Старец Иосиф ИсихастПисьмо исихасту-пустыннику
Послание некоего монаха, а) практические советы об уставе трапезы и молитвы, то есть о том, ка̀к проводить двадцать четыре часа́ дня и ночи; б) ответы на вопросы о прелести и благодати, о знании и мудровании, о смирении и любви, о двоякой борьбе с бесами, о трех состояниях естества, о совершенной любви; в) и другое, что̀ он постиг, видел и слышал и о чём пишет своим духовным чадам. Чадо, возлюбленное о Господе, радуйся, и благодать Бога Отца, Сына и Святого Духа — на твоей душе́. Аминь. Так как я вижу, чадо мое, что ты, как жаждущий олень, стремишься к источникам небесных вод божественной благодати и взыскуешь их с горячей любовью, то, несмотря на свою безграмотность, предпринимаю сие, забывая меру своей неспособности и неучености, полагаясь на молитвы моих отцов. И ныне с Божией помощью и вашими святыми молитвами начну с нача́ла рассказывать тебе о монашеском и подвижническом житии и о том, каким образом удостаивается монах Небесного Царствия, и по благодати и милости Божией становится причастником вечных благ. Ты же, чадо мое, не ленись это изучать, а каждый день прилежно читай, пока это не запечатлеется в твоей душе́ и не произведет плоды добрые и благие. И не принимай это за простые слова́, ибо они не таковы, но суть слова́ делания святых отцов, просвещенных божественной благодатью. Ими я был научен и плод их отчасти вкусил. И, будучи безграмотным, многие труды приложил, чтобы тебе их написать. Как и возделыванию их предавался до крови. И теперь полагаю их готовыми пред твоими очами, как трапезу с разнообразными кушаньями и как райский сад из разных деревьев, полных плодов. Итак, не неради, но, срывая, вкушай их каждое мгновение, чтобы жить жизнью вечной и избежать плода познания, который съели прародители и умерли. Сие да будет, Господи, сохранитися нам от запретного плода, Тобою же, сладчайшим нашим Богом, да просветимся истиной, Емуже слава и держава во веки веков. Аминь1. 1. И вот, чадо, начинаю сперва повествовать тебе, ка̀к подобает проводить время. Хоть и часто, в тысячах поучений и писем, я тебе говорил это, всё же снова вкратце излагаю тебе отчасти необходимое. И послушай устав. В семь часов пополудни — время святогорское2, — после того как съешь положенную тебе еду, поспи три или четыре часа́. И когда проснешься, соверши вечерню по четкам. И когда закончишь, готовишь кофе как помощь в бдении. И когда его выпьешь, начинаешь повечерие. Тихо, без го́лоса и без света. Читаешь и акафист Пресвятой Богородице. И когда закончишь, встань, если можешь, прямо, держа ру́ки скрещенными, и читай эту молитву в уме, без света, ибо свет рассеивает ум: «Господи Иисусе Христе́, сладчайший Отче, Боже и Господи милости и всея твари Содетелю, призри на смирение мое и вся грехи моя прости, яже во все жития моего время содеях даже до сего дне и ча́са, и посли Пресвятаго и Утешительнаго Твоего Духа, яко да Той мя научит, просветит, покрыет, е́же не согрешати, но с чистою душею и сердцем чтити и покланятися, славословити, благодарити и возлюбити от всея души́ и се́рдца Тебе, сладчайшаго моего Спаса и Благодетеля Бога, достойнаго всякия любве и поклонения. Ей, Благий Отче Безначальный, Сыне Собезначальный и Пресвятый Ду́ше, сподоби мя просвещения божественнаго и духовнаго ве́дения, да созерцая сладкую Твою благодать, ею понесу тяготу сего моего нощнаго бдения и чистыя воздам яже к Тебе молитвы моя и благодарения, молитвами Пресвятыя Богородицы и всех святых. Аминь». Скажи затем и свои собственные слова́, какие можешь и ка̀к знаешь, побуждая благоутробие Божие к милости и любви. И когда сильно устанешь, присядь. И приведи себе на ум разные благие воспоминания: смерть, вечные мучений, Суд Второго Пришествия. И восплачь, сколько тебе даст Бог. И затем направь свой ум в рай, к наслаждению праведных, к вечным благам. И благодари Благаго Спасителя и Благодетеля Бога. И затем поднимаешься и совершаешь правило. И снова садишься. И читаешь жития святых и другие умилительные и полезные книги. И если придет к тебе сон, поднимаешься и начинаешь службу3. И когда всё закончишь, включая часы и молебен по четкам, как я тебя научил, тогда садишься и отдыхаешь. Немного спишь, пока не рассветет. И когда встанешь, пьешь что-нибудь горячее с двадцатью пятью драми4 хле́ба или сухарей. И начинаешь заниматься своей работой, непрестанно творя умом Иисусову молитву. И если у тебя есть время, читаешь и молча плачешь. И готовишь свою еду́ в меру, как я тебя научил, пользуясь как мерой банкой из-под молока5. И из одной такой банки, наполненной сухой фасолью или рисом, получается две тарелки еды и хватает на два дня, поровну на каждый. И когда еда как следует сварится, ешь в 7 часов (= 1 час) после полудня6 с пятьюдесятью драми хле́ба или сухарей. И, если разрешен елей — во вторник, четверг, субботу и воскресенье, — кладешь его в тарелку, до десяти драми. И, если у тебя есть, кладешь немного сыра, яйцо, сардину или десять маслин. И то, что̀ у тебя есть — фрукты или сладости, — ешь на трапезе всё и понемногу во славу Божию. Ешь и имей смирение, чтобы не осуждать других. И после полудня у тебя нет благословения принимать для беседы никого — ни монаха, ни мiрянина. Кто бы это ни был, пусть приходит утром. Этот устав должен соблюдаться. И будь то Пасха, или Рождество, или Масленица, всегда ешь один раз в день. И начиная с Чистого Понедельника не соблюдай трехдневного поста́, а пей в эти три дня что-нибудь горячее с небольшим количеством хле́ба или сухарей, когда стемнеет. И во всём имей меру и рассуждение. Но поскольку я тебе это часто говорил и устав ты уже́ знаешь, то не буду повторяться, ибо по прошествии долгого вре́мени делание с помощью благодати умудрит вас во всём остальном. Аминь. Вот поскольку ты узнал, чадо, ка̀к тебе проводить время, узнай и то, о чём ты меня спрашиваешь и что̀ желаешь узнать. И сперва скажем о том, что̀ ты, по твоим словам, слышишь в себе: «Свят, свят...» и прочее, как ты мне пишешь. Я думаю, чадо мое, что ты спишь и это слышишь. Ибо бывает такой, очень тонкий, сон у подвижников, когда их тело изнеможет. Он стои́т или сидит, и сон его окрадывает, а он не замечает. И тогда он видит это во сне и думает, что бодрствует, но это не так. И доходит до того, что он спит всю ночь и не знает об этом. А ты попробуй ночью бодрствовать, читать стоя. Ходи по комнате, умывай лицо, чтобы бодрствовать, — и тогда узна́ешь, ка̀к ты это видишь. Ибо все подвижники видят это во сне. Если ты снова всё это увидишь бодрствуя, то, опять-таки, это не прелесть. Бес такого не говорит: «Поклоняюсь Отцу, Сыну и Святому Духу». Также ты пишешь мне о взыгрании се́рдца, которое, по твоим словам, чувствуешь. Об этом знай, что, когда человек очистит свою ду́шу и будет зачат в нём Новый Адам, наш сладчайший Иисус, тогда сердце, не в силах сдержать радость и то неизреченное наслаждение, которое нисходит в сердце, ликует, и глаза́ источают сладчайшие слёзы, и весь человек становится как пламя огня от любви Иисусовой. И ум весь становится светом, и изумляется, и удивляется славе Божией. Не так, как ты мне пишешь, что помрачаешься и не знаешь, где находишься. Итак, это ты понимаешь ошибочно, и будь внимателен. Еще ты говоришь мне, что тело обессиливается и делается как мертвое. А я тебе скажу, что хотя тело часто обессиливается, но ум делается весь оком, и сердце чувствует большую сладость и безмерную радость. Наконец, и это, — если это так, как я тебе пишу, — опять-таки, не великая мера, а мера новоначальных. Когда душа́ очищается, тогда она это видит. Однако когда она очистится совершенно, то видит иначе, о чём я тебе не пишу, ибо ты не можешь понять. Сейчас говорю тебе только это. Молись Богу, чтобы Он дал тебе познание духовного рассуждения, ка̀к ты должен мыслить и что̀ должен иметь в своем уме, пока не удостоишься подлинной истины. Истина же есть Христос, Емуже слава и держава во веки. Аминь. 3. Итак, чадо, ты ясно узнал ответы на свои вопросы. Послушай и о том, ка̀к ты должен воевать с врагами. И внимательно прочитай это много раз, как урок. Чтобы ты знал, чего̀ просить и ка̀к ты должен бороться с помыслами гордости, когда они тебе говорят, что ты уже́ стал святым или что у тебя уже́ есть благодать и ты много плачешь. Говори Господу так: «О возлюбленный мой, сладчайший Иисусе Христе́! Кто̀ обо мне Тебя попросил и кто̀ помолился, чтобы Ты привел меня в этот мiр и чтобы я родился у родителей добрых и верных христиан? Ибо столь многие другие рождаются у турок, католиков, масонов, и евреев, и язычников, и прочих, которые не веруют в Тебя, но суть как бы не родившиеся совершенно, и вечно мучаются. Итак, сколь должен я Тебя любить и Тебя благодарить о такой великой благодати и о благодеянии, которое Ты мне сделал? Если и кровь свою пролью, не смогу Тебя отблагодарить. Но и опять, Спа́се мой сладчайший, кто̀ обо мне Тебе молился, чтобы Ты меня терпел столько лет, с детства согрешающего, и не отяготился мною, когда видел меня обижающего, ворующего, гневающегося, чревоугодника, лихоимца, завистника, ревнивца и полноту всякого зла, и Тебя, Бога моего, делами своими оскорбляющего? Ты же, Господи мой, не послал смерть, чтобы та взяла меня во грехах, но с готовностью меня терпел. Ведь если бы я умер, вечно бы мучился! О благость Твоя, Господи! И кто, опять-таки, обо мне Тебя умолял, чтобы Ты привел