Преподобный Максим Исповедник

Пи́сьма

Письмо VI.
СВЯТЕЙШЕМУ И БЛАЖЕННЕЙШЕМУ
АРХИЕПИСКОПУ ИОАННУ
О ТОМ, ЧТО ДУША́ БЕСТЕЛЕСНА

Получив драгоценное послание вашей совершенной добродетельности, украшенное обильно величавой скромностью, я одновременно пришёл в восторг и исступление: ка̀к сумел ты, направляя мысль и туда, и сюда, остаться всё тем же человеком, не сделавшись ни неприступным из-за величия, ни презренным из-за смирения? Ты ведь премудрым смешением того и другого составил себе единую добродетель и невероятным образом выказываешь противоположное в противоположном: <425> в низком — высокое, а в высоком, напротив, — низкое. Сего ради, раб Божий, принимаю я без прекословия твой приказ, понуждающий меня показать естественным рассуждением, не прибегая к свидетельству Писания и Отцов, сотворена ли душа́ бестелесной. А доверюсь я при этом тем каплям твоего же учения, которыми ты великодушно оросил моё жгучее неве́дение.

Что̀ ж это за люди такие, решительно отвергающие возможность бестелесного творения? И какими пустыми вымыслами противостоят они истинам, содержащимся в ваших рассуждениях? Каким образом, если только они не упорствуют в споре больше, чем нужно, не сразило их ваше доказательство, совершенно недостижимое для всякого возражения? А чтобы рассуждение моё об этом развивалось стройнее, началом собственных моих речей [239] положу я само́ мудрое ваше доказательство, неодолимо соратоборствующее истине, и буду гордиться, что пользуюсь вашим подходом.

1. Ко́ли тело по собственной природе недвижно, а душа́ — тоже тело, хоть и самое, как говорят, тонкое, то в качестве те́ла она останется неподвижна. А раз это так, то откуда в нас является движение? И так до бесконечности, пока не дойдём до бестелесного творения. Если же скажут, что движемся мы изначально от Бога, то, раз известно, что по большей части наши движения нелепы и гнусны, неизбежно придётся нашим противникам и их причиной объявить Божество.

2. Другое рассуждение. Опять-таки, раз всякое и каким бы то ни было образом существующее вещественное тело, определённое по истинному разумению качеством и количеством, ограничивает представление о себе ве́сом и видом, и фактурой, и формой заключаясь в строгих границах¹. Так что вне этих границ исследующему вещество ничего невозможно вообразить; если же и душа́ — тело, то она непременно определяется либо составными частями, либо своим веществом, либо качеством, либо чем-то таким; однако ни веществом, ни качеством, ни чем-то подобным она не определяется; значит, душа́ не есть тело.

3. Другое рассуждение. Если же наши противники не сомневаются в существовании души́, а в своём существовании она не есть ничто из тех постигаемых мыслью веще́й, из которых состоят или которыми являются тела́ — ни цвет, ни форма, ни твёрдость, ни вес, ни величина, ни трёхмерная протяжённость, да и вообще ничто не есть из мыслимого относительно телесной природы — то, раз душа́ не есть ничто из этого, ка̀к доказало рассуждение, то будет совершенно бестелесной, если только есть вообще. <428>

4. Другое рассуждение. Вдобавок, если телам присуще всяческое сжатие, и расширение, и разделение, а то, что̀ свободно от всякого сжатия, расширения и какого бы то ни было разделения — совершенно бестелесно, то, значит, бестелесна душа́, полностью чуждая всем этим процессам.

5. Другое рассуждение. Раз всё телесное разделяется на одушевлённое и неодушевлённое, то если только душа́ есть тело, она будет непременно либо одушевлённым телом, либо [240] неодушевлённым. А если одушевлённым, то одушевляться будет, конечно, либо одушевляющей сущностью, либо силой, либо случайно. Ведь смешно сказать, что душа́ одушевляется как свет светится или как огонь раскаляется. И если мы скажем, что одушевляющее ду́шу — сущность, то и её опять-таки придётся считать либо телесной, либо бестелесной. И если телесной, то подобное рассуждение об этом снова и снова пойдёт всё теми же путями от нелепости к нелепости, пока не согласится, что душа́ бестелесна. Если же скажем, что одушевляющее ду́шу — сила или качество, то животворящее и движущее сущность нача́ло окажется не имеющим собственной воли и самостоятельного бытия. К тому́ же возникает обратное противоестественное различие относительно властвования и подчинённости, если душа́, естественно созданная, чтобы властвовать над телом в качестве бестелесной сущности, в качестве те́ла, по мнению наших противников, будет подчинена тому́, что̀ не является сущностью, то есть качественной силе, в то время как она и по всеобщему предположению существует как самостоятельная сущность. Если же мы скажем, что душа́ — неодушевлённое тело, то она окажется бесчувственной, без соображения, несмысленной и неразумной. Однако все эти способности у души́ и в душе́ и имеются, и усматриваются; значит, душа́ — не тело. А что душе́ принадлежит тело как нечто иносущностное, мы прекрасно знаем и не отказываемся признать; а вот заявлять — верх и дерзости, и невежества вместе! — что она телесна, мы отнюдь не будем, понимая, что велика разница между обладанием и бытием.

