Цветник священноинока Дорофея

Глава 12.
Поучение о житии святых отцов

Вспомни, душа́ моя, жизнь и подвиги святых отцов, и вздохни, и прослезись о своем нерадении. Поистине, Спаситель мой, как и сказал Ты: В доме Отца Моего обителей много (Ин. 14, 2). Много и рек, но текут они в одно море. Много и путей, но ведут они в один город. Поистине и добродетелей, душа́ моя, у Христовых угодников, как плодов у лозы́, много, но вводят они в одно Царство.

Услышь же в подробностях снова, что̀ скажу тебе, о, душа́ моя. Вспомни того мужественного и терпеливого старца, который затворился в келье и не выходил оттуда лет двадцать и больше. Кроме того, был прикован цепью, словно скот бессловесный, окован тяжким железом, и ел только раз в день, и то сухую пищу, и не умолкал язык его на молитве ни днем, ни ночью. И место, где стоял он на молитве, орошал своим по́том. И ученик его также сидел на цепи́, окованный тяжким железом, пока не протерлись бока́ его, и не вытекло много крови. Но́ги же его отекли и лопнули, и жидкость сочилась из них, так что жутко было смотреть. Ел же он только раз в день, и сильно иссохло тело его: только ко́сти да жилы.

Вспомни, душа́ моя, Анаста́сия-мниха, имевшего обыкновение всю церковную службу стоять, не двигаясь с ме́ста, и никогда не садиться. Но́ги его одеревенели до по́яса и затекли от стояния.

Вспомни, душа́ моя, Максима, Василия и Исидора юродивых. Земля чуть не трескается от мороза, они же — наги, и босы, и голодны. Максим ни мороза, ни зноя не ощущал. Василий же, когда его спрашивали: «Как, отче, терпишь ты эту нужду?» — кротко отвечал: «Когда, мол, проголодаемся, или захотим пить, или озябнем, следует терпеть, и даже если сильнее мучимы будем, всё равно следует терпеть. И тогда начнут облегчаться болезненные тяготы. И так навыкнем терпению и прочим добродетелям». Исидор же говорил себе: терпи эту беду, душа́ моя, Царствия ради Небесного.

Вспомни, душа́ моя, великих постников: Моисея-Боговидца, Илию-пророка, Николая-чудотворца, Памву Великого, Савву Освященного и Евфимия Великого. Сколько вкусили голода и жажды. Ты же совсем не хочешь голодать.

Вспомни, душа́ моя, великомученика Георгия и великомученика Иакова-персиянина; сорок мучеников Севастийских и великомучениц Ирину и Екатерину. Одному прибивали гвоздями к ногам сапоги, расплющивали его бревнами и раздирали крючьями. Другого же рассекали на части и урезали, словно лозу. Одни сподобились принять нетленные венцы в озере, других же нещадно истязали железом и изводили различными иными пытками.

Вспомни, душа́ моя, Димитрия Прилуцкого, который дозволял братии утешаться трапезой, а сам питался одною водой с небольшой просвиркой. И прожил сравнительно долго, следуя узким и скорбным путем.

Вспомни, душа́ моя, Александра Свирского, сказавшего о себе: «Семь лет я прожил в этой пустыне и никого из людей не видел. И за эти годы ни разу не вкушал хле́ба, только траву, саму собой растущую из земли́, смешивал ее с землею и ел. А иногда ел и одну только землю, некоторое время». Ты же, душа́ окаянная, всегда ищешь вкусных яств.

Вспомни, душа́ моя, Зосиму Соловецкого. Как он остался один на Соловецком острове, когда его сотоварища Германа зима задержала за морем. У Зосимы же кончился хлеб, и он мысленно слегка усомнился, но пото́м возложил надежду на Бога. И не оставил Бог угодника Своего: послал двух юношей, которые привезли ему муки́, рыбы и ма́сла. В то же время и лукавые бесы досаждали ему, преображаясь в различных зверей и пресмыкающихся. Зосима же оградился крестным знамением, и тотчас исчезли бесовские наваждения.

Вспомни, душа́ моя, Евфросинию Суздальскую, ее чрезмерное воздержание. Сначала, постясь, не ела она с ве́чера до ве́чера. Пото́м через день. Пото́м по два и по три дня. Иногда же всю неделю оставалась без пищи и пила немного воды́, и говорила своему телу во время нечистых помыслов: «Я тебя как скотину держать буду — ни разу не накормлю, только через две недели дам тебе немного еды, жаждою и трудами уморю тебя, чтоб не ведало немощных, приятных вожделений». И свое тело так излишним голодом замучила и истощила, что от телесного о́браза остались одни ко́сти. И на неусыпной молитве непрестанно трудилась. Ты же, душа́ моя окаянная, даже до ве́чера не хочешь заставить себя поголодать.

Вспомни, душа́ моя, Сергия Радонежского, воздержание которого было выше человеческих сил. Безмерный голод и наготу в зимнее время, когда сама земля чуть не трескалась от лютого мороза, а он в одной рясе, как бесплотный, подвизался и жил в бдениях, сухоядении и прочих добродетелях.

Вспомни, душа́ моя, Симеона Столпника и ужасные раны его, откуда выползали черви. Всю неделю он не ел, а свою долю хле́ба отдавал нищим. Пото́м был изгнан из монастыря и вверг себя в колодец, полный разных гадов: аспидов, ехидн, змей и скорпионов. И даже гады разбежались от него. Вспомни также о его сорокалетнем стоянии на столбах. Он мок под дождем, летом сгорал от зноя, а зимой замерзал. И на других столбах стоял он. А едой его были моченая чечевица и вода. И была на ноге его рана, и черви сыпались из бедра́ его. Он же подбирал их, говоря: «Ешьте, что̀ вам Бог дал». И стоял два го́да на одной ноге. А ты, душа́ моя, совсем не хочешь пострадать.