меня к покаянию и исповеди и облек меня в великий и ангельский образ? О величие Твое, Господи! О страшное Твое и величайшее домостроительство! О богатство Твоего дара, Владыко! О неоскудные Твои сокровища и неизъяснимые таинства! Кто̀ не содрогнется, дивясь Твоей благости? Кто̀ не поразится, взирая на Твою богатую милость? Трепещу, Владыко, поведать Твой богатый дар. Владыка и Господь мой распинается, дабы спасти распявшего. Я грехами своими распинаю моего Создателя, и Создавший меня меня освобождает! О сладкая любовь Иисусова, в каком я перед тобой долгу́! Нет, Создатель мой, не за вечную жизнь, которую Ты мне обещаешь, должен я Тебя любить; не потому, что Ты мне говоришь, что дашь мне Твою благодать, и не за рай, но я должен любить Тебя за то, что Ты освободил меня от рабства греху и страстям». О великое чудо! Какой купленный раб просит платы за то, что работает на своего господина? И ка̀к он может просить свободы, если должен деньги за свой выкуп? Вот Царь и Господь всех ради тебя распялся и освободил тебя от рабства бесам. И дал тебе заповеди как противоядие от страстей, дабы, исполняя их, ты избежал одолевающих тебя страстей. Он говорит тебе: «Не блуди». И ты трудишься, чтобы стать целомудренным, ибо, если не понудишь себя стать целомудренным, неизбежно станешь блудником. «Не кради» — чтобы ты стал честным, а если не понудишь себя стать честным, обязательно станешь вором. «Не будь сребролюбцем» — чтобы ты был милостивым, а если не понудишь себя стать милостивым, станешь сребролюбцем. «Не объедайся» — чтобы ты стал воздержанным. «Имей любовь» — чтобы ты не был завистливым. Так и все добродетели. Итак, освободив нас вначале в божественном крещении, Господь дал нам Свои божественные заповеди как противоядие от страстей, чтобы мы вновь не впали в рабство греху. Итак, не то чтобы мы работали для Бога и Он должен был нам плату, не то чтобы мы работали ради вечной жизни, но мы работаем как рабы купленные, чтобы не стать рабами бесов. Мы должны работать, потому что были выкуплены. И поскольку мы в долгу, то обязаны служить Ему с великим смирением, храня все Его святые заповеди. И если окажемся верными рабами, то Господь даст нам даром Свою божественную благодать и избавит нас от страстей. И Небесное Свое Царство нам дарует, говоря: «Прииди, рабе благий и верный! О мале явился еси верен, над многими тя поставлю...»7 Видишь, чадо? Он не говорит нам: «Иди, Я дам тебе за твои труды, которые ты для Меня совершил», но дает нам по великой Своей благости милость любви — сладкую Свою благодать. Забирает у нас и докучающие нам страсти и, вообще, удостаивает нас Своего Царствия. Итак, когда ты приступаешь к исполнению своего долга, к молитве, приступай с великим смирением, прося милости Божией. Не так, как будто Он у тебя в долгу и обязан дать тебе благодать, но как будто ты узник, и просишь благодати, чтобы Он тебя разрешил, говоря: «Владыко, сладчайший Господи наш Иисусе Христе́! Посли святую Твою благодать и разреши мя от уз греха. Просвети мою тьму душевную, да уразумею Твою беспредельную милость и возлюблю и возблагодарю по достоинству Тебя, сладчайшего моего Спаса, достойного всякой любви и благодарения. Ей, благий Благодетелю мой и многомилостивый Господи, не отрини от нас Свою милость, но умилосердись над Своим созданием. Вем, Господи, тяжесть моих прегрешений, но вем и Твою несказанную милость. Зрю тьму бесчувственной моей души́, но верую с благими надеждами, ожидая божественного Твоего просвещения и избавления от лукавых моих зол и губительных страстей предстательством сладчайшей Твоей Матери, Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии и всех святых. Аминь». Не прекращай молиться так до последнего твоего издыхания, и Бог си́лен исполнить твое прошение, Емуже слава и держава во веки веков. Аминь. 4. Ты узнал, чадо, ка̀к тебе мыслить, — узнай и то, ка̀к тебе вести́ брань. Если Благий Господь нас посетит, и освободит нас от страстей, и покажет нам Свою беспредельную любовь, не думай, что тебе уже́ не нужна осторожность. Но знай, что пока мы нищие, то про́сим богатства. А когда разбогатеем, тогда больше боимся, чтобы не уснуть или не вознерадеть и чтобы не пришли разбойники и не похитили у нас сокровища. И послушай пример о разбойниках. Во время молитвы пришло к тебе божественное просвещение, ты чувствуешь радость и невыразимую сладость. Сразу же разбойник — самомнение — приходит и говорит тебе тайно: «О! Сейчас ты стал святым!» Скажи ему: «Замолчи, злой бес, потому что, если и до третьего неба взойду, моего нет ничего». И вот что̀ говорит Павел: «Восхищением был восхищен и слышал неизреченны глаголы»8. Итак, неужели он взошел по своей воле? Нет. И если другой его ведет, то есть ли у него что-нибудь свое? Нет. Вот, опять-таки, что̀ он говорит, когда весь мiр спасал проповедью: «Не по своей воле совершаю это, но действующим во мне Христом». Видишь, чадо? Что̀ было у него своего, если другой его вел? Итак, говори и ты злой гордыне, что если взойду на небеса, и увижу ангелов, и буду говорить с Господом, то моего нет ничего. Ибо пожелал Царь взять брение, грязь из болота и положить его возле Своего престола. Разве Он не Царь? Делает что̀ пожелает. Но разве может брение гордиться тем, что оно рядом с Царем? Нет. Но, скорее, должно удивляться благости и смирению Царя. Ка̀к не побрезговал Он грязным брением, а положил его возле Себя! И как из грязи тебя поднял, так и опять, когда Сам пожелает, бросает тебя в твое естество, в грязь. Итак, и когда Он тебя поднял, не было никакого твоего преуспеяния, и когда Он тебя бросит туда, откуда взял, ты не должен печалиться, но должен говорить: «Я, Господи, достойный сын ада, и не жалуюсь, ибо совершал и совершаю его дела́. Итак, Ты пожелал — и возвел меня на небеса, Ты желаешь — и бросаешь меня в ад. Да будет Твоя святая воля». Лишь тогда ты должен печалиться, когда совершаешь грех и падаешь. И печалиться не потому, что упал, но потому, что опечалил Бога после столь великой любви, которую Он тебе показал, а ты оказался неблагодарным. Но и опять возобнови надежды, чтобы подняться. Не отчаивайся, что согрешил. Если же ты и без твоего собственного греха изменился, не бойся, а радуйся, что видел бла́га Божии и приобрел бо́льшую веру и горячую надежду, что милостью и человеколюбием Божиим станешь наследником того, что̀ видел. И понуждай себя, чтобы приобрести большее смирение. Когда опять внушает тебе злой бес, что ты выше других монахов, говори ему: «Замолчи, бес, ибо если пожелает Господь излить Свою божественную благодать на всех людей, все станут такими же». Итак, в чём виноват тот, у кого нет благодати или есть, но мало? Вот Господь дает одному пять талантов, а другому дал два. Разве виноват получивший два? Нет. Господь знает, что полезно каждому. Однако, хотя Он и дал ему два, тот услышал такой же глас: «Вниди в радость Го́спода твоего»9. Не сказал ему: «Почему и ты не сделал из них десять?» Итак, видишь, чадо, что, если и ты получил много от Бога, Он много с тебя спросит? Итак, получивший великую благодать не вправе презирать или осуждать не имеющего, и не имеющий такой благодати не должен печалиться или роптать, что Бог и ему не дает подобное. Но имеющий благодать должен терпеть не имеющего ее, вынося все его телесные и душевные немощи, и направлять его с рассуждением на духовный путь, пока тот, соответственно, не удвоит талант или, вернее, пока не придет луч света, чтобы открыть и просветить и его душевные очи, для того чтобы он увидел свой недостаток и без рассуждения слушался того, кто больше его. Итак, чадо, вот образ мысли, согласно которому мы должны мыслить: что без помощи Святого Бога мы не можем сделать ничего, как говорит нам Господь: «Без Мене не можете творити ничесоже»10 и «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии»11. Итак, мы должны просить, чтобы нам было дано и духовное ве́дение с рассуждением. Ибо без оного и то, что нашим очам кажется добрым, на са́мом деле — злое и противоположное. И там, где мы видим мед, — на са́мом деле яд. Ибо рассуждение видит, измеряет и взвешивает, а ве́дение изгоняет и упраздняет всякую злобу и гордый помысел, смирение собирает, а благодать и любовь хранит, как глава всех добродетелей. Ради которой и сладчайший Иисус пришел и распялся, дабы явить нам Свою беспредельную любовь, которую имеет к Своему созданию. Тому́ слава и держава во веки. Аминь. 