Если же из-за того, что бестелесным называют Божество, наши противники отказываются принять бестелесность души́, мучимые пустым опасением, как бы не уравнять Бога и ду́шу, то тем самым лишают нас, чтобы торжество безумия было у них полным, и всех прочих именований, которыми мы именуемся по Божеству, как причастники, или Бог — по нам, как деятель и дарующий или уделяющий. О чём это я говорю? О бытии, жизни, сиянии, благости, рассуждении, мышлении; из этих наименований одни переносятся на нас по бытию, другие — по движению, или воле, или душевному расположению. Мы ведь называемся и [241] сущими, и живущими, и сияющими, и благими, и умными, и разумными. Так же и Бога сущим, и живущим, и светом, и благим, и умом, и смыслом именуем, а называем Его <429> этими нашими именованиями либо потому, что таковыми благодаря Ему делаемся и зовёмся, либо потому, что Его действием существуем (ὡς ἐνεργούμενοι). Что̀ ж за рассудок у спорящих с нами, когда душе́ они все эти именования, сверх многих других, дозволяют и на словах, и по сути, а бестелесность — нет: это-де Божие! До́лжно же было бы либо нам так не называться, потому что это Божии именования, либо так Бога не именовать, как и нас. Однако мы и по сути, и на словах та̀к зовёмся — не потому, чтобы мы через это делались тождественны Богу, а потому же, почему вызванное причиной именуется по причине, или имеющее часть — по тому́, в чём имеет участие, или существующее — по причине своего существования. Делается же это не сравнительным образом или однозначным, как в отношении единосущных веще́й, а соименовательным и, так сказать, причастным, ибо по природе Бог и люди суть явления, бесконечно далеко отстоящие друг от друга, а если кому угодно, можно истинно сказать, что Божество выше природы и явлений.

В чём же, наконец — опять-таки, если по мнению наших противников признать ду́шу телом — сохранится свойство подобия по образу, если только не скажем, что душа́ вся обладает сходством с прообразом? Как разумным — образ разумного, и образ бессмертного, неуничтожимого и невидимого мы по этим свойствам именуем, по которым он и познаётся — так же и бестелесным назовём образ по бестелесному прообразу, потому что душа́ ускользает от понятия массы, равно как и от любого измерения по протяжённости; однако же скажем, что она есть нечто иное, нежели первообраз, по свойству своей природы. Иначе было бы уже́ не подобие по образу, а неизменное тождество. И в чём прообраз усматривается в нетварной, неизменной и безначальной природе, в том же са́мом, как мы считаем, явно проявляется тварная разумная природа, хоть и не тем же образом, а как бы в последних отголосках, доносящих до нас смысл речи. И каким образом в том, что̀ совершается в сущем в соответствии с устроением всего мiра, прелюбомудрый ум, направив на чистое и нематериальное силу своего мышления, [242] отделяет всё движимое от движущего, и единого, и единственного, и цельного, и самосущего (αὐτὸ ἐξ ἑαυτοῦ ὑπάρχον), и неизменного, и имеющего созидающую причину в вечной незыблемости своего самотождества, и познаёт его по природе недоступным всему прочему: оно ведь неизменно потому что недвижно, ибо некуда двигаться тому́, что̀ и творит, и наполняет сущее, и существует надо всем сущим; оно всеобъемлюще, ибо творит и ещё до явления по своему бесконечному могуществу познаёт всё (Дан. 13:42), таким же образом умозрения и из многоразличных и хитроумных движений членов и частей малого мiра — я имею в виду человека, — выводя движущую причину, постигает — что она есть нечто иное по сущности, нежели бездушное бытие те́ла, и не тело в теле, ка̀к кажется новым мудрецам и учителям недоказуемого; но зрит её цельной и единой <432> в рассеянном, и безграничной в ограниченном, и изменчивой, ибо движимой, а движимой, ибо ей есть куда двигаться; причину же изменения в движении усматривает не в природе, а в суждении, когда оно окажется ошибочным.

Изменение же происходит, думаю, не в отношении само́й сущности души́, — иначе если она изменилась многократно, то уже́ и сама собой не останется по сущности, — а в отношении зависящего от нас движения и увлекается всевластной волей. Потому-то и речи, и заявления возражающих нам, что и само непрестанное движение души́ относительно Божества имеет-де способность к изменению, кажутся не словами утверждающих истину, а разговорами людей, напыщенно ищущих тонкости, а не богобоязненно — точного разумения. Кто̀, имеющий хоть сколько смысла и не лишённый вовсе любви к добродетели, не знает, что непрестанное движение души́ относительно бла́га есть не что̀ иное, как естественное действие, осуществляемое ради той же причины и по той же причине, ради которой и по которой возникла душа́? Изменение же — движение противоестественное, вносящее отклонение от этой причины. Ведь изменение, по моему мнению, является не чѐм иным, как слабостью и упадком естественных [243] действий. Скажи, пожалуйста, этим болтунам: «Не смейте больше сопоставлять Бога и творение!» Поскольку Божество в собственном смысле не есть ни тело, ни нечто бестелесное, ни сущность, да и ничто вообще из мыслимого или выразимого словами, чтоб мне не перечислять всё одно за другим; но и мыслимое пребывает непостижимым, и называемое — неизреченным.

Вот что̀ мы скажем, исследуя, но не поучая; и если этого довольно для решения вопроса, насколько позволяет краткость в письме, и я не далеко отклонился от величия ваших мыслей, то слава Богу и вам, побудившим меня писать. Если же хотите, ко́ли не убедятся возражающие нам, чтобы я сочинил против них нечто более воинственное, мы с Божией помощью готовы выпустить на них облежащее нас облако святых свидетелей и свидетельств (Евр. 12:1), дабы, освободившись от бремени многотрудного рассмотрения этого вопроса и от досаждающего словоборства спорщиков, безмятежно держаться истинного знания о Боге и Его творениях. А если недостаточны мои речи, что̀ неизбежно, и не достигают цели, ибо высказаны от неучёности мысли и слабых способностей, извините меня, возлюбленные, ведь ведает Бог, исследующий сердца́ (Пс. 7:10), что единственно ради послушания осмелился я всё это высказать, и снисходительно поправьте <433> желающего знать всё, что̀ полезно, и сострадательно направьте желающего идти правым путём.