Вспомни, душа́ моя, Архиппа, иже в Хонех, шестьдесят лет не вкушавшего ни хле́ба, ни мяса, ни вина́ и не омывавшего тело свое. Пищей же его были дикие тра́вы, которые он варил и ел без со́ли. Но и их он ел только раз в неделю. И по необходимости трижды в неделю пил воду по три унции. Постелью же ему служили острые камни. Говорил он: «Не дай мне, Господи, порадоваться на земле ни единого дня за всю жизнь мою». Изнуряя свое тело бдением, никогда не имея отдыха, пострадай, пострадай, душа́ моя! Хотя бы небольшому мучению подвергни себя, потому что поищешь пото́м и поплачешь, а не найдешь вре́мени пострадать.

Вспомни, душа́ моя, Антония и Феодосия Печерских, постоянно молившихся Богу и проводивших все но́чи без сна. Феодосий никогда не отдыхал, лежа на ребрах своих, но спал сидя. Ты же, душа́ моя, даже свое короткое молитвенное правило не стараешься исполнять без дремоты. К тому́ же пищей их были лишь хлеб и вода. Братии Феодосий ве́ливал иногда на трапезе утешаться пищей, а сам ел черствый хлеб, да еще и трудился на братию: шил клобуки и плел обувь¹. Иногда молол, и дрова рубил и носил. Вспомни и Григория из той же обители, не спавшего все но́чи, но певшего и молившегося постоянно. Вспомни Парамона, который, когда ел, не пил воды́, когда же пил, не ел вовсе. Вспомни и преподобного Анина, изнурявшего постом свое тело, который многократно в Великий пост до Пасхи ничего не ел. А Григорий Акрагантийский имел обыкновение не есть всю неделю, кроме суббот и воскресений. И занимался постоянно изучением святых книг, имел всегдашнее бодрствование и совершенное воздержание. А также и великое смирение, слёзы, непрестанную молитву Иисусову, и ежедневно кормил нищих. Ты же, душа́ моя, не побуждаешь себя с усердием к этим великим добродетелям.

Вспомни, душа́ моя, Алексия человека Божия. Всё имущество бросил он, и оделся в лохмотья, и сел в церковном притворе, как попрошайка. И постился от воскресенья до воскресенья, и причащался Святых Таин. И ел по два куска хле́ба, и пил по два глотка воды́². А иногда по две недели не ел и все но́чи, молясь, проводил без сна. В отцовском же доме семнадцать лет страдал от слуг. Одни толкали его, другие бранились, иные обливали помоями. Он же всё это с радостью принимал. А ты, душа́ окаянная, всегда возражаешь и жалуешься даже на меньшее, не терпишь и малейшего оскорбления словом.

Вспомни Феодосия Великого, голодавшего и бодрствовавшего, молившегося постоянно Богу и раздававшего милостыню нищим.

Вспомни пустынника Дорофея, который постоянно ел черствый хлеб в меру и умеренно пил воду, и никогда не спал, лежа на боку. Только изредка во время работы или за едой у него слипались глаза́. И много раз выпадал у него изо рта хлеб. Через ночь он плел кошелки и тем зарабатывал на пропитание.

Вспомни, душа́ моя, Исаакия Печерского. Пищей его была одна просвира, и та через день, и воду пил умеренно. И жил так в течение семи лет, не выходя на свет из пещеры, и на бок не ложась, а лишь немного спя сидя. А когда был взят из пещеры, на́чал стряпать на кухне. Во храме же Божием стоял в сильные морозы босым, пока не примерзали но́ги его к камню. Ты же, душа́ моя, не способна и одного дня безмолвно посидеть в келье, всегда мечешься среди братии и осуждаешь и, лежа на боку, не можешь насытиться сном.

Вспомни, душа́ моя, пустынника Иоанна, который три го́да непрерывно молился и никогда не спал даже сидя, а только стоя и недолго. Его но́ги потрескались от долгого стояния, и гной тек из них, но Ангел Господень исцелил его. А жил он, бродя по пустыне и питаясь травой. По воскресеньям же принимал Причастие Го́спода Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. А иногда и ничего не ел. Ты же, окаянная, привыкла объедаться и лениться.

Вспомни, душа́ моя, Иоанна-молчальника из Лавры святого Саввы, который влез в пещеру и со́рок лет провел, не выходя и не вкушая хле́ба. А когда однажды он заблудился, собирая тра́вы, и упал от изнеможения, Ангел Господень снова отнес его в пещеру, где он жил. Видишь, душа́ моя, как служат Ангелы Господни святым, отдающимся любви Божией всем существом: где иссякают силы святых, там помогает им сила Божия.

Вспомни, душа́ моя, Дамиана, пресвитера Печерского, который был таким постником, что кроме хле́ба и воды́ ничего другого не ел до дня своей смерти.

Вспомни, душа́ моя, преподобного Иоанна Многострадального, затворившегося в темном месте, отделенном от пещеры, и пребывавшего в великом воздержании тридцать лет, изнуряя строгим постом плоть свою и нося тяжелые вериги на всём теле. Сильно мучился он, терзаемый похотью. И, как сказано, чего только не делал ради своего спасения. По два и по три дня голодал, и провел так три го́да. Часто це́лую неделю ничего не ел, не спал ночами и изводил себя жаждою. Но никак не мог найти покоя от блудных помыслов и возбуждения. И вырыл яму, доходившую до плеч, и погрузился в нее, и собственноручно закопался, и пробыл там со́рок дней. И тут увидел злого и страшного зме́я, «хотевшего, — по словам святого, — всего меня поглотить, пышущего пламенем и обжигающего меня искрами. И досаждавшего мне таким образом много дней, чтобы меня прогнать». Видишь, душа́ моя, как трудились святые отцы, покоряя плоть духу! Ты же и поголодать совсем не хочешь, и от ничтожных трудов устаешь.

