Преподобного Исаака Сирина
Слова подвижнические


Слово 41.
О молчании

Паче всего возлюби молчание, потому что приближает тебя к плоду; язык же немощен изобразить оное. Сперва будем принуждать себя к молчанию, и тогда от молчания родится для нас нечто, приводящее к самому молчанию. Да подаст тебе Бог ощутить что-либо рождаемое молчанием. Если же начнешь сим житием, то не умею и сказать, сколько света воссияет тебе отсюда. Не думай, брат, что, как рассказывают о чудном Арсении, когда посещали его отцы и братия, приходившие видеть его, а он сидел с ними молча и в молчании отпускал их от себя, все сие делал он совершенно по воле и что вначале не принуждал себя к этому. От упражнения в сем делании со временем рождается какое-то удовольствие и насильно ведет тело к тому, чтобы пребывать в безмолвии. И множество слез рождается у нас в сем житии, и в чудном созерцании сердце раздельно ощущает в них что-то, в иное время с трудом, а в иное с удивлением; потому что сердце умаляется, делается подобно младенцу; и как скоро начнет молитву, льются слезы. Велик тот человек, который терпением членов своих приобрел внутренно в душе своей чудный сей навык. Когда на одну сторону положишь все дела жития сего, а на другую молчание, тогда найдешь, что оно перевешивает на весах. Много советов у людей, но когда сблизится кто с молчанием, излишним для него будет делание хранения их, и излишними окажутся прежние дела, и сам он окажется превзошедшим сии делания, потому что приблизился к совершенству. Молчание помогает безмолвию. Как же это? Живя во многолюдной обители, невозможно не встречаться нам с кем-нибудь. И равноангельный Арсений, который больше всех любил безмолвие, не мог избежать сего. Ибо невозможно не встречаться с отцами и братиями, живущими с нами, и встреча эта бывает неожиданно: человеку необходимо идти в церковь или в другое место. Все это видел достоблаженный оный муж, и именно, что невозможно ему избежать сего, пока живет близ человеческой обители. И когда часто бывал в невозможности, по месту жительства своего, удалиться от сближения с людьми и монахами, живущими в тех местах, тогда научен был благодатию сему способу – непрестанному молчанию. И если когда по необходимости некоторым из них отворял дверь свою, то увеселялись они только лицезрением его, а словесная беседа и потребность в ней стали у них излишними.

Многие из отцов лицезрением сим приведены были в состояние охранять себя самих и умножать духовное богатство, воспользовавшись уроком, каким служило для них лицезрение блаженного. И некоторые из них привязывали себя к камню, или связывали веревкою, или томили себя голодом, в то время как рождалось в них желание идти к людям, потому что голод много способствует к укрощению чувств.

Находил я, брат, многих отцов, великих и чудных, которые более, нежели о делах, прилагали попечение о благочинии чувств и о телесном навыке, потому что отсюда происходит благочиние помыслов. Много причин встречается человеку вне его воли, которые заставляют его выходить из пределов свободы своей. И если не будет он охраняем в чувствах своих предварительно снисканным неослабным навыком, то может сделаться, что долгое время не войдет он сам в себя и не обретет первоначального мирного своего состояния.

Преспеяние сердца – помышление о своем уповании. Преспеяние жития – отрешение от всего. Памятование о смерти – добрые узы для внешних членов. Приманка для души – радость, производимая надеждою, процветающею в сердце. Приращение ведения – непрестанные испытания, каким ум ежедневно подвергается внутренно вследствие двояких изменений. Ибо если от уединения рождается в нас иногда и уныние (и сие, может быть, попускается по Божию усмотрению), то имеем превосходное утешение надежды – слово веры, которое в сердцах у нас. И хорошо сказал один из мужей богоносных, что для верующего любовь к Богу – достаточное утешение даже и при погибели души его. Ибо, говорит он, какой ущерб причинят скорби тому, кто ради будущих благ пренебрегает наслаждением и упокоением?

Даю же тебе, брат, и сию заповедь: пусть у тебя всегда берет перевес милостыня, пока на самом себе не ощутишь той милости, какую имеешь ты1 к миру. Наше милосердие пусть будет зерцалом, чтобы видеть в себе самих то подобие и тот истинный образ, какой есть в Божием естестве и в сущности Божией. Сим и подобным сему будем просвещаться для того, чтобы нам с просветленным произволением подвигнуться к житию по Богу. Сердце жестокое и немилосердое никогда не очистится. Человек милостивый – врач своей души, потому что как бы сильным ветром из внутренности своей разгоняет он омрачение страстей. Это, по евангельскому слову жизни, добрый долг, данный нами в заем Богу.

Когда приближаешься к постеле своей, скажи ей: "В эту ночь, может быть, ты будешь мне гробом, постеля, и не знаю, не придет ли на меня в эту ночь, вместо сна временного, вечный, будущий сон". Поэтому, пока есть у тебя ноги, иди вослед делания, прежде нежели связан ты <будешь> узами, которых невозможно уже будет разрешить. Пока есть у тебя персты, распни себя в молитве, прежде нежели пришла смерть. Пока есть у тебя глаза, наполняй их слезами, прежде нежели покрыты <будут> они прахом. Как роза, едва подует на нее ветер, увядает, так, если внутри тебя дохнуть на одну из стихий, входящих в состав твой, ты умрешь. Положи, человек, на сердце своем, что предстоит тебе отшествие, и непрестанно говори себе: "Вот у дверей уже пришедший за мною посланник. Что же я сижу? преселение мое вечно, возврата уже не будет".

Кто любит собеседование со Христом, тот любит быть уединенным. А кто любит оставаться со многими, тот друг мира сего. Если любишь покаяние, возлюби и безмолвие. Ибо вне безмолвия покаяние не достигает совершенства. И если кто будет противоречить сему, не входи с ним в состязание. Если любишь безмолвие – матерь покаяния, то с удовольствием возлюби и малый телесный вред, и укоризны, и обиды, какие польются на тебя за безмолвие. Без этого предуготовления не возможешь жить в безмолвии свободно и невозмутимо. Если же будешь пренебрегать сказанным, то соделаешься причастником безмолвия, по воле Божией, и пребудешь на безмолвии, сколько благоугодно будет Богу. Приверженность к безмолвию есть непрестанное ожидание смерти. Кто без сего помышления вступает в безмолвие, тот не может понести того, что всеми мерами должны мы терпеть и сносить.