5. Итак, послушай, чадо, ка̀к приходит божественная благодать и ка̀к она узнае́тся. Мы говорим, что тот, кто вкусил вина́, после, если ему дадут уксус, отличает его от вина́. Так разумей и о божественной благодати. Вкусивший ее вначале пото́м распознает прелесть. Ведь бес притворяется благодатью, однако вкусивший от плода истины, как мы сказали, отличает плод прелести. Ибо сто́ит уму лишь взглянуть на прелесть, как сердце человека наполняется смятением. Ум помрачается, и даже волосы становятся дыбом. И она раздувает его, как парус. А божественная благодать — сладкая, мирная, смиренная, тихая, очищающая, просвещающая, радующая, и нельзя допустить никакого сомнения, что она есть божественная благодать. И смотри, хорошо запомни, каким образом приходит Божия благодать и ка̀к отличить путь истины от прелести. Мы говорим, что монашеская жизнь такова: когда благодать Божия просветит человека и он уйдет из мiра, то приходит в общежительный монастырь, то есть к многочисленным другим братиям. Оказывает всем послушание и находит успокоение, соблюдая Божии заповеди. И, исполняя установленные для него духовные обязанности, ожидает с благими надеждами милости человеколюбца Бога. Таков общий путь, которым шествуют многие отцы. Однако есть и другой путь — короткий, о котором мы и ведем речь. Этот краткий путь — изобретение не человеческого знания, но Самого́ Оного Владыки, Который наставляет каждого, ка̀к того желает Его святая воля. И когда человеколюбивый и благий Бог пошлет луч божественной Своей благодати в сердце грешника, тот сразу поднимается, ища духовников для исповедания совершённых им злых дел. Ищет и пустыни, и пещеры для хранения себя от страстей и исправления прежних зол трудным житием, голодом, жаждой, холодом, жарой и другими подвигами. А Господь дает ему еще больше теплоты, которая, как пламенеющая печь, разжигает его сердце горячей любовью к Богу, безмерную ревность для исполнения Божиих заповедей и безграничную ненависть к страстям и грехам. Тогда он начинает с великой готовностью расточать всё свое имение — малое или большое. И когда он станет совсем нищим и отчасти исполнит божественные заповеди, тогда, не в силах более сдержать любовь и желание пустыни, он бежит, как олень, жаждущий пустыни, ища наставника и руководителя для восхождения к духовному житию. Однако, к сожалению, поскольку ныне почти исчезли хорошие наставники и очень немного тех, кто идет по этому пути, он плачет и рыдает, не находя того, что̀ было в старые времена, как ему хотелось бы. Но что̀ же ему делать с такой великой ревностью о безмолвии? Он исследует и ищет са́мого опытного наставника, и повергает себя в послушание, и с молитвой и благословением начинает духовные подвиги. Здесь сейчас многие, имеющие такое рвение, восприняли святой монашеский образ и по молитве и благословению своего старца удалились в уединение для безмолвия. И время от вре́мени приходят и советуются. А другие остаются вместе и имеют благословение в определенное время безмолвствовать и исполнять все добродетели: плакать, бдеть, поститься, молиться, читать, посильно творить поклоны и вообще заботиться о чистоте и воевать со страстями. И когда кто-нибудь, как мы сказали, тем или иным образом преуспеет в безмолвии, то еще больше предается подвижничеству. Однако здесь необходимо внимание. Ибо многие отделились от братьев не по пламенной любви Христовой и желанию подвигов и скорбей, а желая безмолвия для служения своим страстям. Ибо не терпят они послушания и оскорблений, но любят свою волю и, став рабами страстей, — мы имеем в виду гнев и похоть, — служат им и так совершенно прельщаются. Тот же, кто безмолвствует поистине ради Христа, постоянно проливает слёзы, оплакивая свои грехи. И прилежит всякой добродетели. И с горячей верой предает себя подвигам до смерти. И, погружая ум в сердце, понуждает себя, вдыхая и выдыхая, произносить молитву: «Господи Иисусе Христе́... помилуй мя!» — и собирает ум, согласно указаниям святых трезвенных отцов. И, проходя всё это и болезненно ища воли Божией, он начинает тайно, мало-помалу, умно чувствовать Божию помощь. И та, как некая баня, мало-помалу его очищает, умягчает его сердце для умиления, для плача, для послушания, для ревности и большего пыла. И, как некая мать, его носит и воспитывает его, как младенца. А когда благодать отходит, он, не ведая мудрости Святого Бога, плачет и рыдает, ища ее. И прилагает посты́ к поста́м, стояние и бдение, молитвы и прошения, полагая, что ими привлекается Божия благодать. А искушения всячески его огорчают, чтобы он еще больше просил со слезами божественной помощи — таково домостроительство Божьего промысла для его воспитания. И когда снова придет божественное посещение, он, как младенец, начинает кричать: «Ах, ах! Ка̀к же ты меня оставила — бесы чуть не задушили меня! Не уходи больше! Ах! Что̀ мне сделать, чтобы тебя удержать?» Думая, как младенец, что благодать приносят подвиги, и о том, что̀ ему сделать, чтобы ее удержать. А Бог, когда тот снова достаточно ее вкусит, сразу уходит. Но мало-помалу она приходит скорее и больше. А младенец по разуму и ве́дению начинает привыкать и смелеть, думая, что она уже́ дана ему как плата за его труды. И в течение трех или четырех лет подряд он видит Божию благодать, постоянно упражняющую и умудряющую его, и свои страсти умаляющиеся, и бесов, не могущих долго воевать с ним благодаря защите божественной Божией благодати. И если он бодрствует, то имеет как утешение слёзы и когда ходит, и когда трудится. Если же он молится умно, имеет умное ощущение светлого облака, которое иногда его посещает. Если, опять же, спит, пусть и немного, видит прекрасные сны — рай со сверкающими, как золото, цветами и царские дворцы, несказанные и ярче солнца сияющие, и многое другое и разное, вокруг чего, когда он проснется, вращается его ум и что̀ подвигает его к горячности и ревности, — дивясь красоте вечных благ и тому́, что когда-нибудь удостоится стать их наследником. Однако, чадо, и здесь нужны внимание и рассуждение, чтобы он не верил некоторым снам, но знал бы, от Бога они или от бесов. Но так как не все имеют такое рассуждение, то пусть он не верит снам вовсе. Впрочем, сновидения от Бога распознаю́тся. Иногда он видит их в глубоком сне, иногда в тонком, как спящий и при этом не спящий, и в течение короткого вре́мени. А когда просыпается, то полон радости, они увлекают ум и вызывают у него созерцание. И он целые годы их вспоминает, и они остаются незабываемыми. А сны от бесов наполняют ду́шу смущением. И когда человек просыпается и ум хочет вспомнить виденное, то наполняется страхом. И сердце этого не принимает. Но и когда он это видит во сне, видения не останавливаются, но изменяются в видах и о́бразах, в местах и способах, в поступках и движениях. И по этим изменениям, и по смущенности и отвратительности, ты можешь узнать, откуда они. Бывают и другие сны, от мечтания ума и от многоядения, впрочем, нет нужды́ о них рассказывать. Но сердце подвижника, когда он спит, непрестанно занято молитвами, как мы сказали в друго́м месте. Итак, младенец, видя все эти бла́га и не имея необходимого ве́дения, чтобы безошибочно узнать и различить промысл Божий, ибо пока еще ест молоко и не приобрел еще чистых очей, но до сих пор источает свет и тьму вместе и дела́ его смешаны со страстями, начинает поэтому помышлять, что за его подвиги и ско́рби вот что дарует ему Бог. А злой бес тайно сеет отраву, как когда-то Еве. И младенец открывает свои уши. Это происходит и по Божьему попущению, чтобы он научился смирению. И начинает лживый бес говорить ему. «Видишь, — говорит он ему, — тех, которые говорят сегодня, что Бог не дает благодати? Видишь? Так как они не хотят подвизаться, препятствуют и другому человеку и говорят ему: "Прельстишься, упадешь, изнеможешь"». И многому другому учит его древнее зло. А он, не ведая сети, которую оно ему плетет, ибо он неопытен в бра́ни, окрадывается и принимает ложь за истину, а может быть, и по домостроительству Божию, как мы сказали, чтобы оно его умудрило и он не оставался бы всегда младенцем. Слава премудрости и ве́дению Бога, Который многообразно устрояет исцеление нашей души́. Слава и хвала всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь. 6. Вот ты услышал, ка̀к приходит благодать. Послушай и о том, ка̀к впадают в прелесть. И от подвижников требуется большое внимание. Ибо многие па́ли прежде и сегодня падают каждый день. Так, когда кто-нибудь примет ложь за правду, превозносясь, начинает говорить и учить, что человек хочет и не делает. Что если захочет и понудит себя, станет сосудом благодати. И, гневно споря с несогласными, такой мало-помалу впадает в прелесть и становится рабом беса, утверждая, что все пойдут в ад, ибо ни у кого нет ве́дения, кроме него. И прекращает слушаться тех, которые говорят ему полезное. И затворяется в уединении, исполняя волю живущего в нём беса. И если останется в затворе, бес его или утопит, или повесит, убеждая его, что он станет мучеником. А если этого и не добьется, то ввергнет такого в безразличие и нерадение, чтобы тот всё оставил и только ел и упивался. И монах даже не понимает, что упал, и не просит исцеления, но думает, что хорошо подвизается и что таковы путь и истина. Человеколюбивый же Господь ожидает, чтобы тот понял, откуда упал. И если тот поймет свое падение, может исцелиться. Вот, чадо, один из видов прелести. И лекарство от него — чтобы человек узнал, что прельстился, и со слезами обратился к опытному врачу, способному его спасти, дать подходящее лекарство для безопасности его души́. А мы давай вернемся к тому́, на чём остановились. И скажем: если человек не уйдет от братьев, как тот, о котором мы сказали, но хоть и пребывает в неве́дении и думает, что он сам приобрел благодать, и спорит о том, что человек может, если захочет, понудить себя и приобрести благодать, то всё же есть у него и страх и он говорит с естественным рассуждением: «Ка̀к я могу осуждать других, думая, что ни у кого нет ве́дения и только я оказался просвещенным?» И сражается с помыслами, нанося и получая удары. А благодать Божия мало-помалу удаляется и попускает ему впадать в искушения, чтобы он научился смирению. Он же, не терпя ярости помыслов и боясь прельститься, уходит, ища опытного старца, чтобы тот исцелил его рану. И хотя все