К оглавлению

Письмо VII.
ПРЕСВИТЕРУ ИОАННУ
О ТОМ, ЧТО ДУША́
И ПОСЛЕ СМЕРТИ СОХРАНЯЕТ ДЕЙСТВИЕ МЫСЛИ
И НЕ УТРАЧИВАЕТ НИ ОДНОЙ
ИЗ СВОИХ ЕСТЕСТВЕННЫХ СПОСОБНОСТЕЙ

Второго числа́ наступившего месяца августа первого настоящего индикта наш общий друг передал мне драгоценное послание вашего отеческого священства², прочитав которое, я, разумеется, утешился, что вы, господа́ мои и после Бога первые благодетели, пребываете в здравии. Настолько [244] во всём соединился с вами Святой Дух Божий, что и созерцая вас, отсутствующих, лишь очами ума, я, насколько способен, исправляю и жизнь свою, и разум, как если бы видел и стыдился Бога, явленного в воспоминании о вас. Но и огорчился я безмерно из-за учения о душе́, которое, как вы пишете, кое-кто безбоязненно провозглашает у вас, помыслив, какую силу и свободу возымело у нас это зло. А ещё сильнее наполняет меня унынием, как бы придавливая ду́шу тяжким облаком, новоявленное учение о воскресении, исповедываемое здесь уже́ почти всеми, а пуще всего видными монахами, так что у кого хоть сколько-нибудь есть способности рассуждать, не предполагает больше гадательно, что близится пришествие антихриста, а скорее верит и без колебания утверждает, что он уже́ пришёл, о каковой беде свидетельствует-де сама нелепость этих речей³.

Говорят же эти люди, на всём безбоязненно изощряющие свой язык и ничего не почитающие страшным, что̀ бы нечестивого ни сделали и ни сказали, будто после воскресения жизнь в телах снова будет поддерживаться флегмой и кровью, и желчью светлой и тёмной, и вдыханием воздуха, и вещественной пищей, так что по сравнению с теперешней жизнью ничего вовсе иного не явится, разве что снова умереть будет невозможно; уж не знаю, ка̀к удалось им нарочно затворить свой слух и закрыть глаза́ души́, чтобы не слышать и не замечать всего, что̀ о душе́ и воскресении мёртвых объявлено в Священном Писании пророками и апостолами, и Самим во плоти учившим нас Богом-Словом, а пуще всего боговдохновенным Павлом в послании к Коринфянам — настолько ведь это всё ясно, внятно и никакого истолкователя не требует для постижения! в то время как учит их тому́ же, чему и Божественные откровения, и сама природа веще́й, сумевшая даже варваров привести к познанию истины, являя в себе ясное разрешение <436> исследуемых вопросов; но они и её не стыдятся.

Кто̀ же не знает, если только не лишился полностью дара разума, что всякая природа, сущностно [245] определяемая собственными свойствами, и этим выявляющая и образ собственного бытия, и отличия, по которым совершенно отграничивается от других природ, если лишится свойств, в которых заключается её сущность, то либо вовсе не будет существовать, либо станет не тем, чѐм была — если только при устранении свойств вообще допустимо говорить о её существовании. Ведь с уничтожением природных свойств уничтожается всегда и то, что̀ ими обладает (ὑποκείμενον). Чѐм или гдѐ будет бык, и конь, и лев, и подобные существа, если не станет свойств, в которых и содержится природа каждого из них? И не постигаю, ка̀к кто-нибудь, не поражённый безумием, осмелится утверждать, что первые могут существовать без последних. Если же правда, что ничто сущее не может существовать или познаваться без свойств, которыми отмечена его природа и сущность, то совершенно ясно, что устраняющие из души́ то врождённое ей по сущности, то есть разум и ум, которым она всегда и существует, и действует как мыслящая и рассуждающая, устраняют одновременно, даже если об этом умалчивают, и само её бытие; и по их учению душа́ выходит подверженной тлению и смертной, не имеющей бытия по смерти те́ла, — а что̀ этого нелепее?

Раз уж, опасаясь, что иначе все их будут опровергать, они учат — хотя бы на словах, а не по сути, — что душа́ живёт, то она непременно и движется. Ведь жизнь всего рождённого выказывается в движении. А раз движется, то непременно и действует; ведь любое движение обнаруживается через действие. А раз действует, то уж действует, движимая непременно естеством, а не чем-то внешним или случайным. И не кругообразно или поступательно, или, кратко говоря, телесно, а умом и разумом.

А раз умом и разумом она и живёт, и движется, и действует, то непременно и рассуждает, и мыслит, и познаёт. Если же не познаёт и не рассуждает, то не действует, не движется, не живёт. Невозможна ведь жизнь без врождённого движения; не может и естественное движение проявляться, когда нет сродного действия.