Знай и то, рассудительный, что избираем уединенное жительство с душами своими, безмолвие и затворничество не для дел, простирающихся сверх правил, не для того, чтобы их сделать. Ибо известно, что к этому, по причине телесного рвения, способствует более общение с многими. И если бы необходимо было сие, то которые из отцов не оставили бы сопребывания и общения с людьми, а другие не стали бы жить в гробах, и иные не избрали бы себе затвора в уединенном доме, где, всего более расслабив тело и оставив его в несостоянии исполнять наложенные ими на себя правила, при всевозможной немощи и телесном истомлении, с удовольствием целую жизнь свою переносили еще тяжкие постигшие их болезни, от которых не могли стоять на ногах своих, или произнести обычную молитву, или славословить устами своими, но даже не совершали псалма или иного чего, совершаемого телом; и вместо всех правил достаточно для них было одной телесной немощи и безмолвия. Так вели они себя все дни жизни своей. И при всей этой мнимой праздности никто из них не пожелал оставить своей келии и, по причине неисполнения ими правил своих, идти куда-нибудь вон или в церквах возвеселить себя гласами и службами других.

Восчувствовавший грехи свои выше того, кто молитвою своею воскрешает мертвых, когда обитель его будет среди многолюдства. Кто один час провел воздыхая о душе своей, тот выше доставляющего пользу целому миру своим лицезрением. Кто сподобился увидеть самого себя, тот выше сподобившегося видеть Ангелов. Ибо последний входит в общение очами телесными, а первый очами душевными. Кто последует Христу в уединенном плаче, тот лучше похваляющегося собою в собраниях. Никто да не выставляет на среду сказанного Апостолом: Молилбыхся аз отлучен быти от Христа (Рим. 9:3). Кто приял силу Павлову, тому и повелевается это делать. А Павел для пользы мира поят был пребывающим в нем Духом, как сам засвидетельствовал, что делал сие не по своей воле. Ибо говорит он: ...нужда ми належит, горе же мне есть, аще не благовествую (1 Кор. 9:16). И избрание Павла было не для того, чтобы показать ему образ своего покаяния, но чтобы благовествовать человечеству; для сего приял он и преизбыточествующую силу.

Впрочем, будем мы, братия, любить безмолвие, пока мир не умерщвлен в сердцах наших. Будем всегда памятовать о смерти, и в сем помышлении приближаться к Богу сердцем своим, и пренебрегать суеты мира, и презренными соделаются в глазах наших мирские удовольствия, с приятностию в болезненном теле претерпим всегдашнюю праздность безмолвия, чтобы сподобиться наслаждения с теми, которые в вертепах и пропастях земных (Евр. 11:38) чают славного откровения Господа нашего с Небеси. Ему и Отцу Его и Святому Его Духу слава, и честь, и держава, и велелепие во веки веков! Аминь.
  К оглавлению

Слово 42.
Послание к одному из возлюбленных Исааком,
в котором предлагает он:
а) учение о тайнах безмолвия
и о том, что многие, по незнанию сих таин,
нерадят о сем чудном делании,
большая же часть держится пребывания в келиях
по преданию, ходящему у иноков,
и б) краткое собрание относящегося к сказанию о безмолвии

Поелику вынужден я обязанностию необходимо писать к тебе, брат, о должном, то письмом моим, по нашему данному тебе обещанию, извещаю любовь твою, что нашел я тебя строгостию жития своего приуготовившим себя к тому, чтобы идти на пребывание в безмолвии. Поэтому все, что слышал я о сем делании от мужей рассудительных, после того как собрание их изречений сообразил в уме своем с ближайшим, какой имел на самом деле, опытом, кратким словом напечатлеваю в твоей памяти; только и сам ты, по внимательном прочтении сего послания, содействуй себе обычным тебе тщанием; потому что с мудрым разумением, не наряду с обычным чтением, должен ты приступить к чтению словес, собранных в сем нашем послании, и, по причине великой сокровенной в нем силы, при прочем чтении принять оное как бы некий свет; и тогда дознаешь, что значит пребывание на безмолвии, в чем состоит делание оного, какие тайны сокрыты в сем делании и почему некоторые умаляют цену правды в общественной жизни и предпочитают ей скорби и подвиги безмолвнического пребывания и иноческого жития. Если желаешь, брат, в краткие дни свои обрести жизнь нетленную, то с рассудительностию да будет вступление твое на безмолвие. Войди в исследование его делания, и не по имени только вступай на сей путь, но вникни, углубись, подвизайся и потщись со всеми святыми постигнуть, что такое глубина и высота сего жития. Ибо во всяком человеческом деле, в начале его делания и до конца, предполагаются какой-либо способ и надежда совершения; а сие и побуждает ум положить основание делу. И эта цель укрепляет ум к понесению трудности дела, и в воззрении на сию цель заимствует ум для себя некоторое утешение в деле. И как иной неослабно напрягает ум свой до окончания своего дела, так и досточестное дело безмолвия делается пристанию таин при обдуманной цели, на которую внимательно смотрит ум во всех продолжительных и тяжких трудах своих до окончания здания. Как глаза кормчего устремлены на звезды, так живущий в уединении, во все продолжение своего шествия, внутреннее воззрение устремляет на ту цель, к какой положил идти в уме своем с того первого дня, в который решился совершать путь грозным морем безмолвия, пока не найдет той жемчужины, для которой пустился он в неосязаемую бездну моря безмолвия: и исполненное надежды внимание облегчает его в тягости делания и в жестокости опасностей, встречающихся с ним в шествии его. А кто в начале своего безмолвия не предполагает сам в себе этой цели в предстоящем ему делании, тот поступает нерассудительно, как и сражающийся с воздухом. Таковой во всю свою жизнь никогда не избавляется от духа уныния; и с ним бывает одно из двух: или не выносит он нестерпимой тяготы, побеждается ею и совершенно оставляет безмолвие, или терпеливо пребывает в безмолвии, и келия делается для него домом темничным, и испекается он в ней, потому что не знает надежды на утешение, порождаемое деланием безмолвия. Посему-то, желая сего утешения, не может просить с сердечною болезнию и плакать во время молитвы. Всему этому на потребу жизни нашей оставили нам признаки в писаниях своих отцы наши, исполненные жалости и любящие сынов своих.

Один из них сказал: "Для меня та польза от безмолвия, что, когда удалюсь из дома, в котором живу, ум мой отдыхает от бранного уготовления и обращается к лучшему деланию".