отцы хорошие и святые, и каждый из них высказывает свое мнение, однако он не исцеляется, потому что не пришло еще время, чтобы Бог открыл врача и лекарство. И поэтому он не получает извещения. И потому, что ему необходимо слово от делания того, кто̀ выше его, чтобы его смирить и низвергнуть превозношение. И, не находя того, что̀ ищет, — ибо нет у него терпения ждать, чтобы оно пришло, когда того хочет Господь, — еще больше надмевается. И тогда он оставляется немощи естества. Уходит благодать. Немоществует тело. Не может он, как когда-то, исполнять обычные обязанности. Его душат нерадение, уныние, тяжесть те́ла, безмерный сон, расслабление членов, помрачение ума, безутешная печаль, помысел неверия, страх прелести. И не в силах терпеть, он бежит искать помощи. Но, как мы уже́ много раз говорили, трудно найти сегодня деятельного наставника. Поэтому кто-то говорит ему есть молоко, я́йца, сыр, мясо, чтобы поправиться. И он, не в силах сделать иначе, слушается. Ибо потерял терпение и охладели в нём ревность и пыл веры, и потому, что от слов всех отцов он стал как безумный. Одни ему говорят: «Ты впал в заблуждение». Другие: «Ты впал в прелесть, так и другие погибли». И каждый, в согласии со своим ве́дением, по любви говорит ему то̀, что̀ знает. И он начинает есть, пить, копать и прочее. И становится прежний делатель трезвения торговцем, виноградарем и садовником. И он не довольствуется даже тем, чтобы оставаться на общем пути отцов. Но или совсем оставит монашеский образ и женится, или станет, как мы сказали, рабом плоти и врагом других подвижников. И если от кого-нибудь услышит, что тот постится, бодрствует по ночам, плачет, молится, то гневается, возмущается, говоря: «Это всё прелесть, ты прельстишься. В наше время Бог этого не хочет. И я это делал, и меня чуть ли не связывали цепями». И так и сам он совершенно пренебрегает своими духовными обязанностями, живя в великом бесчувствии, находясь в преддверии ада из-за грехов, в которых он ежеминутно утопает. И для других становится препятствием ко спасению. И хочет, чтобы все стали такими, как он, который прежде был пламенным подвижником, а теперь — раб бесов. Такова, чадо, другая прелесть, которая похищает подвижников. А лекарство от нее — смирение се́рдца и то, чтобы он возвратился туда, где был, и с терпением ожидал милости Божией. И если придет Божия помощь, то хорошо, в противном же случае пусть он подчинится послушанию, смирится, шествуя общим путем отцов. Мы же возвратимся опять к своему. И скажем: если тот, о котором мы сказали, выдержит подвиг, с терпением ожидая милости от благоутробия Божия, смиряясь... то, когда сперва испытает немного наставления отцов и увидит, что не происходит никакого исцеления, ибо то, что̀ они ему дают, — лекарство неподходящее, не то, которое нужно, но должно́ быть какое-то другое, которое, конечно же, у кого-нибудь есть, — начинает со слезами, смиряясь, просить этого у Бога и у людей. А Святой Бог еще больше скрывает Свою благодать и оставляет его искушениям, пока совершенно его не смирит и не научит хорошенько тому́, ка̀к он должен мыслить, ибо пока у него всё еще есть гордость. И здесь уже́ самый большой подвиг, и испытывается чистота намерений подвижника, как золото в печи́. Ибо потому, что он полон страстей, а более всего — гордости, он и предается в ру́ки малодушия, уныния, гнева, хулы и всякой другой злобы врага. И вкушает каждое мгновение душевное удавление, и пьет от вод ада, и все его страсти возбуждаются бесами днем и ночью. А Господь стои́т поодаль, не укрепляя его, как прежде. А истинный подвижник во всех этих бедствиях не покидает своего ме́ста, но стои́т, обороняясь и собирая части своего корабля, разбитого сражением с бесами. Сидит, рыдая и оплакивая свои раны. И старается исцелить свои язвы. И стойко ожидает или ослабления искушений, или совершенного их истребления. И, имея малую надежду, говорит: «Лучше умру в борьбе, чем оставлю свое место и тем будет поруган путь Божий. Ведь я имею столько свидетельств тому́, что этим путем прошли все святые». А более всех других отцов нас в этом убеждает и воодушевляет авва Исаак Сирин, похвала безмолвия и утешение подвижников. И такими утешениями он исцеляет потихоньку уныние и проявляет терпение. Тело же исцеляет скудной дешевой пищей, чтобы вынести и вытерпеть ско́рби и телесные подвиги. И все силы ума вкладывает во внимание — чтобы в смятении бесов и страстей не похулить имя Божие. И этот великий подвиг длится довольно долго, соответственно терпению каждого и сколько того пожелает Бог. Пока совершенно не очистит его от различных страстей и не приведет его к совершенному ве́дению, чтобы он ясно увидел, что̀ происходит от него и что̀ от Бога. И когда он будет должным образом испытан, начинает правильно мыслить, говоря в себе: «О смиренный и окаянный! Где то, что̀ ты говорил, — что другие не понуждают себя и потому не преуспевают? Го́ре тебе — ведь аще не Господь созиждет дом твоей души́, всуе ты трудишься». Об этом и о многом друго́м он размышляет и постоянно борется с бесами. Один удар наносит — десять получает. И этот один удар, который он наносит, есть терпение. Которое Бог не забирает полностью, но немного оставляет ему, чтобы он, прилагая усилие, стоял. И некий голос тайно ему говорит: «Смотри, не сойди со своего ме́ста, ибо упадешь и совершенно погибнешь. И память твоя будет вычеркнута из книги жизни. И станешь хуже мiрских!» И поэтому он терпит. А злобные бесы так с ним борются, что едва его не удушают. И во сне он их видит целые полчища. И они его мучают тысячами способов. А бодрствуя, он видит волнение всех страстей. Всеблагий Бог да даст нам мужество и терпение, чтобы мы благополучно миновали эту душевную опасность. 7. Полезно тебе услышать, ка̀к устраивает мудрый Кормчий избавление от искушений и возвращение Своей божественной благодати. Наконец, когда подвижник хорошо узна́ет и увидит немощь человеческого естества и придет в глубину смирения, тогда и Господь и говорит: «Достаточен уже́ подвиг душевного удавления, поможем уязвленному». И, опять же, не посылает ангелов, чтобы его наставить, ибо естество восьмого ве́ка этого не выдерживает, и благодати не дает ему в его уединении, как раньше, чтобы тот не сказал, что она ему дана благодаря собственному его терпению и подвигу. Поэтому премудрый Бог, Который всё устраивает ради пользы, Который возводит на небеса и низводит нас в ад, Который умерщвляет и животворит, Сам и ему посылает искушения для очищения и исцеления, но когда придет время их прекратить, снова особым образом и премудро совершает избавление. Он подвигает испытавшего то же самое старца-делателя и опытного наставника, способного спасти ду́шу, или, скорее, Сам Бог обитает в нём и говорит через него, и приводит его ко встрече. И после беседы — вот и возвращение божественной благодати. Отец говорит — и как молнии проникают в глубину се́рдца его слова́, и божественный свет озаряет ду́шу, и бесы убегают далеко, не в силах устоять перед старцем. Ибо в этот миг святой старец весь — божественный огонь, и слова́ его наполнены божественным просвещением, и советы его тонки, с великим ве́дением и разумением, полны созерцания, ибо им сопутствует божественная благодать. И сразу, как только они войдут в сердце, ум устремляется к изумлению и удивлению, ибо его учат вышеестественному и тому́, что необходимо для поднятия великой тяжести бесовской злобы. Когда же старец хорошо его исправит и даст достаточно советов, способных спасти ду́шу, они расстаются. И вся зимняя ночь прошла как одно мгновение, чудесным образом, так что и не заметили, когда она миновала. И после расставания, возвращаясь к себе, этот прежде младенец, ныне же после испытания бесами ставший искусным, возопил с рыданием, источая сладчайшие слёзы любви: «Терпя потерпех Го́спода, и внят ми»12, и: «Аще не Господь помогл бы ми, вмале вселилася бы во ад душа́ моя»13, и многое другое. И когда пришел в келлию и применил на деле наставления, сразу и избавился от того, что̀ прежде его тиранило. И спустя немного вре́мени молитвами того святого старца, которого он и во сне видел и который его укреплял, он совершенно исцелился. И любовь Христова наполнила его, а страсти утихли, и пришел мир помыслов. При этом ему была дана и сила веры, происходящей от созерцания, а не, как прежде, от чтения и тайной надежды, которая есть у нас от святого крещения и правильных догматов, — веры, происходящей от созерцания, которая видит и верует. Также и все другие дары Божии, благодать и милость, приходят, как связанная цепь, хотя он об этом не просил. И когда он станет на молитву, не может сказать: «Дай мне то-то и то-то», ибо Господь дает ему более того, что̀ он просит. И молитва его об одном: да будет воля Божия. И по временам в час молитвы им овладевает любовь Иисусова. И он непрестанно благодарит Го́спода о таких благодеяниях, а ум его охватывают восхищение и удивление. И дуновение божественной благодати заграждает его уста. И царствует Христос. И когда чуть пройдет созерцание, он делается как бы не имеющим те́ла и с удивлением вопиет: «О глубина богатства, и премудрости, и разума Божия! Яко неиспытани таинства Твоя, Господи!14 Кто̀ может исследовать безмерное богатство Твоея благодати? И какой язык может изъяснить непостижимые Твои таинства? О Господи, аще не удержиши воды Твоея благодати, человек