Вдобавок, душа́ либо сама по себе разумна и умна, либо благодаря телу. И если она разумна и умна сама по себе [246] или же по своей сущности, то непременно обладает самостоятельным существованием (αὐϑυπόστατος ἐστίν). А если душа́ обладает самостоятельным существованием по своей природе, то и сама по себе, и соединённая с телом будет действовать, по естеству умствуя и рассуждая, и никогда не прекратит осуществлять по природе присущие ей умные способности. Ведь что̀ по природе присуще чему бы то ни было сущему, от него неотъемлемо, пока длится существование. Значит, душа́, существующая после рождения вечно благодаря Богу, таковой создавшему её, <437> самостоятельно и по собственной природе всегда и мыслит, и рассуждает, и познаёт и сама по себе, и в соединении с телом. Невозможно ведь изыскать какую-нибудь причину, чтобы способностей, присущих ей по естеству, а не благодаря телу, душа́ лишилась после его разрушения. А если душа́ разумна и умна благодаря телу, то, прежде всего, тело окажется ценнее души́, созданной-де из-за него. Затем, умная и рассудительная способности души́ будут происходить из него же по обладанию, так как она создана из-за него. Ведь если без те́ла душа́ никак не может ни мыслить, ни рассуждать, значит, мышление и рассуждение присущи ей непременно через тело. А если способность мыслить и рассуждать душа́ приобретает из те́ла и без него, как утверждают эти люди, её иметь не может, то, разумеется, не будет обладать и самостоятельным существованием; откуда же возьмётся оно у души́, которая сама по себе, без те́ла, лишена того, что̀ её отличает? Если же душа́ не имеет самостоятельного существования, то, очевидно, она не есть и сущность. А не будучи самостоятельной сущностью, будет привходящим свойством (συμβεβηκός), совозникающим лишь при существовании те́ла, а после его распадения уже́ никоим образом не могущим быть; и ничего больше не останется столь безумным лжеучителям, устранившим бессмертие души́, кроме суесловия Эпикура⁴ и Аристотеля⁵, связью с которыми эти благородные личности, естественно, и превозносятся. Довольно об этом.

Слушая же, что̀ говорят они о воскресении, кто̀ из пекущихся о добродетели и благочестии не стяжает бесстрастия через страсть (я говорю о негодовании против этих людей)? Ведь если, как они говорят, безо всякого изменения, по образу теперешней [247] жизни восстанет тело, составленное из взаимоборствующих соков, и будет поглощать пищу по страшном Божием пришествии после скончания мiра сего, то и не знаю уж, что̀ иное защищают они этими речами, — чтобы кратко выразиться, отбросив многое, что̀ тут можно было бы сказать, — как не вечность смерти и бесконечность гибели. Ведь ко́ли смерть есть гибель тел такого состава, а <440> составное тело всегда повреждается притоком пищи, развеиваемое потоком из-за природного взаимопротивостояния своих соков, из которых и состоит, то, значит, утверждая, что благодаря им тело будет существовать после воскресения, эти лжеучители провозглашают, что смерть сохранится навсегда. До́лжно верить, что само тело восстанет по сущности и виду нетленным и бессмертным и, говоря словами апостола, вместо душевного — духовным (1 Кор. 15:44), ибо ничего в нём не останется от входящего в его состав свойства меняться к гибели, как ведает Бог, Который превращает тело в нечто неизменное и драгоценное; а о большем знании нечего попусту хлопотать.

Видя, как многие радуются и наслаждаются этими лжеучениями, я «онемел, и смирился, и умолчал о благо́м» (Пс. 38:3), решив, что всякому благоразумному человеку полезнее молчать, нежели говорить, и хожу сам по себе, сокрушаясь и огорчаясь, и рассуждаю, какую погибель сотворят душам эти безответственные речи, разлетаясь повсюду, точно и́скры; и, по преобладанию порочности в наше время, нет никого, кто̀ смог бы или захотел защитить истинное разумение от опасности! Отчего я и оплакиваю ещё горше удаление от вас, лишающее меня всемогущего близкого присмотра вашего отеческого священства, который хранил бы меня и спасал от всякого вреда, постоянно поддерживая словом, когда оступлюсь. [248]

К оглавлению

Письмо VIII.
ТОМУ́ ЖЕ

Любовь плотская такова, что ослабевает со временем, удаляясь вместе с пространственным расхождением людей, ею связанных друг с дру́гом. Ибо устроение её чувственное и никак не может воспринимать то, что̀ не присутствует. Духовная же любовь всегда в уме сохраняет вместе соединившихся ею, даже если телесно они и разлучились, и не принимает ограничения ни во вре́мени, ни в пространстве. Ведь её бытие — умное, а ум отнюдь не разделяется и не ограничивается вслед за взаимным пространственным разделением тел. Удостоившись с са́мого нача́ла питать к вам, <441> святейшим, такую любовь, я постоянно как бы вижу и ощущаю вас присутствующими рядом и с вами беседую, и ни время, ни расстояние не в силах оторвать меня от памятования о вас, которое всегда духовно являет вас присутствующими и изгоняет все мои зловонные помышления, которым невыносимо изобильное в вас благоухание Божией благодати, и убеждаюсь, что память не попусту воображает вас, святейшие, а воистину воспринимает ваше присутствие, происходящее же считаю точнейшим удостоверением вашего прихода ко мне. Ведь действенная сила, по благодати Божией обитающая в вас, одновременно с воспоминанием изгоняет докучающих мне демонов, представляя яснейшее доказательство вашего присутствия. И ничего удивительного, что отсутствующих телесно духовно присутствующими делает Бог знамений и чудес — а ка̀к, Сам ведает, да те, кому́ от Него дано богоподобно совершать такое; и присутствующими в большей степени, нежели тела́ соприсутствуют друг другу. И если одним лишь воспоминанием, почтеннейшие отцы, вы такое налагаете наказание постыдным моим помышлениям, незримо являясь в духе, то насколько же действеннее было бы оно, если бы вы присутствовали видимо, и освящали мой слух живым произнесением Божественных речей, и великолепно поучали бы добродетели собственным добронравием?