Подобным образом и другой говорил: "Я подвизаюсь в безмолвии для того, чтобы услаждались для меня стихи при чтении и молитве. И когда от удовольствия при уразумении их умолкнет язык мой, тогда, как бы во сне каком, прихожу в состояние сжатия чувств и мыслей моих. И также когда при продолжительности сего безмолвия утихнет сердце мое от мятежа воспоминаний, тогда посылаются мне непрестанно волны радости внутренними помышлениями, сверх чаяния внезапно приходящими к услаждению сердца моего. И когда приближаются волны сии к кораблю души моей, тогда от вещаний мира и от плотской жизни погружают ее в истинные чудеса, в безмолвие, пребывающее в Боге".

А другой, напротив того, говорил: "Безмолвие отсекает предлоги и причины к новым помыслам и внутри стен своих доводит до обветшания и увядания воспоминания о предзанятом нами. И когда обветшают в мысли старые вещества, тогда ум, исправляя их, возвращается в свой чин".

И еще другой сказал: "Меру сокровенного в тебе уразумеешь из различия мыслей твоих, говорю же о мыслях постоянных, а не случайно возбуждаемых и в один час проходящих. Нет никого, носящего на себе тело, кто пришел бы в свой дом, не отлучившись от двух, добрых или худых, изменений: и если он рачителен, то – от изменений маловажных, и при помощи естества (потому что отцы суть отцы рождаемых); а если он нерадив, то – от изменений высоких, и при помощи закваски оной благодати, бывшей в естестве нашем".

И иной говорил: "Избери себе делание усладительное, непрестанное бдение по ночам, во время которого все отцы совлекались ветхого человека и сподобились обновления ума. В сии часы душа ощущает оную бессмертную жизнь, и ощущением ее совлекается одеяния тьмы, и приемлет в себя Духа Святого".

И другой еще сказал: "Когда видит кто различные лица, и слышит разнообразные голоса, несогласные с духовным его занятием, и вступает в собеседование и в общение с таковыми, тогда не может он найти свободного времени для ума, чтобы видеть себя втайне, привести себе на память грехи свои, очистить свои помыслы, быть внимательным к тому, что представляется ему, и сокровенно беседовать в молитве".

И еще: "Чувства сии подчинить власти души невозможно без безмолвия и отчуждения от людей, потому что разумная душа, быв существенно соединена и сопряжена с сими чувствами, и своими помыслами невольно увлекается, если человек не будет бодрствен в сокровенной молитве".

И еще: "Сколько доставляет услаждения, как веселит, радует бодрствование и очищает душу своим пробуждением, а вместе молитвою и чтением, наипаче знают сие те, которые во всякое время жизни своей в этом бывают занятии и живут в самом строгом подвижничестве".

Посему и ты, человек, любящий безмолвие, сии указательные мановения отеческих словес положи пред собою, как некоторую цель, и к сближению с ними направляй течение своего делания. А прежде всего ухитрись дознаться, что наипаче надлежит согласить с целию твоего делания. Ибо без этого не возможешь приобрести ведения истины; и в сем потщись с преизбытком показать свое терпение".

Молчание есть тайна будущего века, а слова суть орудие этого мира. Человек-постник пытается душу свою молчанием и непрестанным постом уподобить естеству духовному. Когда человек в божественном своем делании отлучает себя на то, чтобы пребывать в своем сокровенном, тогда посвящается он в сии тайны; и служение его бывает исполнено Божественных таинств, а чрез оные и невидимых Сил, и святыни господствующей над тварями Власти. И если некоторые отлучали себя на время, чтобы войти им в Божественные тайны, то были ознаменованы сею печатию. И некоторым из них вверяемо было, к обновлению стоящих на средней степени, обнаружение таин, сокрытых в неведомом Господнем молчании, потому что послужить таковым тайнам было бы неприлично человеку, у которого наполнено чрево и ум возмущен невоздержанием.

Но и святые не дерзали на беседование с Богом и не возносились до сокровенности таин, разве только при немощи членов, при бледном цвете лица от любви к алчбе и от безмолвного ума и при отречении от всех земных помыслов. Ибо когда, по долгом времени, в келии твоей, среди дел труда и хранения того, что сокровенно, и при воздержании чувств от всякой встречи, осенит тебя сила безмолвия, тогда сретишь сперва радость, без причины овладевающую, по временам, душою твоею, и потом отверзутся очи твои, чтобы, по мере чистоты твоей, видеть крепость твари Божией и красоту созданий. И когда ум путеводится чудом сего видения, тогда и ночь, и день будут для него едино в славных чудесах созданий Божиих. И с сего времени в самой душе похищается чувство страстей приятностию сего видения; и в оном-то, в следующем за ним порядке, начиная с чистоты и выше, восходит ум еще на две степени мысленных откровений. Сего да сподобит Бог и нас! Аминь.
  К оглавлению

Слово 43.
О разных предположениях
и о том, какая нужда в каждом из них

Чувство духовное такого качества, что принимает в себя созерцательную силу, подобно зенице телесных очей, имеющих в себе чувственный свет. Мысленное созерцание есть естественное ведение, присоединенное к естественному состоянию; и оно называется естественным светом. Святая сила есть дарование солнца рассудительности, поставленного между светом и созерцанием. Природы суть нечто среднее, созерцаемое рассудительными при свете. Страсти суть как бы твердая какая сущность; они занимают средину между светом и созерцанием и препятствуют при созерцании различать разнообразие вещей. Чистота есть прозрачность мысленного воздуха, в недрах которого воспаряет внутреннее наше естество. Если ум нездрав в естестве своем, то недейственно в нем ведение, как и телесное чувство, когда от каких-нибудь причин повреждено, теряет зрение. Если же ум здрав, но нет в нем ведения, то без него не различает ум духовного, как и глаз, здоровый в целом своем составе, бывает нередко слаб относительно к чувственному зрению. А если во всем этом сохранено, что чему свойственно, но не близка благодать, то в деле различения остается все сие недейственным; как и в часы ночи, поелику нет тогда солнца, глаза бывают неспособны разбирать предметы. И когда все (то есть и глаз, и зрение) здорово и само в себе совершенно, но некоторые вещи не различены или не различаются, то сим исполняется сказанное: ...во свете Твоем узрим свет (Пс. 35:10). Если же благодать мысленного Солнца бывает близка, возбуждает к желанию, поощряет и делает бодрственным, но нет в уме чистоты, то он подобен пустому воздуху, который непрозрачен2 от густоты облаков и темных веществ, удобно возносящихся к солнечному свету, веселящему нас приятностию сего видения.