Был там и святой Марк, живший в пещере, которую выкапывал он своими руками. И выносил на плечах землю, радея день и ночь о деле Божием. Жил в той же обители и некто Феофил, говоривший себе, когда наступал день: «Не знаю, доживу ли до ве́чера?», — когда же приходила ночь, плакавший: «Что̀ мне делать, дотяну ли до утра? Ибо многие проснувшиеся не достигли ве́чера, и возлегшие на постели не поднялись с постелей своих». И так поступал ежедневно, голодая, и молясь, и плача, всё время ожидая дня и ча́са смертного, готовясь расстаться с телом. И настолько истощил свою плоть, что можно было пересчитать ко́сти, и от долгого плача испортил себе глаза́, и провел все дни жизни своей в великом воздержании. Ты же, окаянная, унываешь сидя, никогда не вспоминаешь о смертном часе, не плачешь.

Вспомни, душа́ моя, мужественного страдальца Гаведдая. Мучитель приказал четверым бить его сучковатой палкой. А когда бьющие изнемогли, начали бить другие. Святой же, которого били по всему телу, просил помощи у Бога. И явился ему Ангел Господень и укрепил его, говоря: «Дерзай, Я³ с тобой». И били святого воловьими жилами, а избиваемый проклинал веру своего отца. Тогда Гаргал приказал вырезать два ремня от ног до головы́ его, раскалил кол и пронзил его насквозь от одного уха до другого, и бросил в темницу. Когда же он молился, пришел к нему Ангел Господень, вынул кол и исцелил его. Царь же, разъярившись, приказал вонзать в плечи ему железные крючья, и от третьего ча́са до девятого было так, и всё тело его сорвали ими. Однако он был жив. Тогда приказал царь содрать кожу с его головы́ и закрыть ему лицо. А узнав, что он всё еще жив, повелел вырвать ему ногти на руках и ногах. И швырнули его в темницу, как дохлую собаку. И, швыряя, изувечили но́ги ему. И, раскалив железные цепы, сожгли мышцы ему. А через пятнадцать дней вывели его из темницы и увидели целым и невредимым. И ужаснулся мучитель. И, наполнив котел смолой и серой, сильно раскалил его и повелел бросить святого туда. Святой же, глядя в небо, помолился Богу и был брошен в котел, но котел распался, и вышел святой целым и невредимым. Тогда мучитель посовещался со своими и распял святого нагим на дереве. И стреляли в него долгое время на глазах у множества народа, и все увидели славное чудо: не только сам святой оставался невредимым, но и выпускаемые в него стре́лы, возвращаясь, ранили стрелявших. После приказал мучитель связать ему ру́ки и но́ги и бросить его в стойло к коням, чтобы ночью растоптали его. Но и после этого, по благодати Христовой, святой остался невредимым и благословлял Бога. Наутро, видя его развязанного и здорового, все дивились чуду. Тогда, разведя костер из бревен, решили сжечь его. И помолился святой о крещении, и тут небольшое грозовое облако излило на его голову воду и масло. И голос был из облака, говорящий: «Вот, принял крещение раб Божий». А Гаргал, заострив шипы, утыкал всё тело его. Святой же долгое время стоял с вонзенными шипами и, молясь Богу, предал дух свой в ру́ки Господни. Ты же, окаянная душа́ моя, и на ничтожное страдание жалуешься, и изнемогаешь, и волнуешься, и не терпишь с благодарностью.

Вспомни, душа́ моя, преподобную Феоктисту Паросскую, которая была голодом, и стужей, и зноем мучима, а питалась водою и дикими травами. И ни с кем не виделась, потому что около тридцати пяти лет жила в пустыне, беседуя только с Богом.

Вспомни Стефана Цареградского, который постоянно молился и один или два раза в неделю ел траву без со́ли. И, очистив себя, таким образом, удостоился святительского сана. И, поселившись в разрушенной могиле, прожил там двенадцать лет. Выпали у него волосы головы́ и бороды́, вывалились зубы, и вконец всё тело его разрушилось, вот что̀ случилось с ним. И вышел он из ямы, умертвив себя всецело. И когда на Господни праздники совершал Богослужение, после отпуста съедал один плод и выпивал немного воды́. И прожил, питаясь так, пятьдесят пять лет, следуя узким и тернистым путем постничества.

Вспомни, душа́ моя, преподобную Афанасию, пищей которой были ячменные зёрна, и то вкушаемые лишь после захода солнца. А ма́сла, других вкусных яств и вина́ она никогда не употребляла. Рыбу ела только на Рождество и на Пасху. Постом же ела лишь дважды, и ни одного ча́са не проводила без молитвы, простаивая иногда всю ночь. А постель ее сложена была из каменных осколков.

А преподобный авва Виссарион сорок лет не ложился на бок, но спал понемногу, стоя или сидя.