Поэтому я хожу, горюя и [249] сокрушаясь, тоскуя по тебе, добрый пастырь и учитель, умеющий вселять меня, заблудшую овцу, на злачных пажитях (Пс. 22:2), — говорю о навыке, деланием добродетелей, отгоняющем жар страстей, и могущий питать меня на водах тихих (Пс. 22:2) — имею в виду благодать ве́дения, напояющую ум созерцанием; ты обращаешь мою ду́шу от порока к добродетели Божественными и речами, и примерами и ведёшь по стезям праведности, выказываешь спасительное добронравие благочестия и мудро побуждаешь и лозой, и жезлом, то есть напоминанием о вечном наказании как бы некой лозой отгоняешь ведо́мого от порока и обещанием будущих благ, будто жезлом, идущего укрепляешь в добродетели посредством надежды; о чём и Господь и Спаситель наш, ка̀к мне кажется, символически упомянул, возливая вино и масло на раны впавшего в ру́ки разбойников (Лк. 10:34). Ведь желание Небесного Царствия, с примесью страха перед вечным огнём геенны, сохраняет ду́шу неповреждённой, тесно связывая любовью к Создателю, которая суровостью жизни отмыта от всякого страстного помышления.

Так напои же, наконец, честный отче, свою свирель учением Божественного Духа <444> и как человеколюбивый пастырь призови того, кто̀ без пасущего блуждает по горам неве́дения и холмам порока, и прими под правую руку твою, и сострадательно привяжи истерзанного многими свирепыми укусами аравийских волков, то есть западных, — ведь название «Аравия», ка̀к говорят, в переводе на греческий означает «запад». Я ведь, по рассуждению духовного истолкования, подразумеваю — и, наверное, не ошибочно — под «Аравией» нашу плоть, беззаконно угнетающую в подобных мне законы духа и многих вскармливающую воистину наглыми и свирепыми волками; она и сделалась благодаря греху подлинным западом⁶, и правильно та̀к называется; на неё взошёл (Пс. 67:5), ибо благ и человеколюбец, пастырь добрый (Ин. 10:11), пасущий Израиля Бог и Слово Божие, восседающий на херувимах (Пс. 79:2) — ясно, что надзирая внимательно, и узрел угрожающую нам опасность, почему и явился, и возбудил Своё могущество (τὴν οἰκείαν ἐξεγείρας δυναστείαν), и пришёл во плоти спасти погибших [250] и умертвить возросших в ней скверных зверей, и соделать её землёй мира и пастбищем словесных овец, деланием возводимых к Богу; плоти-то закон пока ещё не миновал я без повреждения духовным созерцанием, как Израиль гору Сеир, и не прошёл бесстрастно сквозь её вожделения сведущим деланием, как под водительством Моисея потомки Иакова сквозь пределы братьев своих, сыновей Исава, обитавших в Аравии (Втор. 1:2, Втор. 2:4), но всё ещё обитаю в Аравии подобно сыновьям Исава — говорю о западе плоти — и после сей жизни не наследую иной из-за плотских наслаждений. А обитать в ней не соглашается всякий истинный и зрящий Бога израильтянин, спешащий добродетелями выселиться из плоти (2 Кор. 5:6) и ве́дением вселиться стремящийся ко Господу, Который тайным образом (μυστικῶς) и есть воистину, и именуется земля обетования неизреченных благ, молоком и мёдом (Исх. 3:17). Питатель ведь тех Господь, кто̀ ради Него уподобляется младенцам, и радование тех, кто̀ ради Него становится мужем; добродетелями, будто молоком, вскармливает Он через делание боящихся Его и тайным ве́дением, будто мёдом, услаждает через духовное созерцание любящих Его.

Так что не переставай, честный отче, <445> словом истины сострадательно пасти́ меня, терзаемого дикими зверями, и не уставай избавлять меня от страстей плоти и возбуждающих их ду́хов зла, — пороки ведь пожирают и истощают во мне внутреннего человека, — и призови к себе, и всели под сенью твоих крыл, если и в са́мом деле нет никакого опасения чувственных варваров, из-за которых я, любя жизнь, и проплыл такое расстояние по морю; о чём умоляю вас, святейшие, после желаннейшего извещения об отличном, с Божией помощью, здоровье вашем, самым точным образом поведать и изобразить мне в письме всё воцарившееся там ныне положение дел, ка̀к есть. Ведь мне — слабому рассудком и весьма немощному, даже и в мирное время едва лишь отчасти способному хранить трезвость ума и от боязни с трудом сосредотачивающему многорассеянные мысли — хочется безопасно совершить плавание, потому что я несовершенен разумом и не способен [251] постичь пути всё мудро устрояющего Промысла; а то как бы по неве́дению не упасть мне умом от напастей, не поддаться по слабости терпения в борьбе и не лишиться следующих за неё венцов, не исполнив в испытании должного и бежав с по́ля боя. Письменно прощаюсь с вами, святейшие, и со всеми, кто̀ с вами, как если бы был рядом, и прошу вашими святыми и Богоугодными молитвами поручить меня Христу, Богу и Спасителю всех.

К оглавлению

Письмо IX.
ПРЕСВИТЕРУ И ИГУМЕНУ ФАЛАССИЮ

Прекрасно говорят, что есть три вещи, веду́щие человека — вернее, к которым по произволению (προαίρεσιν) желанием (βουλήσει) и волей (γνώμῃ) движется человек: Бог, природа и мiр. И каждая из них, привлекая к себе, отводит от двух других, изменяя ведо́мого и уподобляя себе, и делая его по положению тем же, чѐм она сама по природе⁷ является и познаётся — кроме, конечно, само́й природы: та̀ ведь сохраняет человека тем, что̀ он есть. Итак, если Бог ведёт человека, то усыновлением по благодати Сло́ва делает его Богом, даруя ведо́мому сверхъестественное обо́жение по Своей благости, а от двух других — то есть мiра и природы — начисто отделяет. Если же человека самого́ по себе ведёт природа, то выказывает его природным человеком, так как обретается между Богом и мiром и по своей воле не имеет части ни в То̀м, ни в друго́м. Если же увлекает мiр, то превращает человека в скотину, то есть в сплошную плоть, обманом вселяя в него страстность, а ею, далеко отведя от Бога и природы, обучает творить всяческие противоестественные вещи.