Когда зрение нетвердо в различении, тогда и естество слабо в деятельности. Душе ощупать приятность воссиявающего над всем второго Солнца препятствует наложенное на нее телесное, которое закрывает собою озарения истины, так что они не доходят до нас. Впрочем, с нуждою сыскивается все это нами сказанное, – и потому, что трудно в одном человеке найти все это в целой совокупности, без недостатка и укоризны, и потому, что не могут многие достигать совершенства в одном каком-либо духовном ведении. Недостаток же сей бывает по следующим причинам: по недостаточности разума, по беспорядочности воли, по несоответствующему цели положению, по оскудению чистоты, по неимению учителя и руководителя, по удержанию благодати (сказано: Мужу скупому не лепо есть богатство и обладание великим, Сир. 14:3), по препятствиям от обстоятельств, от места и от нравов.

Истина есть ощущение по Богу, какое только вкушает в себе человек ощущением чувств духовного ума. Любовь есть плод молитвы; и от созерцания своего возводит ум к ненасытному ее вожделению, когда ум пребывает в ней без уныния, и человек умом только в молчаливых помышлениях разумения молится пламенно и с горячностию. Молитва есть умерщвление понятий, свойственных воле плотской жизни. Ибо молящийся прилежно есть то же, что умерший для мира; и терпеливо пребывать в молитве значит отречься человеку от себя самого. В самоотвержении души обретается, наконец, любовь Божия.

Как от семени пота постов произрастает колос целомудрия, так от сытости – распутство и от пресыщения – нечистота. При алчущем и смиренном чреве никак не проникают в душу срамные помыслы. Всякая поглощаемая снедь прибавляет собою влаг и делается естественною в нас крепостию. И когда орудные члены, от происшедшего в них напряжения целого тела, делаются полными, и при этом случится увидеть что-либо телесное, или в сердце невольно возбудится что-либо вместе с помыслом, тогда от помысла внезапно приходит в движение что-то приятное и распространяется по всему телу. Хотя ум целомудренного и непорочного в своих помыслах крепок, однако же оным ощущением, происшедшим в членах, тотчас возмущается рассудок его, и как бы с высокого какого места нисходит он со своего места, на котором стоит; и святость помыслов его колеблется, и светлое целомудрие оскверняется мятежом страстей, вошедших в сердце при распадении членов. Тогда половина силы его изнемогает, почему можно сказать, что забывает он и первую цель надежды своей, и прежде нежели вступит в борьбу, без борьбы оказывается пленником, без усилия врагов своих делается подчиненным воле немощной плоти. Ко всему этому понуждает волю доброго человека сильное произволение непрестанного насыщения. Хотя бы и твердо пребывал он в пристани целомудрия, однако же пресыщение склоняет его предаться тому, чего никогда не хотел бы он допустить в сердце свое. И как скоро уснет один помысл, окружает его сборище помыслов, заключающих в себе пустые и срамные мечты; и это чистое ложе его делает виталищем блуда и позорищем видений. Когда же в упоении помыслов приобщится беседе с ними, то осквернит преподобные свои члены без приближения жены, тогда волнуется ли и кипит ли так от бури какое море, как мятется ум, подвергшийся силе волн, от пресыщения чрева возбуждаемых на него морем плоти его?

Как просветляется красота твоя, целомудрие, возлежанием на голой земле, трудом алкания, отъемлющего у тебя сон, злостраданием плоти, которая, при воздержании от яств, между ребрами и чревом делается подобною глубокому рву! Всякая снедь, приемлемая нами внутрь, и всякое упокоение образуют в нас срамные подобия и безобразные призраки; и они рождаются, выходят наружу, делаются видимыми в сокровенной области ума нашего и раздражают нас к тайному сообщению в делах срамных. А пустота чрева и мысли наши делает страною пустынною, не тревожимою помыслами и безмолвствующею от всех мятежных помыслов. Чрево же, наполненное от пресыщения, есть область привидений; и пресыщение делает его четыревратным для нелепых мечтаний, хотя будем и одни в пустыне. Ибо говорят, что пресыщение вожделевает многого.

Когда сподобишься Божественной благодати и душевного бесстрастия, тогда разумей, что не вследствие непоявления в тебе безобразных помыслов или невозбуждения помыслов плотских (без них никому пробыть невозможно), также не вследствие помыслов, удобно тобою побеждаемых (потому что ими, конечно, не оскверняется и не возмущается мысль, как бы ни была она крайне высока), но вследствие помыслов лучшей мысленной деятельности не оставляется ум в необходимости вести с ними брань и губить их. Но как скоро приникнет помысл, хищнически похищается от сближения с ними некоею силою, вне воли состоящею, которая по навыку и по благодати удерживает закваску внутри сердца, которое есть обитель ума.

Иное – ум подвижника, а иное – чин священства: ум, по милости небесной умерший для мира, имеет голые помыслы о некоторых только предметах без борьбы и подвига. Совершенство, сопряженное с плотию и кровию, владычественно царствует над помыслами, проистекающими от плоти и крови, но не доводит до совершенного бездействия и их, и других свойственных естеству помыслов, пока еще стихийною жизнию бьется животворная мысль человека и основание ума его во всяком движении и склонении заимствует изменение от четырех влаг. Богу же нашему да будет слава во веки веков! Аминь.
  К оглавлению

Слово 44.
О том, как рассудительному должно пребывать на безмолвии

Послушай, возлюбленный: если желаешь, чтобы дела твои были не напрасны и дни твои не праздны и не лишены пользы, какой рассудительные надеются от безмолвия, то вступление твое в оное пусть будет с рассуждением, а не в уповании чего-нибудь, чтобы не стать тебе похожим на многих. Напротив того, пусть будет в мысли твоей положена цель, к которой бы направлять тебе дела жизни своей. Выспрашивай о сем более знающих, и притом знающих из опыта, а не по одному умозрению. И не переставай сего делать, пока не покажешь опытов на всех стезях дел безмолвия. При каждом сделанном тобою шаге разыскивай, путем ли ты идешь или уклонился с него и идешь какою-нибудь стезею вне настоящей дороги. И по одним делам явным не уверяйся в том, что в точности совершается тобою житие безмолвническое.