Вспомни, душа́ моя, мученика Феодора Тирона. Приказал мучитель положить его на живот и нанести семьдесят ударов по спине, а по животу — пятьсот. И оловянными цепами бить по шее, а пото́м снимать с его те́ла стружку. А снизу прижигать свечами, и черепками скоблить раны его. Пото́м бросили его в темницу и забили но́ги в колодки. И провел там, голодая, пять дней. И был пригвожден к кресту за ру́ки и за но́ги. И слу́ги мучителя стреляли ему в лицо и глаза́, но выпадали стре́лы из зениц святого. Ты же, душа́ окаянная, разве не помнишь, что мучиться вызвалась и обещалась? А не страдаешь ничуть.

Вспомни, душа́ моя, Мелхиседека, который вернулся на гору Фавор и, придя в лесную чащу, провел там в уединении семь лет нагим, в чём мать родила, и спина его была словно львиная шкура. Пищей же ему служили дубовые побеги, а вместо воды́ слизывал он росу в течение семи лет. Ты же, душа́ окаянная, хочешь питаться не только хлебом и водой!

Вспомни, душа́ моя, чудотворца Фантина, который бродил по пустыням и горам, голодал больше двадцати дней и более четырех лет ходил нагим.

Вспомни, душа́ моя, как спросил Феодорит у Николая, по́вара Афанасия Афонского (оба были учениками Афанасия): «Удивляюсь, как это преподобная Евпраксия, молодая и слабая девушка, вынесла сорокапятидневное стояние и пост». И ответил ему Николай: «И я, брат, удивлялся такому терпению и долгостоянию блаженной Евпраксии и долгое время прельщался мыслью повторить ее подвиг. И сказал себе: начну сейчас! И начал стоять. Завершился день, и, стоя ночью, был соблазняем: достаточно, мол, помолился, преклонив колена, — и прекратил. И тут почувствовал, что все мои внутренности, вплоть до колен, распадаются. И не покорился соблазну, а после пяти ночей и дней почувствовал, что внутренности мои снова укрепились, и был здоров все сорок пять дней моего стояния, даже ничего не ев столько дней». Ты же, душа́ моя, даже своего короткого правила не можешь исполнить, не переступая с ме́ста на место.

Павел Препростой, придя к Антонию Великому, провел три дня, стучась у дверей преподобного. И сказал ему Антоний Великий: «Что̀ ищешь здесь, брат?» И сказал Павел: «Хочу быть монахом, вот и пришел сюда». Ответил Антоний Великий: «Сижу в одиночестве и ем лишь на пятый день. А ты стар, не выдержишь. Но если будешь хранить послушание во всём, можешь спастись здесь». И сказал Павел: «Сделаю всё, что̀ скажешь мне». И сказал Антоний: «Стой и молись, пока не выйду и не принесу тебе рукоделие». И Павел, неподвижно стоя целую неделю, сгорел от солнечного зноя. И семь дней провел голодным. Пото́м Антоний дал ему дело. Он истекал по́том, стараясь, а тот велел переделать, сказав: «Плохо сплел». Пото́м поставил еду и сказал ему: «Садись за стол, но не ешь ничего, побудь еще голодным». Пото́м велел прислуживать братии и не разговаривать, пото́м снова велел разговаривать, и по-иному всячески испытывал его. Прошел год — и много чудес сотворил он. Ты же, душа́ окаянная, никогда не примешь послушания молча и безропотно. И не потерпишь от братии обидного сло́ва.

Был некий старец, который сделал себе могилу и оплакивал ду́шу свою, как мертвеца.

Вспомни, душа́ моя, Василия Великого. Никакого не имел имущества, только книги. И одну одежду и ветхую власяницу. Лежал на земле, бодрствовал, не умывался. А пищей имел хлеб и соль. И питье трезвенное — воду. И бодрствовал по ночам втайне от всех.

Вспомни и Иоанна Златоуста. Пища у него была безвкусная и скудная: толченый и просеянный ячмень. И ел его через день с водою, соблюдая определенную меру. И пил воду. Одеждой же ему служила ветхая власяница. А лишнего ничего не имел. И, составляя книги, так берёг время, что принуждал себя спать стоя и помалу. Видишь, душа́ моя, как жили два этих великих учи́теля, побуждая себя к различным лишениям и бедности.

Вспомни, душа́ моя, царя Симеона и Савву Сербских. Один от старости ослабел коленями, от поста же так истощился, что не мог сесть на коня. А Савва ходил по пустыне и, преклоняя колени, за себя и за отца своего молился Богу. И когда от постоянного бодрствования и поста иссохла его утроба, селезенка и все внутренности его заболели, вызывая слёзы и удерживая его от полноты. Видишь, душа́ моя, как и цари подвизаются, потому что знают святые: если плоть не умрет ради души́, то душа́ умрет из-за плоти. Какого плача и рыдания неутешного сто́ит это. А мы с тобой, душа́, ка̀к рассчитываем спастись и избавиться от страстей, избирая для те́ла вкусные яства? Врага своего кормим.

Вспомни, душа́ моя, труды Макария Великого. Если слышал он о чьих-нибудь трудных подвигах, то делал больше того. Назначил себе святой семь лет не есть ни печеного, ни вареного на огне, только сырую траву или моченую чечевицу. И ничего другого не ел за эти семь лет. А, услышав о другом черноризце, употреблявшем только литру⁴ снеди в день, и подражая ему, воздерживался от пищи и выпивал столько же воды́. И другой подвиг назначил себе страстотерпец. Желая побороть сон, дал себе слово, что не войдет под кров двадцать дней и ночей, чтобы одолеть сон, днем сгорая от зноя, а ночью сжимаясь от стужи. И сказал святой: «Если бы вскоре я не зашел в келью и не поспал чуть-чуть, мой мозг так иссох бы так, что я сошел бы с ума. Но насколько было в моих силах, одолел я сон!» И другой подвиг принял, сидя в болоте шесть месяцев нагим. Комары там были такие, что могли прокусить шкуру дикой свиньи, а шершни — большие, как воробьи. И так был ими искусан, что, когда возвратился через шесть месяцев в свою келью, его можно было узнать только по голосу. А однажды, когда он три недели бродил по пустыне голодным и уже́ изнемогал, Ангел Господень привел его назад⁵. Ты же, душа́ окаянная, ничуть не стараешься противостоять сладкому сну, и от укуса блохи́ беспокоишься.