растает, как воск». Говоря это, он видит, что он хуже и гадов земных. И хочет, если бы это было возможно, всех людей поместить в свое сердце, чтобы они увидели и спаслись, даже если сам лишится благодати Божией. Но так как и это было испытано — что никому невозможно спасти других, то поэтому он довольствуется тем, чтобы, пребывая в безмолвии, молиться о всех, чтобы их спас Бог. Итак, чадо, таков вкратце образ действия божественной благодати, и достигший этой меры может нам рассказать, что̀ еще он видит, если ему не встретилось иное препятствие. Ибо он питается божественной любовью и пьет вино, которое пили все преподобные отцы, шедшие этим путем, и после этого забыли ско́рби. Но и благодать более не уходит, как прежде, вначале. Если только не случится какое-то изменение, чего да не будет, Господи! Итак, если и ты, чадо мое, послушаешься, то, несомненно, всё это увидишь. А я заканчиваю об этом говорить, чтобы рассказать тебе о другой прелести. Скажу лишь, что все эти искушения, которые происходили с подвижником, все треволнения и кораблекрушения, все страхи и столь великие трудности постигли его потому, что у него не было наставника, который бы поддерживал его и наставлял. И по причине недостатка таких опытных наставников находится едва один из тысяч, кто пройдет этим опасным путем. Который, как мы сказали раньше, есть краткий путь Божий, возводящий человека в жизнь вечную. И так как есть этот недостаток, и возникают различные виды прелести. Ибо благодать Божия — такова непреложная необходимость — после того, как вначале послушник-подвижник ее достаточно вкусит, должна уйти, чтобы его упражнять, дабы он стал опытным воином Христовым. И без таких искушений никто еще не достиг совершенства. Итак, этот рубеж, на котором, как мы сказали, многие впали в прелесть, является рубежом, где отступает благодать Божия, чтобы сделать нас опытными воинами и чтобы мы не были всегда младенцами. Ибо Господь хочет, чтобы мы стали достойными мужами и мужественными борцами, способными сохранить Его богатство. И поэтому Он попускает нам терпеть искушения. А святые отцы учат нас пребывать в высочайшей из добродетелей, в послушании, делаясь подражателями Христа: такова их цель. Для того именно, чтобы с его помощью очистить нас от различных страстей мысли и от самоугождения своей воле, чтобы мы получили божественную благодать. И опять же, для того, чтобы, когда благодать отойдет для нашего обучения, старец как некая иная благодать тебя поддерживал и тебя наставлял словами своего делания, которое прошел, и возгревал твою ревность, пока и ты по божественной благодати и по молитвам твоего отца не освободишься от браней, и пока тебя вновь не охватит божественная благодать, и сладкий Иисус не вверит тебе, как совершенному, Свои драгоценные сокровища. Итак, никакой другой цели для того, чтобы человек шел в послушание, нет. Однако сегодня каждый думает взять ученика, чтобы научить его ремеслу, для того чтобы он добывал деньги, или окапывал виноград, или стал торговцем, или чтобы сделать его наследником до́ма или келлии, или магазина, или того, что̀ имеет, или же чтобы он ему служил. Мы вовсе не отрицаем того, в чём есть необходимость. И всё же главная цель, с которой приходит ученик к старцу и исполняет совершенное послушание, в том, чтобы старец, пламенея от любви Христовой, передал ему талант богатства своей добродетели; и ученик, конечно, — поскольку он имеет совершенное самоотречение и отсечение воли и получает такую благодать от своего духовного отца — тогда, без сомнения, будет исполнять и все работы по до́му как необходимые. А поскольку забыта эта правильная цель назначения монахов, и среди целых тысяч монахов лишь чуть виднеются, как искорки, немногие, и опять же, эти немногие всеми тысячами монахов объявляются прельщенными, — поэтому и сами они, не имея кому передать духовное сокровище, скрывают его и всем показывают, что они безумцы и скитальцы. И поэтому, когда подвижники достигают того рубежа, где благодать по необходимости уходит, они, не находя под рукой лекарства для своего исцеления, падают, теряются, и так погибают тысячи душ, которые вначале явили большу́ю решимость и боголюбивую ревность. И, не зная, по неве́дению, они назвали сегодня путь Божий, которым прошли болезненные но́ги святых, путем прелести. И по неве́дению согрешают, и поносят путь Божий, и препятствуют желающим идти по нему. И мы даже не говорим, когда нас спрашивают: «Я, чадо мое, будучи немощным, не могу идти по этому пути. Но ты, если у тебя такая ревность, позаботься найти подходящего наставника. И если найдешь, верно следуй за ним. Если же не найдешь, следуй общим путем отцов, на котором у тебя будет много спутников и наставников и нет опасности прельститься. Такова чистая и беспристрастная истина Божия». И тот, кто так говорит, защищен от многих сетей. Если же сразу, как только спросят его, говорит, что это путь прелести и что все, кто идут по нему, — прельщенные, то пусть знает, что он в сети́. И пусть постарается испросить милости Божией прежде, чем к нам придет смерть и мы будем затворены в темницы ада. И тогда никто не сможет избавить нас от вечного осуждения, постигшего нас из-за невежества нашего языка. И хотя Отец светов весь суд отдал Сыну, мы, неразумные, похищая суд, судим ближнего без рассуждения, не ведая его делания и божественного промысла, который имеет о нём Бог, Емуже слава и держава во веки. Аминь. Но послушай, чадо мое, и о другой прелести, чтобы уберечься от нее. Многие монахи трудились над какой-нибудь одной добродетелью и приложили все свои усилия для ее достижения. К примеру, постились, то есть не употребляли растительного ма́сла, или приготовленной пищи, или другого подобного. И связали свою свободу, веря своему помыслу, будто всё заключено в посте́. И, упражняясь в этой добродетели, они советуют и другим, что это единственная дорога, и полнота всех добродетелей, и ручательство душевного спасения, основываясь на том, что столько лет он не ел растительного ма́сла, или приготовленной пищи, или чего-нибудь другого. И мы говорим, что такой монах стал рабом своего вольного поста́ и считает, что тот, кто не делает так же, не спасется или не на пути к спасению. И мы спрашиваем такого монаха: «О человече Божий! Скажи мне, что̀ ты приобрел за столько лет своего поста́? Покажи мне плод твоего многолетнего поста́, и тогда меня убедишь. О человече! Ты отказываешь другим в милости Божией из-за своего господина — поста́. А куда же ты тогда дел беспредельную милость благости Господней? Да и у всех ли людей такое же сложение и телесные силы, как у тебя, что ты требуешь от всех стать подобными тебе? Итак, оттого, что ты не управляешь хорошо тем, что̀ касается тебя, то и куешь ты столько лет обол железа на наковальне поста́, но так ничего и не выковал, ибо нет у тебя рассуждения. А исцеление в этом случае состоит в том, чтобы оставить такой мнимый "пост" и попросить у духовника совета ка̀к жить». Другой, опять-таки подобным же образом положился на свое бдение и только ему и учит. И считает, сколько лет он совершает бдение. А того, кто не делает то же самое, он считает идущим во тьме. Но и таковой пусть оставит свое бдение и следует за духовным наставником. Иной уповает на свои слёзы и как человеческому изобретению поучает этому других, говоря, что го́ре тому́, кто не плачет! И думает, что раз плачет, то в этом уже́ совершенство. А лекарство для такого — познать, что слёзы должны сопровождаться смирением, и не думать, что он исполняет некое дело Божие и что Господь должен ему благодать. И опять же: даже если хорошо плачет, пусть знает, что трудится он только над одной добродетелью, а недостает ему еще девяноста девяти. Иной уповает на свою молитву и наставляет других, что если ты так делаешь, то удержишь ум. И это, подобно другим, он считает изобретением своего разума. Другой, опять-таки, уповает на свое безмолвие, как будто в нём заключено всё совершенство. И полагает, что если кто захочет, то сможет безмолвствовать. И что̀ же сказать? Есть люди, которые надеются просто на число лет, в течение которых они носят монашескую одежду, и этими годами хвалятся. Итак, мы обо всех этих добродетелях говорим: не сомневаемся, что они — средства, без которых мы не можем достигнуть совершенства. И нам даже необходимо до крови трудиться над всеми ими и над другими, о которых мы здесь не упомянули. Ибо на са́мом деле безмолвие — это единственное средство, которое содействует достижению всех добродетелей. Однако мы говорим: никто не может выдержать его тяжесть в ве́дении и рассуждении, если Господь не пошлет как дар и милость благодать безмолвия. Таким образом, безмолвствующий должен знать, что безмолвие — это дар Божий, и должен благодарить Бога. Подобным образом мы говорим и о том, кто̀ молится. Апостол говорит, что никтоже может рещи Го́спода Иисуса, точию Духом Святым15. Итак, ка̀к же ты говоришь, что молишься чисто и держишь невоздержанный ум нерассеянным, и учишь, что если понудит себя человек, то сможет держать ум и молиться чисто? И мы говорим, что молитва — это единственное средство, которое содействует очищению разума, и без нее мы не можем жить духовно. Однако никто не может держать ум и молиться чисто, если не придет благодать божественного и духовного ве́дения или если не придет вышеестественным образом некий благий и божественный