Значит, эти крайности — говорю о Боге и мiре — друг от друга и от середины — имею в виду природу — отводят человека. Середина же, <448> будучи промежуточной между ними, если овладеет человеком, имеющим в виду [252] только её, приведёт к равному отстоянию от обеих крайностей, не допуская вознестись к Богу и стыдясь позволить пасть до мiра. Поэтому едва только человек по внутреннему произволению (γνώμην ἐνδιαϑέτως) подвигнется к какой-либо из этих трёх веще́й, как и своё действие меняет соответственно, и наименование, называясь плотским, душевным или духовным. Дело и отличие плотского — уметь творить одно лишь зло. Душевного же — никогда не желать ни творить, ни претерпевать зла. Духовного же — желать творить лишь добро́ и по добродетели, если случится, быть готовым с радостью добрым образом претерпевать зло.

Значит, благословенный, если желаешь быть ведо́мым Духом Божиим, как ты и в са́мом деле желаешь, то отними от себя мiр и природу — вернее, отсеки́ себя от них, и не отказывайся претерпевать обиды, и не убегай от глумления и наглости; короче говоря, ради Бога и добродетели отнюдь не переставай терпеть зло, и творить добро́ причиняющим зло, и прощать всё причинённое, по слову Того, Кто̀ сказал: «Если кто̀ хочет судиться с тобой и взять твою рубашку, отдай ему и плащ» (Мф. 5:40). И ещё по слову блаженного апостола, говорящего: «Злословимые, благословляем; гонимые, те́рпим; хулимые, умоляем» (1 Кор. 4:12).

Вдобавок, если желаешь меня послушаться, благословенный раб Божий, выказывай великую милость оскорбившим тебя и не отказывайся, если нужно, и всего из-за них лишиться, а лучше благослови злословящих, и претерпи гонящих, и умоли хулящих, чтобы ты не был плотским, умеющим и желающим только обижать, или душевным, не выносящим обид, а был бы духовным, по собственной воле умеющим и стремящимся творить лишь добро́ и ради добродетели готовым добрым образом терпеть зло от обидчиков, взирая на Иисуса, первопричину нашего спасения, Который за все бла́га, ещё никем полностью не познанные, от грешников и ради грешников стойко претерпел все ужасные му́ки. Ибо цель Давшего заповеди — освободить человека от мiра и природы. И поэтому осуждён не повинующийся; и напрасно живущие по закону мiра отцы ссылаются на детей, а начальствующие [253] над упражняющимися в монашеской жизни — на собрания (συνοδίας), чтобы оправдать неисполнение заповедей. Если мы это примем за истину, то окажется, что закон спасения Господь начертал вообще ни для кого. Душевным же, ка̀к мне кажется, Писание назвало природного человека, поскольку, как говорят сведущие в этом, только у одушевлённых существ, и вообще, у подвластных рождению и гибели усматривается свойство природы.

Написал я вам это, господин мой, поскольку <449> от вашего чтеца узнал, что вы весьма недовольны случившимся. Однако как сильный молись сильно Тому́, честный отче, у Кого есть сила отпускать грехи, о Максиме, рабе твоём и ученике.

К оглавлению

Письмо X.
КУБИКУЛАРИЮ ИОАННУ

Поскольку вы понуждаете изложить причину, ради которой судом Своим постановил Бог, чтобы люди управлялись людьми, хотя у них у всех одна и та̀ же природа, всех причастных себе просто поэтому являющая равночестными, скажу, ка̀к смогу, ничего не скрывая из воспринятого от мудрых и блаженных мужей, но пропуская ради краткости многое, что̀ об этом можно бы сказать. Истинный разум, говорят, таинственно указывает, что человек, по милости сотворившего его Бога получивший в удел господство надо всем видимым мiром, образом злоупотребления обратил движения врождённой силы своей умной сущности к противоестественному и тѐм, по справедливому суду Божиему, внёс в себя и во весь мiр ныне властвующую изменчивость и смертность, дабы сила души́⁸ не сохранялась навечно бессмертной у стремящегося к противоестественному, что̀ было бы не только крайним злом и очевидным отпадением от истинного бытия самого́ человека, но и явным отрицанием Божественной благости.

Поэтому многострадальная эта и многоплачевная жизнь человеческая, влекущая и влекущаяся то туда, то сюда [254] из-за великого неразумия и неупорядоченности питающей её материи, или, точнее говоря, в своём влечении влекущая всех людей, делает их соучастниками своих мучений, никому не позволяя полностью освободиться от её волнения. И образовалось это по приличествующей Божественной мудрости причине: чтобы мы о настоящей жизни, которую мы безрассудно лю́бим по собственному расположению, претерпеванием страданий от её обстоятельств узнали, хотя бы и поздно, сколько вреда приносит привязанность к ней, и ведали, что много полезнее нам отдаление от неё, нежели с ней соединение и по здравому рассуждению возненавидели бы её, и, покинув смешение и волнение видимых веще́й, благоразумно обратили бы наши желания к устойчивой неизменности умопостигаемых. <452>

Но раз мы и терпя бичевание, и страдая от тысячи зол не в состоянии разорвать дружескую связь с жизнью, премудрый и благой Бог по Своему промыслу составил людям закон владычества, издревле сдерживая бешенство порока, которое по распущенности явилось бы в жизни, чтобы без начальствующего и останавливающего беззаконный натиск сильнейшего на слабейшего люди не стали, как рыбы морские, истреблять друг друга. Ради этого, думаю, ка̀к и следовало, и было по необходимости установлено роду человеческому владычество, принявшее от Бога мудрость и могущество, и равночестной природе допущено разделиться на начальствующих и находящихся под началом. Так что мудростью правит владычество теми, кто̀ законопослушно повинуется установлениям природы, могуществом же справедливо обуздывает тех, кто̀ по своенравию воли не желает им следовать, и таким образом дарует всем справедливость, управляя доброй волей и страхом; а устраняя различие произволений между людьми, ясно выказывает во всех безмятежное и кроткое равенство природы. Чего никогда бы не было, если бы не страх, обуздывающий стремление толпы́ к порочному и угрозами насильно приводящий к безмятежности, свойственной разумным. Ведь то, что̀ разум убеждает разумных любить добровольно, страх заставляет неразумных соблюдать против воли.