Вспомни, душа́ моя, и Арсения Великого, который всю любовь устремил к небу. Пребывал телом на земле, а сердцем — с горними силами. Говорил: «Не могу оставить Бога и быть с людьми». Слёзы текли из глаз его, как из источника.

Вспомни, душа́ моя, Пахомия Великого, который шестнадцать лет, в строгом воздержании, бодрствовании и трудах, сидел посреди кельи, даже не прислоняясь спиной к стене. И сам говорил так: «Знаешь Ты, Господи, что с тех пор как принял иноческий образ, смирился пред Тобою и не насыщался ни хлебом, ни водой, и ничем иным из земного». Вот каким путем шли те, что̀ стали великими.

А Макарий Римлянин питался побегами дуба. И некоторые другие питались ими же. И Раифские отцы финиками и дубовыми побегами питались.

Вспомни, душа́ моя, Илариона Великого, который съедал по пятнадцать смокв в день после захода солнца и бил себя сильно в грудь, усердно молясь Богу, чтобы искоренил непотребные мысли из се́рдца его. И говорил своему телу: «Я тебя, как скотину, измучаю, чтоб не рождало животных желаний. И кормить тебя буду не хлебом, а травой полевой. И уморю жаждой, а еще и многими трудами нагружу. И зноем, и стужей истощу тебя». И с тех пор еще более строгим житием иссушал плоть свою. Через два дня на третий ел немного полевой травы́ и меньше пятнадцати смокв, чтобы, страданиями поста, многочисленными тяжкими подвигами и нерассеянными молитвами уняв телесные силы, сделать скверные помыслы бессильными. Копал землю, как и Антоний Киевский пещеру, и настолько истощил тело свое, что ко́сти в нём едва держались. И поступая так, побеждал нечистые желания. Ты же, окаянная душа́, всегда унываешь и жалеешь, когда исчезает полнота и измождается плоть твоя.

Вспомни, душа́ моя, страдания праведного Иова, скот которого угнали иноплеменники, а дети убиты были опорами до́ма, а сам он был покрыт гнойными язвами, но за всё благодарил Бога.

Вспомни, душа́ моя, Прохора Печерского, который вверг себя в послушание и такое строгое воздержание, что, лишив себя даже хле́ба, собирал лебеду и питался ею. И заготавливал ее ежегодно, чтобы обойтись без хле́ба.

Был некий старец, который обмер и снова пришел в себя: прозрел грядущее, и постиг непостоянство этой жизни, и решил не разговаривать с людьми, но затворился в келье и пребывал там, плача и рыдая, вплоть до са́мой смерти своей.

Вспомни, душа́ моя, отшельника Филимона, который внимательно прочитывал за ночь всю Псалтирь и песни Моисеевы, и одного Евангелиста. А днем пел все положенные уставом службы и читал Евангелие и Апостол. И так весь день не переставая: то пел, то молился. И многократно возносился умом в видениях и не знал, на земле ли он. И не ел ничего, кроме хле́ба с солью и воды́, и то через день, ничуть не заботясь о теле. Видишь, душа́! Кто̀ из людей, суетящихся и погруженных в житейские заботы, выдержит такое правило?

Вспомни, душа́ моя, Симеона Дивногорца, который накрепко забыл о теле и явил ангельское житие, не помня о прошлом и устремляясь к будущему. Изо дня в день избирая себе суровую жизнь, иногда читая по пятьдесят псалмов, иногда по восемьдесят, а иногда и всю Псалтирь, весь день неумолчно славословя Бога. Загноились но́ги и бёдра его, и голени засмердели и прилипли к чреслам. И говорил Христу: «Ради Тебя и имени Твоего пожертвовал я своими ногами». И преуспевал в постническом труде, и Ангел причащал его каждую неделю. Иди, иди, душа́ окаянная, вслед за ними, не останавливайся!

Вспомни, душа́ моя, Антония Великого, который повседневно скорбел, представляя небесную обитель и любя ее, и не обращая внимания на человеческую жизнь ве́ка сего. И питался лишь раз в день, после захода солнца. Иногда же раз в два дня ел, но чаще — раз в четыре дня. А пищей его были хлеб и соль, а питьем только вода. Для сна же довольствовался рогожей, но чаще ложился на землю. А ты, душа́, ничуть не стараешься отвлечь свой ум от мiрских волнений и забот или хоть немного ежедневно воздерживаться от хле́ба и воды́.

Вспомни преподобного Виссариона. Как мужественно подвизался! Удалился в пустыню, словно бесплотный, и пренебрег телом, словно истлевшим. Со́рок дней и сорок ночей стоял столбом, возведя ру́ки и очи вверх⁶.

Вспомни, душа́ моя, Македония. Избегая шума, со́рок пять лет не входил ни в хижину, ни в шалаш, но имел пристанище в глубокой яме. Когда же стал стар, накосили ему шалаш. И двадцать пять лет прожил в шалаше. И в сумме го́ды его подвижничества составили семьдесят лет. И питался со́рок лет ячменем и водою.

