96. Всsкіz кончи1ны ви1дэхъ конeцъ: широкA зaповэдь твоS ѕэлw28.
«Кончина» — окончание дéла, может означать и самое дело,
предприятие и начинание. «Конец» — предел. Пророк говорит: всякого дéла
или предприятия и начинания видел я предел; начинается оно,
продолжается и приходит к концу своему. Заповедь же Твоя широка зело,
то есть не имеет конца; начни ее исполнять и никогда не дойдешь до
того, чтобы сказать: кончил, больше не требуется. И еще: всякое
начинание и дело занимает известный круг, в котором действует и дальше
которого влияние его не простирается. Заповедь же Божия безгранична и
так широка, что и предела нельзя ей назначить.
В каком смысле можно говорить так о заповедях? — Во-первых, в
том, что преуспеянию во всякой заповеди нельзя положить предела.
Степени восхождения или совершенствования в каждой из них не имеют
конца. Каждая заповедь обязует к свойственной ей добродетели; но на
какую высокую степень ни стань в какой-либо добродетели, никогда не
можешь сказать: «довольно», потому что есть еще степень ее, выше той,
на которой ты стоишь. Возьмите милосердие: можно ли думать, чтобы
кто-либо дошел в нём до последнего предела совершенства, когда пределом
этим назначено милосердие Отца Небесного, в Котором всё беспредельно? И
какую кто ни возьми добродетель, последним пределом ее будет
совершенное Богоподобие. А так как этот предел никогда не достижим для
твари, то она вечно будет восходить до него и никогда не дойдет. Когда
сказал Господь: «будите совершени, якоже Отец ваш небесный совершен
есть» (Мф. 5, 48), то этим указал Он на обязанность созданных по образу
Божию — стремиться к бесконечному совершенству во всякой добродетели.
Если же обязательно достигать этого, — а никто не может сказать о себе,
что ужé достиг, — то отсюда само собою вытекает, что смирение есть самое
естественное чувство у всех преуспевающих в добродетелях, и, чем кто
выше по добродетелям, тем бывает смиреннее, ибо пред ним открывается
бесконечный путь, который предлежит еще ему пройти. Если же
бесконечный, то всё пройденное — ничто; путь как бы еще и не начат.
Потому-то такие люди, при всех усилиях и стремлениях, обыкновенно
говорят: «не у достигох... гоню же, аще и постигну» (Флп. 3, 12). Святой
Афанасий пишет: «Это — словá со всяким преуспеянием восшедшего на самый
верх добродетели, достигшего совершенного блага, многому положившего и
начало, и конец. Ибо окончание первого усовершения служит началом
последующего, по сказанному: «егда скончает человек, тогда начинает»
(Сир. 18, 6).
Во-вторых, широка заповедь потому, что вступивший на путь ее
вступает в область воли Божией, которая объемлет всё сущее и бывающее.
Мысль эта стоит в согласии с мыслию первых трех стихов сего
восьмистишия, то есть что всё и на небе, и на земле покорствует воле
Божией. Так как заповедь есть выражение воли Божией, то начавший ходить
по заповедям вступает в беспредельную широту, где царствует воля Божия.
Тогда как живущий не по заповедям, выходя чрез то из пределов воли
Божией, подвергается утеснению и давлению со стороны всего, что
покорствует воле Божией, — живущий по заповедям Божиим состоит в
гармонии со всем, а благоприятное отношение его ко всему дает ему
беспрепятственный простор бытия и действования.
Отсюда вытекает, в-третьих, то, что заповедь широка потому
еще, что исполняющему ее дает широту, или полную свободу. Только
ходящий по заповедям и собою обладает, и всеми делами своими и всеми
отношениями своими распоряжающийся пo-Божьему, не подчиняется внешнему,
а, напротив, внешнее подчиняет себе. Каждая страсть и страстная
привычка есть связка свободы, по которой человек становится рабом ее.
Это всякий знает и испытывает на себе. Заповеди даны в противоядие
страстям: навыкший исполнению какой-либо заповеди убивает
противоположную ей страсть. А пошедший, или направившийся по всем
заповедям, убивает все страсти; если же убивает, то уничтожает в них и
свойство вязания; а если уничтожается это свойство, то, стало быть,
человек получает полную свободу. Вот это именно и есть, как говорит
святой Апостол, «свобода чад Божиих»; в этом и состоит таинство
искупления.