Ради этой причины, ка̀к научили меня, и дозволено было [255] владычеству войти в человеческую жизнь; и рассуждение это я принимаю за истинно изъясняющее причину. Если же существует какое-либо иное обоснование владычества, согласное с Божественным Писанием, то оно, думаю, доступно лишь чистым разумом. Впрочем, и это не отклоняется полностью от цели Божественного Писания. Ведь и в нём рассказывается, как Бог допустил, чтобы люди, не желавшие Божиего владычества, управлялись хотя бы людьми (1 Цар. 8:7), дабы неупорядоченное безвластие не породило многовластие и не привело затем к губительному мятежу весь род человеческий, раз попечение о нём не вверено Божиим судом никому, кто̀ разумом воспитывающихся управлял бы к миру разумом же, а тех, кто̀ замышляет злое и по произволу губит в себе противоестественным нравом врождённую добродетель ве́дения, обуздывал бы страхом своего могущества.

Поэтому тот царь, который именно та̀к и постарался соблюсти этот закон владычества, прославлен как поистине второй на земле после Бога, ибо сделался вернейшим исполнителем Божией воли и справедливо получил владычество над людьми через послушание владычеству Бога. Тот же, что̀ отверг этот закон и полностью приписывает владычество себе, а не Богу, естественно, будет творить противоположное этому, прогоняя от себя добродетельных и удаляя от всякого совета и власти, <453> злонравных же безрассудно приближая к себе и назначая повелителями всего своего могущества, что̀ есть пропасть окончательной погибели и правителей, и управляемых. Нам же да подаст Бог охотно подчиняться Его владычеству исполнением животворящих Его заповедей и достойно чтить владычествующих на земле по Его воле, как блюстителей Божиих постановлений.

К оглавлению

Письмо XI.
ИГУМЕНЬЕ О МОНАХИНЕ,
ВЫШЕДШЕЙ ИЗ МОНАСТЫРЯ
И РАСКАЯВШЕЙСЯ

Провозвестники истины и слу́ги Божией благодати, с са́мого нача́ла до наших дней изъяснявшие нам, каждый в своё время, [256] спасительную волю Божию, говорят, что ничто та̀к не угодно и не приятно Богу, как обращение людей к Нему через истинное покаяние. Желая его выказать божественнее остального Божественное Слово Бога и Отца — вернее же, первый и единственный знак бесконечной благости (πρῶτον καὶ μόνον τῆς ἀπείρου ἀγαϑότητος γνώρισμα) — неизреченным образом снисхождения соизволило посетить нас во плоти, совершая, претерпевая и изрекая то, что̀ должно́ было нас, врагов и противников, отчуждённых от блаженной жизни, примирить с Богом и Отцом и возвести к ней. Христос не только чудесами исцелил наши болезни и оправдал нас во множестве страшных преступлений, страданиями приняв на Себя наши немощи и смертью, как если бы ей был подвластен, уплатив безвинно наш долг, но ещё и многообразно поучал, дабы мы возжелали сравняться с Ним в человеколюбивом нраве и совершенной любви друг к другу. Ради этого-то и восклицал Он: «Я пришёл призвать не праведников, а грешников к покаянию» (Мф. 9:13). И «не здоровые имеют нужду во враче, а больные» (Мф. 9:12). И говорил, что Он пришёл найти и спасти погибшую овцу (Лк. 15:4). И говорил, что послан <456> к погибшим овцам до́ма Израилева (Мф. 10:6). А в притче о драхме (Лк. 15:8) Он прикровенно показал, что пришёл вернуть царский образ, погребённый под зловонной грязью страстей. И ещё: «Истинно говорю вам, что радость является на небе и на земле об одном кающемся грешнике» (Лк. 15:7). Ради этого впавшего в ру́ки разбойников, лишённого всякого покрова и избитого до полусмерти Он укрепил вином и маслом, и перевязал, и посадил на собственного осла, и поручил содержателю гостиницы, и, дав достаточно денег, чтоб о нём заботились, пообещал на обратном пути дать и ещё, если будет больше затрачено (Лк. 10:30). Ради этого говорит Он, что всеблагой отец склонился к обратившемуся блудному сыну и обнял его, когда то̀т раскаялся и вернулся, и украсил великолепием отчей славы, ничуть не упрекнув за прошлое (Лк. 15:11). Ради этого и ушедшую из божественной сотни овцу, найденную блуждающей по горам и холмам, не погнал Христос утомительным путём обратно в овчарню, [257] а, возложив Себе на плечи, с состраданием принёс в общее стадо (Лк. 15:4). Ради этого и воскликнул Он: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обременённые сердцем, и Я дам вам отдых» (Мф. 11:28). И ещё: «Возьмите иго Моё на себя» (Мф. 11:29), подразумевая под игом заповеди, или жизнь по Евангелию, а под бременем — кажущуюся тяжесть раскаяния; ведь Он говорит «иго Моё бла́го, и бремя Моё легко» (Мф. 11:30). И ещё учит о справедливости и благости Божией и внушает: «Будьте святы (Лев. 11:44) и будьте совершенны (Мф. 5:48), будьте милостивы, будьте милосердны, как Отец ваш небесный» (Мф. 5:7, Лк. 6:36). И еще: «Прощайте, и простится вам». И ещё: «Что̀ хотите чтобы творили вам люди, та̀к же и вы им творите» (Мф. 7:12). И другое подобное. И попросту говоря, чтобы не удлинять письмо рассуждениями о каждом таком изречении, ради этого Он оправдывает раскаявшихся блудниц, принимает обратившихся мытарей (Мф. 21:31) и делает их провозвестниками Евангелия. Ради этого разбойников, признаю́щих свою вину и смертью приобретающих спасение, Он страхом приводит к Себе и вводит с Собой в Рай, верно исполняя обещания будущих благ. Ради этого вразумляет безумствующих в ревности преследователей и вместо Себя назначает апостолами язы́ков (2 Тим. 1:11), чтобы мы научились человеколюбию и кротости, и не отчаивались сразу же, согрешив, и к грешащим не были безучастны и бесчувственны, имея в таких делах образцом Бога.