Вспомни, душа́ моя, Иоанна Крестителя. Жил в пустыне безводной и безтравной. Поэтому не ел хле́ба и не пил вина́. Ничего мiрского не имел. Жил не в доме, а в норе под камнем. И была ему и столом, и ложем земля. И только вынуждаемый природой, один раз в день ел он акриды и дикий мед. Чашей же ему служили пригоршни, и питьем — текущая из камня вода. О, великий светильник и заря Великого Солнца! Еще на один подвиг решился: претерпел усекновение главы́. Одежда же его — верблюжья власяница и кожаный пояс.

Вспомни, душа́ моя, Макария Великого, что пришел как-то в Венисиотский монастырь, переодевшись в мiрское платье, желая проверить монахов. И увидел у каждого, из творящих непрестанную молитву, свой образ жизни. Этот ел вечером, тот на второй день, один через три дня, другой через пять дней, а иной стоял всю ночь на молитве без сна, а днем сидел за рукоделием. Преподобный же Макарий замочил себе финиковых побегов и стоял в одном из углов, пока не прошло со́рок дней и не настала Пасха. Не ел ни хле́ба, ни воды́. Не преклонял колен, не сидел, не лежал и не ел никакой другой пищи, кроме грубой зелени, и то только в воскресенье⁷. Почему, душа́, не стремишься ревностно за ними? Постись хотя бы по силе своей и кормись трудами своими, как и святые отцы.

Вспомни, душа́ моя, Марию Египетскую. Со́рок семь лет скиталась, как зверь, по пустыне Иорданской, не имея ни еды, ни одежды. И сама рассказывала Зосиме: «Когда начинала есть, тотчас хотелось мне мяса, и рыбы, и вина́, которые были в Египте. Здесь же, не имея даже воды́, жестоко раздражалась и сильно страдала, и, упав на землю, не вставала ни ночью, ни днем, плача. И провела так шестнадцать лет, десятками тысяч принимая мучения. С тех самых пор и до сегодняшнего дня помощница мне — Богородица. Она мне всегда помогает». Зосима сказал ей: «Да неужто же так и обошлась без пищи и одежды?» Она же отвечала: «Съев за шестнадцать лет три хле́ба, кормилась травами и остальным, растущим в этой пустыне. Одежда же, которую имела, переходя Иордан, разорвалась и распалась. Много мучений претерпела от холода и зноя, сгорая на солнце, замерзая на холоде и дрожа. Поэтому часто, упав, лежала на земле, как бездыханная и недвижимая». Ты же, скверная душа́, ни голода, ни холода, ни жажды не испытываешь, не падаешь от нужды́. И чем же хочешь спастись?

Вспомни, душа́ моя, Андрея, Христа ради юродивого. Когда он молился, настала ночь, и, немного поспав, увидел во сне, будто находится он в царском дворце. И подозвал его царь к себе. Когда же он подошел и стал перед ним, сказал ему царь: «Хочешь ли служить мне всей душою? Сделаю тебя одним из самых почитаемых во дворце моем». Андрей же сказал ему: «Кто̀ станет отказываться от хорошего? Хотел бы я службы такой». Сказал ему царь: «Ну, если так, попробуй пищу тех, кто мне служит». И с этими словами дал ему что-то маленькое, белое, как снег. Он же, взяв, съел. И было сладко. И сладость эта непостижима для человеческого ума и ни с чем не сравнима. И мало показалось ему этого, и, съев, начал умолять, чтобы дал ему еще того же са́мого, говоря, что, когда это ел, думал, будто миро Божие превратилось в сладость эту. И снова дал ему есть небольшой кусочек, синий, как сажа⁸, говоря ему: «Возьми, ешь». И, взяв, съел. И было плохо, и очень горько, хуже полыни. И стало его тошнить, даже тою сладкой пищей. А царь, видя его дурноту, сказал ему так: «Видишь, не можешь вынести этой горечи. А пищу тебе дал, чтоб уразумел истинное служение мне. Это тесный путь, вводящий желающих во врата царства моего». А блаженный сказал: «Горькая это служба, господин. Кто̀ же может это есть, служа тебе?» А царь сказал: «Про горькое понял, а про сладкое разве не понял? Не дал ли я тебе сперва сладкое, а горькое пото̀м?» А он сказал: «Так, господин, но о горьком объяснил слуге своему, что это образ скорбного пути». Сказал царь: «Нет. Путь — между сладким и горьким. В горьком показано тебе вкушение страданий и недугов, которые принимаешь ты ради меня. В сладком же и лучшем пребывают, по моей благодати, тишина, покой и утешение для страдающих ради меня. Ведь не бывает постоянно только горькое или одно сладкое. Иногда — это, иногда — то, сменяют друг друга. Так что ж, если хочешь, отвечай мне, чтобы знал я». И сказал Андрей: «Дай мне снова есть то же самое, и, попробовав, скажу тебе». И он снова дал ему горькое, а пото́м сладкое. Святой же боялся горького вкуса и сказал: «Не могу я служить, питаясь этим, потому что это вещь горькая и трудная». Царь же, улыбнувшись, вынул некую драгоценность, которая по виду напоминала огонь, сильно благоухала и переливалась разными цветами, и сказал ему: «Возьми, ешь и забудешь обо всём, что видел и слышал». Он же взял и съел, и много часов от великой радости и сильного аромата стоял в забытьи. А придя в себя, упал к ногам великого царя и умолял его, говоря: «Смилуйся, добрый господин, не отринь меня от себя, слугу твоего. Понял, что воистину сладок путь служения тебе, и кроме него не подклоню шеи ни подо что̀». И он сказал ему: «Этой ли пище удивился? Поверь мне, что в том, что̀ есть у меня доброго, это самое малое. А если послужишь мне, всё мое будет твоим, и сделаю тебя другом, и царства моего святого причастником станешь и наследником». И говорил ему, словно бы посылая его на некое дело. И тотчас проснулся. И когда стал подвизаться, был совершенно наг телом, ни до́ма, ни одежды, ни подстилки, ни обуви. Наступила суровая зима и лютые морозы. И всё живое готово было погибнуть от зимних бедствий. А ему негде было приклонить голову. И он лишился сознания, и был унесен в рай на это время, и узнал красоту райскую и дивное пение райских птиц. Через две же недели сильный ветер прекратился, и он тотчас вернулся в себя. И с тех пор не спал ночами, принося Богу несмолкаемые славословия, целыми днями был среди толпы́, насмешничая, притворяясь пьяным и толкаясь. Когда же бывал сильный солнечный зной, тогда, прикидываясь пьяным, приходил на припек и валялся. И, терпя огненный зной, по пути не ел и не пил. Одни били его, другие топтали ногами и толкали, одни палками пробивали ему голову, другие лупили по шее, таская за волосы, а некоторые, повалив, волокли за но́ги. Ты же, душа́ моя, не страдаешь от телесной наготы ни зимою, ни летом, не голодаешь, не жаждешь, не только побоев от людей, но и сло́ва иного вытерпеть не можешь. Ка̀к же ты хочешь спастись и надеешься получить жизнь вечную, окаянная?