помысел или другое действие божественной благодати. Поэтому он должен знать, что не сам он удерживает ум, а божественная благодать, и по мере божественной благодати он молится чисто. И пусть знает таковой, что это не от него, а от Бога. И пусть благодарит Бога. И пусть учит других, что мы должны действовать теми способами, которые в наших силах, показывая Богу наше намерение и желание молиться чисто. Но придет ли это, зависит от Бога. Также мы говорим и тому́, у кого есть слёзы, что слёзы — единственное оружие против бесов и баня очищения грехов, если они бывают с ве́дением. Однако они не от самого́ человека. Но он, понуждая себя, показывает намерение воли плакать, а появится ли слеза, зависит от Возводящего о́блаки от последних земли́16. И пусть такого научит опыт, что он плачет не тогда, когда хочет сам, а когда хочет Бог. И пусть благодарит подателя Бога. А не имеющих слёз пусть не осуждает. Ибо Бог не дает всем одно и то же. Также мы говорим и о бдении, что оно содействует очищению ума, если совершается в ве́дении и рассуждении. Однако, если не поможет Господь, от него не бывает плода. Так что способный совершать бдение должен просить у Бога ве́дения и управлять собой с рассуждением. Ибо без божественной помощи он остается бесплодным. Также и пост, и всё другое, если хорошо управляется, — это добродетели, исполняя которые с болезнью, мы, с одной стороны́, показываем наше произволение Богу, а с другой — противоборствуем страстным похотениям. Ибо если мы не понудим себя к этим добродетелям, непременно будем совершать грехи. Это — чистая правда, наша, человеческая. Посмотри на земледельца: он вскапывает землю, очищает, сеет и ожидает милости Божией. И, если не пошлет Бог дожди и благоприятные ветры в нужное время, его труд пропадает. Ибо всё зарастает сорняками, и пожинать нечего, и труды его становятся пищей бессловесных животных. Так и с нами. Если Господь не пошлет очистительных вод Своей божественной благодати, то мы остаемся бесплодными и наши труды становятся пищей бесов. Ибо труды подавляются нашими страстями, и мы ничего не пожинаем. И добродетели, если совершаются не хорошо, становятся злом. Итак, более всего другого мы нуждаемся в духовном рассуждении и должны с болезнью просить этого у Бога, Емуже слава и держава во веки веков. Аминь. 9. Послушай, чадо, и о другой прелести. Бывают еще иные монахи, которые трудятся над всеми этими добродетелями и надеются на свои труды. И когда они молятся и просят чего-нибудь у Бога, то просят не со смирением, а с дерзостью и требовательностью, как будто обязали Бога своими трудами и Он у них в долгу́. А когда остаются неуслышанными и Господь не исполняет их волю, они приходят в смятение и очень огорчаются. А враг бес, когда увидит их в этом неве́дении, нападает на них и внушает развращенные помыслы, говоря: «Видишь? Ты так понуждаешь себя до смерти потрудиться Ему, а Он тебя не слышит! Так что̀ же ты Ему работаешь?» И понуждает его, чтобы тот похулил имя Божие, для того чтобы бес пото́м вошел в него, завладел им и его связали бы цепями. А если сделать этого ему не удается, то он подступает с другой стороны́. Принимает образ ангела света и говорит ему, что он — архангел Гавриил или другой ангел, и что его послал Бог быть близ него, ибо он благоугодил Богу своими трудами. Или еще принимает образ Го́спода нашего Иисуса Христа, другой же в образе ангела идет впереди и говорит ему: «Так как угодил ты Богу своими потами, Господь пришел тебя посетить. Выйди поклонись Ему, чтобы получить благодать». Или же говорит ему, что пришел забрать его, как пророка Илию, на небеса. И наконец, чтобы не впадать в многословие, такими уловками он прельстил многих и в прежние времена, и сегодня. И иных сбросил на ска́лы, иных в колодцы, иных различными способами зарезал и совершенно погубил. И это бывает потому, что с са́мого нача́ла у них не было рассуждения и они пребывали в своей воле, не творя послушания. Ты же, чадо мое, возлюбленное о Господе, поскольку творишь послушание и во всём искренне исповедуешься, не бойся. Так как у тебя есть старец, и он тебя наставляет и днем и ночью о тебе мо́лится, то Бог не даст тебе прельститься. Если же и привидится тебе какое-нибудь видение, вроде ангела, ты не бойся, но с дерзновением ему скажи, будь он в образе Го́спода, или святого, или ангела: «У меня есть старец, и он меня наставляет. Не хочу поучений ангельских! Я хочу увидеть моего Го́спода, ангелов и святых в иной жизни. Здесь не хочу». И обрати свое лицо в другую сторону, не смотри на него. И он, не выдержав твоего дерзновения, исчезнет. Если даже видение истинное, то и тогда Господь не гневается, но страх сразу прелагается в радость и бывает так, ка̀к хочет Господь. У нас, однако, никогда не должно быть пред Богом таких прошений и пожеланий, то есть чтобы мы увидели ангелов или святых, ибо это прелесть. Мы должны просить — как много раз уже́ было нами написано — милости оставления наших грехов и должны заботиться о чистоте души́, а то, что̀ от Бога, приходит само по себе, без нашей просьбы. И если с помощью созерцания взойдем на небеса, ничего нашего в том нет. И если вскоре переменимся без нашей воли, и к нам придет какая-то великая печаль и невыносимая скорбь, как если бы мы находились в аду, и нам будет казаться, что она уже́ не закончится, но будет угнетать нас до смерти, то и тогда мы должны оставаться невозмутимыми. И как было тогда, когда мы поднялись на небеса и были радостны, так и когда случится перемена и придет печаль, твори послушание, не смущаясь и не ропща. Но мирно говори этим помыслам, что у Отца есть два ме́ста и жилища: одно на небесах — место радости и наслаждения, и одно внизу, в аду — место скорбей. И когда Он хочет — поднимает меня в вышнюю радость, когда хочет — опускает меня вниз. Чтобы я знал, что, пока ношу́ это скудельное тело, неизбежно приходят перемены. Итак, мне нечего сказать. Лишь одно — да будет воля Го́спода моего во всех, во всём и всегда. Но если и навсегда Он оставит меня внизу, я скажу: «Сладчайший мой Спа́се и Боже! Я ничего благаго и благоугодного пред Тобой не сотворил, но, как прилежный делатель греха, я — достойный сын ада. Так что если я и буду предан вечной му́ке, то это мне полагается по справедливости. Лишь бы только Ты не был опечален мною, но смотрел на меня с радостным лицом. Тогда для меня и ад станет светлым раем!» И когда это говоришь, печаль уходит и снова бывает радость. Но ты, однако, говори это не с тем, чтобы пришла радость, а говори это от се́рдца. И пока мы, как было сказано и прежде, пребываем в этой жизни, никогда не полагайся на себя, даже если поднимешься до седьмого неба или увидишь всю природу таинств. Поскольку ты носишь тело, опасность остается, и нам нужна осторожность. Только когда ты оставишь это тело мертвым, тогда радуйся, что уже́ не переменишься, а всё, что̀ тебе даст Господь, — твое собственное, и никто этого у тебя не отнимет; Емуже слава и держава во веки веков. Аминь. 10. Итак, чадо, узнай и о двоякой бра́ни бесов. И мы говорим, что бес воюет с подвижниками умело. И когда он видит, что монах, подвизаясь, бежит с великим стремлением и пылом и что у него нет наставника, тогда злой бес, тайно следуя за ним, нападает на него. И, скрывая свои се́ти, толкает его вперед. А подвижник, не подозревая, что враг рядом с ним, бежит безрассудно, постясь, совершая бдение и молясь. А бес полностью отсекает у него аппетит к еде. И тот уже́ не желает ничего, будь перед ним самые лучшие кушанья. Также бес позволяет ему свободно совершать бдение, так что монах начинает думать, что уже́ достиг бесстрастия и может жить и без пищи. И когда бес увидит, что он дошел до предела, тогда оставляет сего подвижника, и тот падает. Ибо, не имея высоких крыльев созерцания для того, чтобы возвыситься и поднять тело, он валяется внизу, как змея́. Ибо там, где он думает, что пришел с земли́ на небеса, он, не заметив того, внезапно оказался без оружия в океане. Потому что тело, которое собирает оружие и воюет, из-за чрезвычайного голода истощилось и изнемогло. И вот тогда кровожадный змей, радуясь и веселясь, стремительно нападает на этого несчастного монаха и тянет за собой тысячи и других лукавых ду́хов. И они совершенно удушают его, если он сразу не разыщет опытного и дельного наставника. И многих подвижников здесь он и ввергнул в различные постыдные греховные страсти. Ибо эту страсть бесы разжигают более других страстей, когда тело истощится и изнеможет. Если же этот подвижник имеет острый ум и подвизается рассудительно, наблюдая, как бы не упасть вперед, то бес его оставляет. А когда увидит, что пыл и великая ревность прекращаются, и стремление понемногу уменьшается, и тот начинает нерадеть, тогда опять-таки бес тянет его назад, чтобы ввергнуть в безразличие, для того чтобы тот оставил всё это и стал опять рабом бесов. Потому подвиг двойной. И монах должен или иметь наставника в таком делании и творить совершенное послушание, совершенно отсекая свою волю, или, если он один, остерегаться крайностей и идти по среднему пути. Не должен уклоняться ни вправо, ни влево. И пусть хорошо знает, что только когда получит высокие крылья созерцания, тогда по мере этой божественной благодати и тело выдерживает немощи. И хотя тело, будучи тленным, часто изменяется, слабеет и изнемогает, ум, имея другие, небесные и вышеестественные