Если желаешь обрести что-нибудь и постигнуть это опытом своим, то на каждом сделанном тобою шагу да будут в душе твоей сокровенно положены знаки и приметы, и по оным будешь узнавать истину отцов и прелесть врага. А пока не умудришься на пути своем, пусть послужит для тебя сие немногое. Когда, во время безмолвия, примечаешь в уме своем, что мысль твоя может свободно действовать помыслами десными и во власти ее над которым либо из них нет ей принуждения, – тогда знай, что безмолвие твое правильно.

И еще, когда совершаешь службу, если, во время разных служб, бываешь, по возможности, далеким от парения ума, и внезапно пресекается стих на языке твоем, и на душу твою налагает оковы молчания, без участия твоей свободы, и последует сие за долговременным пребыванием на безмолвии, то знай, что ты в безмолвии своем простираешься вперед и что кротость начала в тебе усугубляться. Ибо простое безмолвие вправду достойно охуждения. Простое житие у любомудрых и рассудительных признается как бы единственным членом, отлученным от вспомоществования других членов.

И еще, если примечаешь в душе своей, что при каждом возникающем в ней помысле, при каждом припамятовании и во время созерцаний, какие бывают в безмолвии твоем, глаза твои наполняются слезами, и слезы без принуждения текут по ланитам твоим, – то знай, что начало совершаться пред тобою отверстие преграды на разорение сопротивных.

И если находишь в себе, что по временам мысль твоя, без предварительного о том промышления, вне обычного порядка, погружается внутри тебя и пребывает в этом состоянии около часа или сколько-нибудь времени, а потом примечаешь, что члены твои как бы в великом изнеможении и мир царствует в помыслах твоих, и то же самое повторяется с тобою всегда, – то знай, что облако начало приосенять скинию твою.

Если же, когда довольно времени проведешь на безмолвии, находишь в душе своей помыслы, которые делят ее на разные части и овладевают ею, и как бы насильно она ежечасно объемлется сими помыслами, и мысль ее во всякое время возводится к тому, что сделано было ею, или желает пускаться в напрасные разыскания, – то знай, что напрасно трудишься в безмолвии, и в парении ума проводит время душа твоя, и причины тому бывают внешние или внутреннее нерадение о должном, а паче о бдении и чтении. И ты немедленно устрой дело свое.

Если же, когда вступишь в дни сии, не обретаешь мира от тревожащих тебя страстей, то не дивись. Если недро мира, по удалении от него лучей солнечных, надолго остается теплым, и также запах врачевств и дым мира, разливающийся в воздухе, пребывают немалое время, прежде нежели рассеются и исчезнут, – то тем паче страсти, подобно псам, привыкшим лизать кровь в мясной лавке, когда не дают им обычной им пищи, стоят при дверях и лают, пока не сокрушена будет сила прежнего их навыка.

Когда нерадение начнет татски входить в душу твою, и в омрачении возвращается она вспять, и дом близок к тому, чтобы наполниться омрачением, – тогда приближаются следующие признаки. Почувствуешь в себе тайно, что изнемогаешь в вере своей, преимуществуешь в видимом, но упование твое умаляется, терпишь утрату в близком тебе, вся душа твоя исполняется укоризны в устах и в сердце на всякого человека и на всякую вещь, с чем ни встречаешься помыслами и чувствами, и на Самого Всевышнего, и боишься вреда телесного, ради чего малодушие овладевает тобою каждый час, и по временам душа твоя возбуждается таким страхом, что пугаешься и бегаешь тени своей, потому что неверием затмил ты веру; под верою же разумеем не основание общего всех исповедания, но оную мысленную силу, которая светом ума подкрепляет сердце и свидетельством совести возбуждает в душе великое упование на Бога, чтобы не заботилась она о себе самой, но попечение свое во всем беззаботно возвергла на Бога.

Когда же простираешься ты вперед, следующие явственные признаки найдешь близкими в душе своей: будешь укрепляться во всем надеждою и обогащаться молитвою, не оскудеет когда-либо в уме твоем служащее к пользе всякий раз, как встречаешься с людьми и ощущаешь немощь естества человеческого, и каждый таковой случай будет охранять тебя от гордыни. А с другой стороны, недостатки ближнего сделаются недостойными внимания в очах твоих. С таким желанием вожделеешь выйти из этого тела, с каким стал бы пребывать в будущем веке. О всяком скорбном для нас приключении, встречающемся с тобою явно и тайно, со всею осторожностию, далекою от самомнения, найдешь, что по справедливости и по суду приблизилось к тебе все сие. И за все принесешь исповедание и благодарение. Вот признаки трезвенных, осторожных, пребывающих в безмолвии и желающих достигнуть строгости жития.

Расслабленные же не имеют нужды в сих тонких приметах угрожающих им падений, потому что далеки они от сокровенных добродетелей. Когда одна из них начнет проникать в душу твою, догадывайся в этот час, на которую сторону начал ты склоняться. Ибо вскоре узнаешь, какого ты сообщества. Да подаст нам Бог истинное познание! Аминь.
  К оглавлению

Слово 45.
О степени тонкой рассудительности

Будь всегда внимателен к себе самому, возлюбленный; и в ряду дел своих рассмотри и встречающиеся тебе скорби, и пустынность местопребывания твоего, и тонкость ума твоего вместе с грубостию твоего ведения, и большую продолжительность безмолвия твоего вместе со многими врачевствами, то есть искушениями, какие наводит истинный Врач к здравию оного внутреннего человека (а в иное время наводят и бесы), иногда болезнями и телесными трудами, а иногда боязливыми помышлениями души твоей, страшными воспоминаниями о том, что будет напоследок, иногда же привитием и обязанием благодати сердечной теплоты, и сладостных слез, и духовной радости, и всего прочего, скажу так, не умножая слов. Совершенно ли во всем этом примечаешь, что язва твоя начала заживать и закрываться? То есть начали ли изнемогать страсти? Положи примету, и входи непрестанно сам в себя, и смотри: какие страсти, по твоему замечанию, изнемогли перед тобою, какие из них пропали и совершенно отступили от тебя, и какие из них начали умолкать вследствие душевного твоего здравия, а не вследствие удаления того, что приводило тебя в боязнь, и какие научился ты одолевать умом, а не лишением себя того, что служит для них поводом? Обрати также внимание на то, точно ли видишь, что среди загноения язвы твоей начала нарастать живая плоть, то есть душевный мир. Какие страсти постепенно и <какие> стремительно понуждают, и чрез какие промежутки времени? Суть ли это страсти телесные, или душевные, или сложные и смешанные? И возбуждаются ли в памяти темно, как немощные, или с силою восстают на душу? и притом властительски или татским образом? И как обращает на них внимание владеющий чувствами царь – ум? И когда они напрягут силы и вступят в брань, сражается ли с ними и приводит ли их в бессилие своею крепостию или не обращает даже на них взора и не ставит их ни во что? И какие из них изгладились после борьбы, и какие вновь изобразились? Страсти приводятся в движение или какими-нибудь образами, или чувством без образов и памятию без страстных движений и помышлений, и не производят раздражения. По всему этому можно также узнавать меру, на какой стоит душа.