Раз уж мы научились, что это воистину та̀к и есть, и что Бог желает всем людям спастись и достичь познания истины (1 Тим. 2:4), и помним, что единственной причиной и поводом чудесного пришествия к нам Христа во плоти было наше спасение, то я с твёрдой надеждой обращаюсь с просьбой к вашей святости, вместо масличной ветви⁹ указывая тебе на те самые животворящие страдания Бога и Спасителя нашего Христа, которыми мы были выкуплены у власти тьмы. Я ведь верю, что ты, настоящая ученица Сына Божиего, во всех поступках жизни несёшь Его в себе живым и деятельным учителем, ибо с детства вся прилепилась к Нему, так что даже и через моё убогое <457> и грешное заступничество, совершенно недостойное твоей добродетели, почтишь Его человеколюбивое самоумаление [258] ради нас и примешь раскаивающуюся и ослабевшую от слёз сестру. Ведь несказанно велико сокрушение её се́рдца и смирение духа из-за совершённого греха и из-за понесённого разлучения с вами. Не презирай, благословенная раба Божия, сокрушённое и смиренное сердце, которое не презрел Бог (Пс. 50:19), но будь милосердна и жалостлива, сострадательна и участлива, и подражай Тому́, Кто̀ ради нас по человеколюбию добровольно претерпел смерть, и прими её, пожалуйста, приветливо, и укрепи любовь к ней (2 Кор. 2:8). И ободри её словами и делами человеколюбия и кротости, и вырви из рук тирана, и сострадательно перевяжи её сокрушения (Пс. 146:3), чтобы, удручённая горем, она не была пронзена жалом отчаяния и не взыскалась бы с нас кровь души́, которую мы презрели, или, правдивее говоря, которую предали врагу нашей жизни, чтобы он её вёл, куда̀ только захочет, — ту ду́шу, которой надлежало жить благодаря нашему терпению и мягкости, и мы не подверглись бы справедливому обвинению, как пренебрегшие и волей, и страданием Божиим. Ибо одинаково — сурово это слово, а всё же истинно — пренебрегают благой Божией волей и вменяют в ничто, насколько это их касается, Его человеколюбивое самоумаление ради нас и те, кто̀ не желает раскаяться, и те, кто̀ не принимает раскаивающихся, потому что ради равночестности природы мы должны воспринимать несчастья друг друга как свои и не выкажем себя почитающими благость Божию по отношению к нам, если хотя бы по отношению к нашему роду мы не будем Ему подражать.

Итак, благословенная раба Божия, зная, что Божественная справедливость надлежащим образом соответствует нашему душевному расположению, становясь для нас тем, чѐм мы сделались друг для друга, и таким являя нам Бога, какими мы раньше были для подобных нам (τοῖς ὁμοιοπαϑέσιν), не замедли принять твою просительницу и рабу, с мольбой протягивающую к тебе ру́ки, но богоподражательно без задержки возложи скорее на плечи овцу и отнеси в безопасное стойло, и сохрани внутри от волков-губителей, чтобы и тебе само́й [259] человеколюбивого Бога и Спасителя Христа, судию всех, во страшное Его и преславное пришествие улучить подающим тебе вечные плоды того, что̀ ты посеяла. Пусть и мы улучим Его благосклонным нам по милости Его и человеколюбию, молитвами и предстательством Владычицы нашей Пресвятой Богородицы и всех святых Его. Аминь. <460>
К Письму XII К оглавлению

Примечания:

¹ Некоторая синтаксическая несвязность этого предложения призвана передать соответствующее свойство исходного текста. — Прим. пер.

² В 643 г. в Африке, согласно Баронию (прим. в изд. Миня). — Прим. сост.

³ «Этих речей» относится не к тому́, что̀ говорит тот, «у кого хоть сколько-нибудь есть способности рассуждать», а к тому́, что̀ проповедуют «видные монахи». Для читателя греческого текста это также становится понятным не сразу. — Прим. пер.

⁴ См.: Эпикур. Письмо к Геродоту, 63-66 (Arrighetti). — Прим. отв. ред.

⁵ См.: Аристотель. О душе́, II, 2, 414а13-28. — Прим. отв. ред.

⁶ За-падом, падением, закатом. — Прим. пер.

⁷ Здесь «положение» (ϑέσις) как результат изменяющего воздействия противопоставляется «природе» (φύσις). — Прим. пер.

⁸ «Силу души́» здесь нужно понимать как витальное нача́ло. — Прим. пер.

⁹ Общепринятый символ мольбы. — Прим. пер.

Текст по изданию «Прп. Максим Исповедник. Пи́сьма» (Издательство Санкт-Петербургского университета Русская Христианская гуманитарная академия, СПб., 2007 г.).
Эл. издание — сайт ἩΣΥΧΊΑ (hesychia.narod.ru). При размещении на других сайтах — ссылка обязательна.

Используются технологии uCoz