крылья, летает высоко и не заботится о тяжести те́ла, но поднимает его, сколь бы немощным оно ни было. Поэтому и многие святые, имеющие эту благодать, прожили много лет без хле́ба и еды и довольствовались только святым причастием пречистого Те́ла и Крови Го́спода. Однако поскольку святые отцы не учат нас не есть совсем, поэтому если мы получим и эту благодать и узна́ем, что можем жить и без пищи на са́мом деле, а не в мечтах, то и тогда мы должны есть и сыр, и яйца, и молоко, если оно у нас окажется, и рыбу. Понемногу и всё из того, что̀ нам разрешает устав монашеского звания, — для двух целей. Во-первых, чтобы мы сокрушали корень возношения и гордости, попирая всякое мудрование, возносящееся против Бога, а во-вторых, чтобы мы выглядели похожими на всех, чтобы никто не знал нашего делания пред Богом и мы избегали бы человеческой славы и похвал. А еще для того, чтобы мы не думали, что эта малая еда, со знанием и рассуждением употребляемая, лишает нас божественной благодати и что если бы мы постились, то имели бы бо́льшую благодать. Нет. Ибо Бог не смотрит на количество наших подвигов, а испытывает цель и рассуждение, с которыми мы их совершаем, и соответственно изливает Свое бла́го, великую и богатую милость. Емуже подобает всякая слава, честь и поклонение всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь. 11. Итак, послушай, чадо, и о трех о́бразах естества, через которые восходит и нисходит человек. И мы скажем, что естественное состояние человека, после того как мы преступили заповедь Божию и отпали от рая, — это божественный закон, который был нам письменно дан после оного изгнания. И всякий человек должен, если желает своего спасения, понуждать себя и вести́ брань со страстями, нанося удары и сопротивляясь, сражаясь и защищаясь, побеждая и терпя поражения. И вообще должен подвизаться, чтобы пребывать в рамках божественных законов естества. И когда мы находимся в рамках божественного закона, данного нам Святого Писания, и когда мы не блудники, убийцы, воры, обидчики, лжецы, гордецы, клеветники, тщеславные, чревоугодники, многостяжатели, сребролюбцы, завистники, оскорбители, хулители, гневливые, ропотники, укорители, лицемеры и тому́ подобное, тогда мы пребываем в естественном состоянии после случившегося преступления. А противоестественное состояние — у того, кто находится вне божественого закона и, как скот, уподобился бессловесным, у которых нет закона. И о нём говорит пророк: «И человек, в чести сый, не разуме́, приложи́ся скотом несмысленным и уподобися им»17. Итак, тот, кто ходит вне божественного закона, валяясь в различных, как мы сказали, грехах, — такой пребывает в противоестественном состоянии. А вышеестественное состояние — это бесстрастие, которое было у Адама, прежде чем он преступил заповедь Божию и отпал от этой божественной благодати и незлобия. Вот, чадо, таковы три о́браза, через которые мы, если преуспеваем, то восходим от противоестественного к вышеестественному. А если живем в бесчувствии, не радея о нашем спасении, тогда мы пасем свиней и стараемся насытиться рожка́ми, как блудный сын18. А три о́браза божественной благодати, как мы сказали, которую может получить человеческое естество, когда у человека доброе произволение, и он понуждает себя, таковы: очистительная, просветительная и совершенная. И когда человек сперва придет в покаяние от своих прежних грехов, старается следовать божественному Закону и подъемлет великие подвиги и суровые труды из-за привычки к страстям, тогда божественная благодать тайно дает ему утешение и радость, плач, наслаждение и сладость от божественных словес, которые он читает, и силу и дерзновение для духовного подвига. Итак, эта благодать называется очистительной. Она тайно помогает кающемуся подвижнику очиститься от грехов и устоять в пределах естественного. Если же он устоит там, в пределах естественного состояния, и не прекратит подвигов, не обратится вспять, не вознерадит, не упадет со своего ме́ста, а терпит, понуждая себя творить благие плоды, сохраняя великодушие и принимая непрерывные перемены естества, ожидая милости Божией, тогда ум принимает божественное просвещение и весь становится божественным светом, в котором он умно видит истину и различает, ка̀к он должен идти, пока не достигнет любви, которая есть сладчайший Иисус. Однако и здесь, чадо, необходимо большое внимание. Слыша о свете, не думай, что это огонь или свет светильника, или молнии, или другой вид цве́та. Прочь такую нелепость! Ибо многие, не понявшие этого, приняли вид молнии и, прельстившись, зло погибли. А умный свет божественной благодати — невещественный, безвидный и бесцветный, радостный и мирный. Это и есть благодать, называющаяся просветительной, которая просвещает ум и указывает безопасные пути духовного путешествия, чтобы путник не заблудился и не упал. Однако, так как тело неразрывно связано с переменами и текут годы, то благодать не пребывает постоянно, а уходит и приходит. И после света наступает тьма, и снова после тьмы — свет. И послушай внимательно, чтобы уразуметь. Наше естественное состояние перед божественной благодатью есть тьма. Тем более когда к нам приближаются мрачные бесы, природа которых темна. И когда приходит свет благодати, всё это исчезает, подобно тому́, как исчезает тьма, когда восходит солнце. И мы ясно видим даже мельчайшие опасности, которые до восхода солнца были сокрыты от нас. И снова, когда солнце зайдет, нас опять естественным образом объемлет тьма. И у того, кто̀ ходит во тьме, бывают больши́е бе́ды и болезненные злоключения. Подобное случается с нами и в духовном путешествии. Когда у нас есть божественный свет, мы всё видим ясно и бесы убегают далеко, не в силах устоять перед божественной благодатью. А когда уходит божественная благодать — остается тьма, наше естественное состояние. И тогда опять приходят разбойники-бесы и с нами воюют. Итак, поскольку наше естество подвержено столь многим переменам и в час тьмы мы совершаем много не освещаемых Божией благодатью дел, причиняя себе вред и часто получая смертельные раны от врагов, ибо из-за тьмы мы не видим врагов, которые скрываются, — то мы никогда не должны впадать в самонадеянность и считать, что всё, что̀ мы делаем, угодно Богу. И не должны уповать на наше оружие и искусство. Но, призывая божественную помощь, мы должны надеяться на нее и только на нее и с великим страхом говорить как незнающие: «Угодно ли Богу то, что̀ я говорю, или, может быть, я Его огорчаю?» И в час изменений мы должны терпеть. Итак, если мы пребудем в этом состоянии и не случится с нами какого-нибудь зла от постоянных браней и смущения страстей, тогда нам дается дар от Бога — благодать совершенная. Она делает нас совершенными и является и называется вышеестественной, ибо шествует выше естества. И в двух других прежних состояниях человек благими помыслами и духовными воспоминаниями понуждает себя держаться добродетелей: любви, смирения, воздержания и прочих. И вообще, благочестивыми и противоборствующими помыслами он дает отпор злобе страстей и держится добродетелей. Когда же придет совершенная и вышеестественная благодать, все страсти исчезают. И все добродетели удерживаются естественно, без усилий и старания самого́ человека. Ибо дано ему то божественное бесстрастное состояние, которое было до преступления. Потому что страсти вошли в человеческое естество после преслушания, совершённого Адамом. А естественное состояние, в котором человек был создан Богом, было бесстрастным. Поэтому и ум, когда освобождается от страстей, ходит, благодаря божественному знанию, как царь, выше естества. Итак, когда и ты, чадо, видишь, что без ухищрений и духовных забот о помыслах все добродетели пребывают как естественные и не изменяются, то знай, что ты — выше естества. Когда, опять же, ты удерживаешь добродетели с помощью благих помыслов, а они изменяются, то знай, что ты — в естественном состоянии. А когда ты совершаешь грехи, знай, что ты — в противоестественном состоянии и пасешь чужих свиней, как сказано в святом Евангелии. И поспеши освободиться. А то, что̀ сверх сего, ведает Премудрый и Всеблагий Бог и тот, кто̀ пребывает в Боге, Которому слава и держава во веки веков. Аминь. Так как мы написали уже́ много разного, чадо мое, то я, побуждаемый твоей горячей верой и благоговением, посчитал, что хорошо бы написать тебе немного и о любви из того, что̀ я узнал от прежде меня бывших преподобных отцов и чтения Писаний. Но, боясь высоты́ этой вышеестественной благодати, побеждаюсь страхом, что не смогу окончить это слово. И всё же, согреваемый надеждой на ваши святые молитвы, я это слово начинаю. Ибо ка̀к я могу, чадо мое, своей силой написать о столь великом даровании, которое превосходит мою силу? И каким языком следует мне рассказать об этой пренебесной сладости и пище святых ангелов, пророков, апостолов, праведников, мучеников, преподобных и всего сонма записанных на небесах? Истинно говорю, чадо мое. Если бы я мог говорить языками всех людей от Адама, чтобы они мне помогали, то и тогда мне кажется невозможным, чтобы я смог достойно восхвалить любовь. И что̀ говорю: достойно? Ведь человеческий язык ничего, даже малости не может сказать о любви, если Сам Бог, Самоистина и Любовь, не даст нам действие сло́ва, и мудрость, и ве́дение, чтобы посредством человеческого языка Сам Бог и сладкий наш