Первые не пришли в устройство, потому что душе предстоит еще подвиг, хотя и обнаруживает против них крепость свою, а вторые зависят от употребления, как сказало Писание, говоря: ...сяде Давид в дому своем, и упокоил его Бог от всех его окрестных (2 Цар. 7:1). Разумей сие не об одной страсти, но вместе со страстями естественными, пожеланием и раздражительностию, и о страсти славолюбия, которое воображает и мысленно представляет лица и возбуждает к похоти и желанию, и также о страсти сребролюбия, когда душа входит в общение с нею тайно, хотя и не соглашается вступить самим делом, но изображает в уме подобие того, чем питается сребролюбие при собирании богатства и чем заставляет душу помышлять об этом, и производит в ней желание – вместе с прочим обладать и сим.

Не все страсти ведут брань наступательно. Ибо есть страсти, которые душе показывают только скорби. Нерадение, уныние, печаль не нападают наступательно и смело, но только налагают на душу тяжесть. Крепость же души изведывается в победе над страстями, ведущими брань наступательную. И человеку надлежит иметь тонкое сведение обо всем этом и знать приметы, чтобы при каждом сделанном шаге сознавать, куда достигла и какую страну начала попирать стопами своими душа его: в земле ли она Ханаанской или за Иорданом.

Но обрати внимание и на сие. Достаточно ли, по душевному свету, ведение к различению сего, или различает это во тьме, или совершенно лишено такой способности? Точно ли находишь, что помысл начал очищаться? Парение мыслей в уме проходит ли в час молитвы? Какая страсть смущает ум во время приближения к молитве? Ощущаешь ли в себе, что сила безмолвия приосенила душу кротостию, тишиною и миром, какой сверх обычая рождается обыкновенно в уме? Восхищается ли непрестанно ум без участия воли к понятиям о бесплотном, в объяснение чего не дозволено входить чувствам? Возгорается ли в тебе внезапно радость, ни с чем не сравнимым наслаждением своим заставляющая умолкнуть язык? Источается ли непрестанно из сердца некое удовольствие и влечет ли всецело ум?

По временам неощутительно во все тело входит какое-то услаждение и радование, и плотский язык не может выразить этого, пока все земное не будет при сем памятовании почитать прахом и тщетою. Ибо оное первое, из сердца истекающее услаждение, иногда в час молитвы, иногда во время чтения, а иногда также вследствие непрестанного занятия и продолжительности мысли, согревает ум. А сие последнее всего чаще бывает без всего этого, и многократно во время поделия, а таким же образом часто и по ночам, когда находишься между сном и пробуждением, как бы спя и не спя, бодрствуя и не бодрствуя. Но когда найдет на человека это услаждение, биющееся в целом теле его, тогда думает он в этот час, что и Царство Небесное не иное что есть, как это же самое.

Смотри также, приобрела ли душа силу, которая чувственные памятования потребляет силою овладевающей сердцем надежды и внутренние чувства укрепляет неизъяснимым убеждением в несомненности? И сердце без попечения о том, чтобы не было пленено оно земным, пробуждено ли непрестанным поведением и непрерывным сердечным деланием, совершаемым со Спасителем нашим?

Приобрети ведение о разности призвания к деланию и поведания, когда услышишь о сем. Возможность же скоро вкусить сего доставляет душе непрерывное безмолвие непрестанным и постоянным своим деланием. Ибо, по нерадению приемлющих, и по обретении сие снова утрачивается и долгое уже время вновь не приобретается. И осмелится ли кто, положившись на свидетельство совести своей, сказать о сем то же, что сказал блаженный Павел: Известихся, яко ни смерть, ни живот... ни настоящая, ни грядущая, ни все прочее возможет меня разлучити от любве Христовой (Рим. 8:38, 39), то есть не разлучат ни телесные, ни душевные скорби, ни голод, ни гонение, ни нагота, ни одиночество, ни затвор, ни беда, ни меч, ни аггелы и силы сатанины с их злобными ухищрениями, ни упраздняемая слава приражением своим к человеку, ни клеветы, ни укоризны, ни заушения, наносимые без причины и напрасно.

Если же не начал ты усматривать в душе своей, брат, что все это некоторым образом избыточествует или оскудевает, то труды твои, и скорби, и все безмолвие твое – бесполезное утомление себя. И если чудеса совершаются руками твоими и мертвых воскрешают они, не идет то и в сравнение с этим, и немедленно подвигни душу свою и со слезами умоляй Спасающего всех отъять праг3 от двери сердца твоего, омрачение бури страстей уничтожить на внутренней тверди, сподобить тебя увидеть луч дневной, чтобы не походить тебе на мертвеца, вечно пребывающего в омрачении.

Всегдашнее бдение вместе с чтением и вслед за оным частые поклоны не замедлят рачительным подать блага сии. И кто обрел их, тот обрел сими именно средствами. Желающие снова обрести их имеют нужду пребывать в безмолвии, а вместе и в делании сказанного нами, прежде же сего ни к чему, кроме души своей, даже ни к одному человеку, не привязываться мыслию своею, упражняться же во внутреннем делании добродетели, да и в рассуждении самих дел – упражняться в тех именно, в которых особенно находим близким к себе определенное ощущение, утверждающее нас и в рассуждении прочего.