Вспомни, душа́ моя, Петра Афонского, который нашел очень темную пещеру, заросшую сушняком и тернием. И было в ней так много змей, что превосходили числом и небесные звёзды, и морской песок. А с ними угнездилось и множество бесов, которые причиняли святому бесчисленные бе́ды, такие, что ни словами рассказать, ни воспринять на слух невозможно. И, поселившись там, благодарил Бога, каясь денно и нощно и совершая усердные молитвы. И уже́ вторую неделю не ел святой. Бесы же ненавидели подвиги его. И взял сатана всё свое воинство со стрелами и луками, и сам вошел в пещеру, где блаженный совершал свой подвиг. А другие, находящиеся снаружи, швыряли на нее огромные камни, издавая вопли. И, увидев это, святой сказал: «Вот и пришла моя смерть, живым себя уже́ не считаю». А предводитель этих был внутри пещеры, остальные же, держа луки и стре́лы, готовились выпускать их в преподобного. Но, по благодати Всевышнего, остался он невредим. И, когда вышел, увидел лукавых ду́хов, стоявших вокруг пещеры и пугающих его безудержными воплями и страшными взглядами. И воскликнул святой громогласно: «Господи Иисусе Христе́, Боже мой! Не оставь меня!» И после этого некоторое время вопли не слышались. Когда же прошло пятьдесят дней, бесы снова, приняв тот же образ, ополчились на него и подбили всяких змей, пресмыкающихся и зверей, которые жили на той горе́, и пошли с ними в пещеру, наступая одни оттуда, другие — отсюда. Некоторые разевали пасти и хотели проглотить праведника живьем. А иные скакали, свистели и грозным видом пугали его. Но снова отогнал их, немощных и слабых, крестным знамением. Ангел же Господень приносил ему пищу небесную каждые со́рок дней и ночей и указал ему манну в качестве пищи. Когда же он провел на молитве пятьдесят три го́да, исчезли и частые дьявольские наваждения, и Ангел его. Столько же лет не видел он и живого человека. И не было у него иной пищи кроме манны, ни одежды, ни одеяла. А земля — излюбленное ложе. И в жару сгорал, а в холода́ мерз.

Вспомни, душа́ моя, Марка Фракийского, который сам говорил Серапиону: «Девяносто пять лет провел в этом тесном загоне и не видел ни зверя, ни птицы, пищи человеческой не ел, в светское платье не одевался. Тридцать лет пребывал здесь в великом неудобстве и страданиях от голода, жажды, наготы и дьявольских нападок. Ел от голода пыль и пил горькую морскую воду. Двадцать лет из них ходил нагим и жил в больши́х неудобствах. И сговорились между собою до тысячи бесов утопить меня в море, и волокли меня с побоями до пологого склона горы́, пока не осталось на мне ни кожи, ни мяса. И вопили, говоря: «Встань и уйди с нашей земли́! Никто здесь не селился от начала мiра. Ка́к же ты посмел дерзнуть?!» Ходил наг и бос, пока не отстали ко́сти мои от кожи на холоде. И солнце сожгло плоть мою. Бывало, лежал ничком, словно мертвый. Тридцать лет на этом месте, и не нашел здесь и одного корня от травы́. Но тогда излилась на меня благодать Божия. И пищу приносит мне ежедневно Ангел». Всех же лет его — сто восемь. Ты, же душа́ окаянная, не способна ни уединиться в дикой пустыне, ни терпеть мучения от бесов, даже от шума раздражаешься, не живешь в наготе, не страдаешь, не умираешь от нужды́, не голодаешь и не жаждешь без хле́ба и воды́, не выносишь от людей обидных слов. И ка́к же хочешь спастись? Разве не знаешь, окаянная, что ежедневно стоишь посреди полчищ лукавых бесов и нуждаешься в великом терпении?