Иисус Христос — Сам Собой был именуем и восхваляем. Ибо любовь есть не что̀ иное, как Сам Спаситель, сладкий Иисус и Отец вкупе с Божественным Духом. И все другие божественные дарования человеколюбивого Бога, то есть смирение, кротость, воздержание и прочее возбуждают божественное чувство, когда в нас приводятся в действие божественной благодатью. Они, в общем, без действия божественной благодати суть просто добродетели. И мы их храним ради заповеди Го́спода, для исцеления наших страстей. И прежде чем получим благодать, мы постоянно изменяемся в отношении смирения и самомнения, любви и ненависти, воздержания и многоядения, кротости и гнева, долготерпения и ярости и т. д. Однако когда мы движимы божественной благодатью, тогда эти постоянные душевные преложения и изменения прекращаются. И хотя тело и испытывает простые и естественные изменения, то есть холод, жару́, тяжесть, труд, боль, голод, жажду, болезни и прочее, но душа́, питаемая действием божественной благодати, пребывает неизменной в данных ей естественных божественных дарованиях. А неизменность, о которой я говорю, у меня означает следующее: когда в нас находится благодать, душа́ не изменяется в данных ей Богом божественных дарованиях. Но не то, однако, что она не изменяется, когда благодать отходит. Малоподвижной она бывает благодаря твердости мысли души́, однако не неизменной. Ибо мы и в друго́м месте этого письма́ написали, что до тех пор, пока мы но́сим это скудельное одеяние, пусть никто не думает, что без пришествия божественной благодати может существовать высота состояния неизменная и без страха, тогда он достаточно вкушает ощущение божественного дарования и по-настоящему познаёт. Однако, когда человек достигнет чувства божественной любви, которая есть Сам Бог, согласно говорящему, что Бог любы́ есть, и пребываяй в любви в Бозе пребывает, и Бог в нем19, тогда способен ли будет человеческий язык, не имеющий божественной энергии, вообще рассуждать о Боге и о Его святых дарованиях? Как сегодня многие добродетельные и благочестиво живущие, делом и словом благоугождающие Богу и приносящие пользу ближнему, думают, и другие о них думают, что они достигли любви из-за малого де́ла милости и сострадания, которое они имеют к ближнему. Однако истина не такова. Заповедь любви они исполняют ради Го́спода, говорящего: «Да лю́бите друг друга»20. И соблюдающий ее достоин похвал как исполнитель Божиих заповедей. Но, однако, это не действие божественной любви. Это доро́га к источнику, однако не сам источник. Это ступени ко дворцу, однако не дверь дворца. Это царская одежда, но не Царь. Это заповедь Божия, но не Бог. Итак, желающему говорить о любви следует достаточно вкусить в чувстве таинство любви, и затем, если позволит Источник любви, сладкий Иисус, передать плод от полученного, и принести настоящую пользу ближнему. Ибо великая опасность для нас говорить ошибочно, и мыслить невежественно, и мнить о себе, что мы знаем то, чего̀ не знаем. Итак, точно знай, возлюбленное чадо мое, что иное есть заповедь любви, исполняемая делами ради братолюбия, и иное — действие божественной любви. И первое могут все люди, если захотят и понудят себя это исполнить, а второе — нет. Поскольку оно совершается не благодаря нашим делам и не зависит от нашего желания: хотим ли мы, когда̀ мы хотим и ка̀к мы хотим. Но зависит оно от Источника любви, нашего сладчайшего Иисуса, Который дает нам, если хочет, ка̀к хочет и когда̀ Сам хочет. И когда мы ходим в простоте, и храним заповеди, и со слезами, терпением и постоянством, с болезнью про́сим, и хорошо, как Моисей, стережем Иофоровых овец, то есть благие и духовные движения ума и помыслы, при зное дня и холоде ночи постоянных браней и искушений, и приходим в сокрушение от своих труда и смирения, тогда удостаиваемся боговидения и видения купины, в наших сердцах от божественного огня любви горящей и неопаляемой. И, приблизившись к ней умной молитвой, мы слышим божественный глас, говорящий в таинстве духовного ве́дения: «Изуй сапоги ног твоих». То есть разрешись от всякого своеволия и попечения этого ве́ка и всякого младенческого мудрования и подчинись Святому Духу и Его божественной воле, ибо место, на немже ты стои́ши, свято есть21. И когда он от всего разрешится, принимает на себя предстательство за народ и наносит раны фараону, то есть принимает рассуждение и управление божественными дарованиями, и победу над бесами. И затем получает божественные законы. И не на каменных скрижалях, как Моисей, которые разрушаются и разбиваются, но в божественных начертаниях Святого Духа в наших сердцах. И не только десять заповедей, но сколько вмещают наши ум, ве́дение и естество. И затем входит во внутреннейшее завесы22. А когда приходит божественное облако в огненном столпе любви и он становится весь огнем и не в силах более этого выносить, тогда божественное действие любви взывает к Источнику любви и говорит человеческими устами: «Кто̀ может отлучить меня от Твоей сладкой любви, Иисусе?» И еще, в веющем дуновении — в теле или без те́ла Бог знает, внутри келлии или вне ее, в воздухе Бог знает, это знает лишь тот, кто̀ видел, — весь став огнем от огня и изливая слёзы любви, с удивлением и изумлением взывает: «Останови, сладкая Любовь, во́ды Твоей благодати, ибо связи моих членов разорвались!» И когда он говорит это при веющем дуновении Духа с дивным Его и неизреченным благоуханием, замирают чувства, и невозможно никакое телесное действие. И, весь плененный, заключенный в молчание, он только удивляется богатству славы Божией, пока не уйдет мрак.
Аминь. Итак, блажен, чадо мое, час, в который мы, если сподобимся, предадим нашу ду́шу чистой Господу и будем сорадоваться со всеми, о ком мы сказали, там, где во всех и над всеми царствует Иисус Христос, сладкий Спаситель, Отец и Бог, Дух возлюбленный, святой, благий, мирный, живоначальный, животворящий, Троица Святая Нераздельная, ныне и присно и в бесконечные веки нескончаемых веков. Аминь. О чадо, непрестанно обращайся своим умом и сердцем ко всему тому́, что̀ я тебе написал. И точно знай, что нача́ло чистого пути Божия и пришествие всех благ — это познание человеком своей немощи. И чтобы это познать, он должен пройти через великие искушения, которые выше его силы. А не пройдя через такие вышеестественные искушения, он не может познать немощь естества. И когда он это познает, то знает всё и его ру́ки завладеют всем. И тогда близко и истинное смирение. С ним пришло и терпение. И ве́дение таинств он постиг. И находится под покровом рассуждения. И от Любви он принял плоды духа: радость, мир, долготерпение, веру, кротость, воздержание. Вопрос: В чём же состоят все эти бла́га? Ответ: Все они состоят в том, чтобы человек по благодати увидел в наготе не призраки и видения, а всю голую и чистую правду, что человек — ничто. Вопрос: Что̀ же такое «ничто»? Ответ: Это «ничто» есть то̀, что̀ было ничем до того, как Бог сотворил землю и всё творение. А когда Он сотворил небо и землю, тогда назвал ее, произошедшую из небытия, землей. И опять: когда Бог взял из нее брение и создал человека, тот был бренный, без души́. И когда Он вдунул в него дуновение, тот получил дух жизни, разумную ду́шу, и Он назвал его человеком, «по образу Своему и подобию». И то̀, что̀ «по образу» есть дух, который Он дал ему посредством дуновения, разумная душа́. А то̀, что̀ «по подобию», — это прекрасные и благие добродетели: любовь, благость, милость и прочие, как мы написали выше. И тот, кто имеет эти естественные и благие добродетели, имеет то̀, что̀ «по подобию». А тот, у кого их нет, — того, что̀ «по подобию», не имеет, но о нём говорит пророк, что в чести сый не разуме́, приложи́ся скотом несмысленным, и уподобися им23. Вопрос: Но что̀ есть полнота всех благ и завершение всего, чтобы заключить слово? Ответ: Полнота всех благ и завершение всего есть Бог благий, милостивый, благоутробный, и вся Тем быша от не сущего и без Него ничтоже бысть24. Итак, Ему подобает всякая слава, любовь, честь, служение и поклонение, с возлюбленным Его Сыном и сладчайшим Спасителем нашим Иисусом Христом и Пресвятым и Благим и Животворящим Его Духом ныне и присно и в бесконечные веки нескончаемых веков. Аминь.
Аминь.
Примечания: 1 Ср.: 1 Пет. 4:11. 2 На Святой Горе́ Афон во всех монастырях, за исключением Иверского, употребляется византийское время, согласно которому полуночи соответствует заход солнца. — Ред. 3 Здесь имеется в виду молитва по четкам, которая совершается отшельниками вместо церковных служб суточного круга, за исключением литургии. — Прим. пер. 4 1 драми равен 3,2 грамма. — Прим. пер. 5 Имеется в виду консервная банка емкостью порядка 400 мл. — Прим. пер. 6 Указанное здесь соотношение византийского и употребляемого сейчас в Греции вре́мени не является постоянным, поскольку точкой отсчета для византийского вре́мени служит момент захода солнца, который считается соответствующим 12 часам ночи. — Прим. пер. 7 Ср.: Мф. 25:21. 8 Ср.: 2 Кор. 12:4. 9 Мф. 25:23. 10 Ин. 15:5. 11 Пс. 126:1. 12 Пс. 39:2. 13 Пс. 93:17. 14 Ср.: Рим. 11:33. 15 1 Кор. 12:3. 16 Пс. 134:7; Иер. 10:13. 17 Пс. 48:13. 18 См.: Лк. 15:16. 19 1 Ин. 4:16. 20 Ин. 13:34. 21 Ср.: Исх. 3:5. 22 Ср.: Евр. 6:19. 23 Пс. 48:13. 24 Ин. 1:3.
Текст по изданию «Старец Иосиф. Выражение монашеского опыта» (Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2006 г.).
|
|
|
|
|
|