Кто пребывает на безмолвии и опытом изведал благость Божию, тот не имеет нужды в большой убедительности; напротив того, душа его нимало не болезнует неверием, подобно колеблющимся в истине, потому что свидетельства ума его достаточно для него к уверению себя самого паче бесчисленного множества слов, не оправданных опытом. Богу же нашему слава и велелепие во веки! Аминь.
  К оглавлению

Слово 46.
Об истинном ведении, об искушениях
и о необходимости точно знать, что не только люди невысокие,
немощные и необучившиеся,
но и сподобившиеся на время бесстрастия,
достигшие совершенства в образе мыслей,
приблизившиеся отчасти к чистоте, сопряженной с омертвением,
[ставшие выше страстей, пока они в мире сем,
по Божию попущению от сопряжения жизни их со страстною плотию,
пребывают в борении и по причине плоти
терпят беспокойство от страстей, потому что]
4
по милости попускается на них сие
за падение их в гордыню

Многократно иные день за день преступают закон и покаянием врачуют души свои, и благодать приемлет их, потому что во всяком разумном естестве без числа бывают перемены и с каждым человеком ежечасно происходят изменения. И рассудительный находит много случаев уразуметь это. Но испытания, каждый день производимые им над собою, особливо могут умудрить его в этом, если будет трезвиться, чтобы наблюдать за собою в уме своем и дознавать, какое изменение в кротости и скромности принимает мысль с каждым днем, как внезапно из мирного своего состояния приходит в смущение, когда не будет отклонена какая-либо к тому причина, и как человек бывает в великой и несказанной опасности.

И сие-то святой Макарий с великою предусмотрительностию и рачительностию явственно написал на память и в наставление братиям, чтобы, во время изменения в противное, не впадали в отчаяние, потому что и со стоящими на степени чистоты, как с воздухом охлаждение, приключаются всегда падения, между тем как нет в них нерадения или послабления себе; напротив же того, даже когда соблюдают они чин свой, случаются с ними падения, противные намерению собственной их воли. Да и блаженный Марк, как изведавший точным опытом, свидетельствует о сем и в превосходном порядке излагает сие в писаниях своих, чтобы не подумал кто, будто бы святой Макарий сказал это в своем послании случайно, а не по действительному опыту, и чтобы от таковых двоих свидетелей ум со всею несомненностию принял для себя утешение во время нужды. Посему что же теперь? "Изменения, – говорит, – в каждом бывают, как в воздухе". Выразумей же это слово: в каждом; потому что естество одно, и чтобы не подумал ты, будто бы сказал это о низших и худших, совершенные же свободны от изменения и неуклонно стоят на одной степени без страстных помыслов, как утверждают евхиты5, сказал он поэтому: в каждом.

Как же это, блаженный? Впрочем, говоришь ты, бывает же холод и вскоре потом зной, также град и немного спустя ведро. Так бывает и в нашем упражнении: то брань, то помощь от благодати; иногда душа бывает в обуревании, и восстают на нее жестокие волны; и снова происходит изменение, потому что посещает благодать и наполняет сердце человека радостию и миром от Бога, целомудренными и мирными помыслами. Он указывает здесь на сии помыслы целомудрия, давая тем разуметь, что прежде них были помыслы скотские и нечистые, и дает совет, говоря: если за сими целомудренными и скромными помыслами последует порыв, не будем печалиться и отчаиваться, не будем также хвалиться и во время упокоения благодати, но во время радости станем ожидать скорби. Советует же не печалиться нам, когда последуют болезненные припадки, показывая тем, что ум должен не навлекать их на нас, но с радостию принимать, как естественное и свойственное нам. Не предадимся отчаянию, подобно человеку, который за подвиг ожидает чего-то, даже совершенного и неизменяемого упокоения, и вместе не допускает подвигов, и печалей, и того, чтобы в нем произошло движение чего-либо сопротивного, что и Господь Бог наш не нашел приличным дать сему естеству в этом мире.

Макарий дает совет сей, чтобы мы не сделались совершенно праздными, оставшись без дела, и с этою мыслию не расслабели в отчаянии и не пребыли неподвижными в течении своем. Знай, говорит он, что все святые пребывали в сем деле. Пока мы в мире сем, после трудов сих бывает нам втайне и избыточествующее утешение, потому что каждый день и каждый час требуется от нас опыт любви нашей к Богу в борьбе и в подвиге против искушений. И это значит – не печалиться и не унывать нам в подвиге. И таким образом благоуспешен делается путь наш. А кто хочет отбыть или уклониться от этого, тот бывает добычею волков. Достойно, подлинно, удивления в этом святом, что таким кратким словом подтвердил мысль сию и доказал, что она исполнена разума, и в уме читающего совершенно уничтожил сомнение. Он же говорит: кто уклоняется от сего и делается добычею волков, тот хочет идти не путем, и положил в уме своем домогаться сего, и намеревается ходить своею собственною стезею, которой не пролагали отцы. Но учит он и тому, чтобы во время радости ожидать скорбей. Когда по действию благодати внезапно бывают в нас великие помыслы и, как сказал святой Марк, бываем в изумлении при мысленном созерцании Высшего Естества, когда приближаются к нам Ангелы, исполняют нас созерцания, – тогда все противное удаляется и во все то время, в которое человек бывает в подобном состоянии, продолжаются мир и несказанная тишина. Но когда приосенит тебя благодать, и приблизятся к тебе святые Ангелы, ограждающие тебя, и при сем приближении отступят все искушающие, ты не превозносись и не помышляй в душе своей, что достиг необуреваемой пристани и неизменяемого воздуха, и совершенно изшел из этого недра противных дуновений, и нет уже более врага и злой встречи, потому что многие возмечтали это и впали в опасности, как сказал блаженный Нил. Или не думай также, что ты выше многих и тебе прилично быть в таком состоянии, а другим нимало не прилично, по недостаточности жития их; или, поелику не имеют они довольного ведения, то и лишаются подобных дарований, а ты имеешь на это право, потому что достиг совершенства святости, и духовной степени, и неизменяемой радости. Напротив того, рассмотри лучше в себе нечистые помыслы и те неблагоприличные образы, какие утвердились в уме твоем во время обуревания, в час смятения и беспорядочности помыслов, незадолго до сего восставших против тебя в слепом омрачении; подумай, с какой скоростию и уклонился ты в страсти, и беседовал с ними в омрачении ума, не устыдился и не ужаснулся Божественного видения, дарований и даров, какие приял ты. И знай, что все это к смирению нашему навел на нас Божий Промысл, который о каждом из нас промышляет и устрояет что кому полезно. А если превознесешься дарованиями его, оставит тебя и совершенно падешь в том, в чем будешь искушаем одними помыслами.

Наконец, знай, что устоять – не твое и не добродетели твоей дело, совершит же это благодать, которая носит тебя в дланях руки своей, чтобы ты не приходил в боязнь. Сие вложи себе в мысль во время радости, чтобы не превознесся помысл, как сказал отец наш святой; и плачь, и проливай слезы, и припадай при воспоминании о своих грехопадениях во время попущения, чтобы избавиться тебе этим и приобрести чрез то смирение. Впрочем, не отчаивайся и в помыслах смирения умилостивлением соделай простительными грехи свои.

