небось». Как только попадет на это душа, — и потекла жизнь как придется, увлекаемая соприкосновенными течениями общей жизни, в которой и смятение, и всякое нестроение. А враг тут и есть; он ловит свою добычу и богатит ими вечное свое обиталище, присужденное ему и клевретам его.

Помнящий же заповеди и носящий убеждение, что они непреложны, стоит не колеблясь. Кругом вóлны, а он словно на утесе; около ветры бушуют, а он как в уютной комнате. И враг ничего с ним не может поделать. Бывают, конечно, подступы и к нему, но они не сдвигают его с мéста и не изменяют направления его жизни. Оттого у него всегда один и тот же строй, и в уме, и в сердце, одни и те же порядки во внешней жизни. Длительность пребывания в одном и том же еще более утверждает его в том, — и он неизменным проходит, наконец, и среди сени смертной и вступает в область вечную, для вечного пребывания опять-таки в том же, в тех же судьбах правды Божией.

Весь мiр, которому мы и пределов не знаем, стоит на судьбах правды Божией, но стоит не сам собою: держит его в этом всемощная десница Божия. А так как он не сам собою стоит, то и отступать от этих судеб сам собою не может. Мы же свободны: нам надобно свободно подчинить себя этим судьбам и держать себя в них, чтоб войти в соглашение и гармонию со всею совокупностию тварей. «Всяческая работна» (выше, стих 91) Господу, Творцу и Вседержителю. Отбегать от этого ига, естеством налагаемого, хотя и имеет призрак храбрости, но смысла в нём нет никакого, ибо в пребывании под ним — наше же благо, и временное, и вечное. Пребывающие под ним сами в себе чувствуют, что так и должно быть; и те, которые убегают из-под него, чувствуют, что так не должно быть, даром что отуманены и закружены.

Стихи 161–168

К оглавлению

Примечания:

¹ Рус.: Воззри на бедствие мое и избавь меня, ибо я не забываю закона Твоего.

² Рус.: Вступись в дело мое и защити меня; по слову Твоему оживи меня.

³ Рус.: Далеко от нечестивых спасение, ибо они уставов Твоих не ищут.

⁴ Рус.: Много щедрот Твоих, Господи; по суду Твоему оживи меня.

⁵ Рус.: Много у меня гонителей и врагов, [но] от откровений Твоих я не удаляюсь.

⁶ Рус.: Вижу отступников, и сокрушаюсь, ибо они не хранят слóва Твоего.

⁷ Рус.: Зри, как я люблю повеления Твои; по милости Твоей, Господи, оживи меня.

⁸ Рус.: Основание слóва Твоего истинно, и вечен всякий суд правды Твоей.

Источник: «НИ-КА».