Вспомни, душа́ моя, Онуфрия Великого, который сам говорил: «Вначале так трудно мне было, что ждал уже́ смерти, поскольку обрек себя на голод и жажду. От зноя дневного и ночного хо́лода плоть тотчас изменилась. А этот финик приносит ежегодно двенадцать гроздей — по одной в месяц. Это и ем с пустынными травами. А Бог повелел Ангелу приносить мне ежедневно еду и немного воды́. Шестьдесят лет провел, не видя человека». Видишь, душа́ моя, ка̀к через святых Ангелов помогает Бог надеющимся на Него, трудящимся, обрекающим себя на смерть и отрекшимся от своей жизни имени Его ради! Ты же, окаянная, раздражаешься при любом деле, на любом месте, в любое время и без трудностей хочешь спастись.

Вспомни, душа́ моя, узников, о которых свидетельствует «Лествица». Согнувшись, до конца своей жизни целыми днями, сетуя, ходили. Смердели и гноились их телесные раны. Забывали, что̀ такое хлеб, воду смешивали со слезами, а пепел и золу ели вместо хле́ба, и ко́сти их прилипли к плоти, иссохшей, как сено. И некоторые сами себя томили на жаре. А иные всю ночь неподвижно стояли на ровном месте. Некоторые стали пить воды́ так мало, чтобы только не умереть от жажды. А иные и хле́ба ели мало, и далеко его рукой отбрасывали. И никакого покоя себе не давали. Слышишь, о, нерадивая душа́ моя, ка̀к подвизались?

Вспомни, душа́ моя, блаженного Давида. Величайший среди пророков, славный среди царей. А плакать не стыдился. Говорил: Утомлен я воздыханиями моими: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою (Пс. 6, 7). Иногда и жаловался: ...исчезли, как дым, дни мои, и ко́сти мои обожжены, как головня; сердце мое поражено, и иссохло, как трава, так что я забываю есть хлеб мой; от го́лоса стенания моего ко́сти мои прильпнули к плоти моей... Всякий день поносят меня враги мои... Я ем пепел, как хлеб, и питье мое растворяю слезами... и я иссох, как трава (Пс. 101, 4-6, 9, 10, 12). Иногда же, смиряясь, бодрствуя и молясь, говорил: ...не войду в шатер до́ма моего, не взойду на ложе мое; не дам сна очам моим и веждам моим — дремания, доколе не найду ме́ста Господу, жилища — Сильному Иакова (Пс. 131, 3-5).

Воистину, душа́ моя, спаслись, по слову Господню, все святые, ибо сказал Господь: «Кто̀ будет во Мне, и Я в нём». Апостолы и мученики без жалости обрекли себя на многочисленные жесточайшие му́ки ради Христа. О, удивление! Как во́лны, ударясь о камень, возвращаются вспять, а камень остается невредимым и стои́т на месте, так и все мучительные нападения не поколебали мучеников Христовых, с Божьей помощью. Так же и преподобные: поскольку подвизались, не щадя себя, постольку и Бог облегчал их страдания. И, как ветер от каменной стены́, отразились все бесовские нападки.

О, окаянство наше и злые козни беса, противника нашего, омрачающего наши умы ничтожными заботами и беспечностью! Всегда слушаем и читаем священные книги и Евангельские заповеди Христа, апостольские предания и святых отцов поучения, жития святых отцов и страдания мучеников — как спаслись; всегда читаем тропари и кондаки святым, славословия в их честь, а никогда не внимаем. Надеемся все спастись, а никогда не совершаем спасительных дел. Все желаем Царствия Небесного и грядущей радости, а никогда себя не заставляем и не заботимся. Все слышим, что телесный покой и вожделения ведут к мукам, а никак не избавимся от них. Все знаем, что плоть наша тленна, а никак не прекратим угождать ей. Все знаем, что смертны, а никогда не опечалимся, да еще и не бережем время, отпущенное для спасения. Хороним своих братьев так, словно не братья наши умирают, и сами живем, словно бессмертны.

Все мы слышим о нескончаемых муках, а ни разу не испугались. Все слышим, что настают уже́ последние времена и антихрист, а ни разу не ужаснулись. Все знаем, что Пришествие Христово уже́ готово свершиться, а ни разу не встрепенулись. Словно не для нас написаны книги, словно не нас обличают, словно не мы слушаем и, читая, насмехаемся. О, помраченный наш разум! Воистину, званы все, а избранных мало. Но воспрянем же, постараемся и припадем к Господу Богу нашему, Емуже слава, и прежде бывшая, и ныне, и присно, и во веки веков.

► К следующей главе

Примечания:

¹ ...и3 копhтца плетsше. По мнению свт. Филарета (Дроздова), слово «копытце» происходит от «копа», «конца» (куча) и означает подклобучное покрывало. По нашему мнению, это — лапти.

² ...и3 kдsше двё ќки хлёба, и3 двё ќки воды2 піsше... У́ка — мера объема: то, что̀ можно за один раз откусить или отхлебнуть.

³ Ангел Господень говорит не от себя, а от лица́ Пославшего его.

⁴ Литра — мера веса, равная византийскому фунту (72 золотника).

⁵ В этом абзаце перечислены подвиги преп. Макария Александрийского, называемого также Городским или Младшим, а не того Макария, которого преимущественно называют Великим (прим. ред.).

⁶ У Дорофея: ...к высотЁ руцЁ и3 џчи и3мёz — ввысь, в мiр горний, к Богу.

⁷ См. прим. 5.

⁸ Текст, скорее всего, испорчен и приводится по Житию Андрея, Христа ради юродивого.

Текст по изданию «Цветник священноинока Дорофея» (Издательство Свято-Успенской Почаевской Лавры, 2008 г.).
Эл. издание — сайт ἩΣΥΧΊΑ (hesychia.narod.ru). При размещении на других сайтах — ссылка обязательна.