Смирение и без дел многие прегрешения делает простительными. Напротив того, без смирения и дела бесполезны, даже уготовляют нам много худого. Смирением, как сказал я, соделай беззакония твои простительными. Что соль для всякой пищи, то смирение для всякой добродетели: оно может сокрушить крепость многих грехов. Для приобретения его потребно непрестанно печалиться мыслию с уничижением и рассудительною печалию. И если приобретем оное, соделает нас сынами Божиими и без добрых дел представит Богу, потому что без смирения напрасны все дела наши, всякие добродетели и всякое делание.

Наконец, Бог хочет изменения в мысли. Мысль делает нас и лучшими и непотребными. Ее одной достаточно, чтобы безмощными поставить нас пред Богом, и она же говорит за нас. Благодари и в молчании исповедуйся Богу в том, что столько немощное и способное к уклонению получил ты естество, и – при содействии благодати, до чего иногда возвышаешься, – каких сподобляешься дарований, и в какой мере бываешь превыше естества; когда же бывает попущено, – до чего снисходишь и приобретаешь ум скотский! Содержи в памяти бедность естества своего и скорость, с какою последуют в тебе изменения, как сказал некто из святых старцев. "Когда, – говорит он, – приходит к тебе помысл гордыни, говоря тебе: "Вспомни свои добродетели", ты скажи: "Посмотри, старик, на свой блуд"". Разумел же тот блуд, каким, во время попущения, искушаем бываешь в помыслах, что с каждым устрояет благодать, или вводя нас в брань, или являя нам помощь, когда что для нас полезно.

Смотри же, как легко чудный сей старец выразил эту мысль. Когда, говорит, приходит к тебе помысл гордыни о высоте жития твоего, скажи: посмотри, старик, на свой блуд. Из сего явствует, что старец сказал это человеку высокой жизни. Ибо невозможно, чтобы таким помыслом тревожимы были люди, кроме стоящих на высшей степени, в житии, достойном похвалы. Явно же и то, что страсть сия возрастает в душе после сделанной добродетели, чтобы лишить душу делания оной. А если угодно, и из одного послания того же святого Макария можешь научиться, на какой степени стоят святые и что попущается на них для искушения их в этом. Послание же сие есть следующее.

Авва Макарий пишет ко всем своим чадам возлюбленным и ясно научает, какое о них Божие Домостроительство во время браней и благодатной помощи, потому что Божией премудрости благоугодно сим обучать святых, пока они в жизни сей, в борении6 с грехом за добродетель, чтобы взор их во всякое время возводим был к Богу и при непрестанном устремлении взора к Богу возрастала в них святая любовь Его, когда непрестанно будут они стремиться к Богу от смущения и страха уклонения, и утвердятся в вере, надежде и любви Его.

И сие действительно сказано теперь не тем, которые пребывают с людьми, ходят по всяким местам и всегда преданы делам и помыслам срамным и нечистым, также не тем, которые вне безмолвия соблюдают правду в делах, и ежечасно уловляются чувствами своими, во всякое время бывают в опасности падения (потому что необходимость, встречающаяся с ними вовсе не по их воле, ставит их в непроизвольные положения), не могут охранять совершенно не только помыслов, но и чувств своих, но тем, которые в состоянии соблюдать тела свои и помыслы, вовсе далеки от мятежа и сообщения с людьми, в отречении от всего и от душ своих нашли удобство охранять ум свой молитвою, изменения благодатных смотрений приемлют, не оставляя безмолвнического жития, и живут под мышцею Господня ведения, втайне умудряются духом на безмолвие, удалением от мирских вещей и даже от воззрения на некоторые из них, и приобрели мертвенность мысли для мира, потому что не умирают в них страсти, но умирает в них мысль при удалении от мирских вещей и при содействии благодати. И нас благодать сия да сохранит на этом пределе! Аминь.
  К оглавлению

Слово 47.
О самом значении этой главы и о молитве

Кратко выраженная мысль этой главы есть следующая: ежечасно надлежит нам знать, что в сии двадцать четыре часа дня и ночи имеем мы нужду в покаянии. Значение же слова покаяние, как узнали мы из действительного свойства вещей, таково: оно есть с исполненною сокрушения молитвою приближающееся к Богу неослабное прошение об оставлении прошедшего и болезнование о хранении будущего. Посему и Господь наш опору нашей немощи указал в молитве, говоря: пробудитесь, бдите и молитеся, да не внидете в напасть (Мф. 26:41). Молитесь и будьте неленивы, во всякое время бодрствующе и молящеся (Кол. 4:2, 3). Просите и приимете: ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам. Всяк бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзется (Мф. 7:7, 8). Особенно же подтвердил слово Свое и к большей рачительности подвиг нас притчею о друге, который в полночь пришел к другу своему и просил у него хлеба. Господь говорит: аминь глаголю вам, аще и не даст ему... зане друг ему есть, но за безочство его, востав даст ему, елика требует (Лк. 11:8). И вы молитесь и не будьте нерадивыми. Какое несказанное побуждение к дерзновению! Податель побуждает нас просить у Него, чтобы дать нам Божественные Свои дарования. И если Сам, как знает Он, домостроительствует все, что благодетельно для нас, то сии слова Его исполнены великой силы для возбуждения в нас дерзновения и упования. Поелику Господь знает, что прежде смерти не отъемлет Он у нас возможности к уклонению, что весьма близко к нам это изменение, а именно переход от добродетели к пороку, что человек и естество его удобно приемлют в себя противное, то повелел быть тщательными и подвизаться во всегдашней молитве. Если бы в этом мире была страна удостоверения, то, как скоро человек достиг бы оной, естество его стало бы тогда выше потребности и делание его выше страха, и не повелел бы нам Бог подвизаться в молитве, совершая сие Своим промышлением, потому что в будущем веке не приносят Богу молитв с прошениями о чем-либо. В оном отечестве свободы естество наше не приемлет изменения и уклонения под страхом сопротивления, потому что во всем совершенно. Поэтому повелел не ради только молитвы и хранения себя самих, но и по причине тонкости и непостижимости того, что всегда с нами встречается и не объемлется ведением ума нашего в тех состояниях, в каких нередко находимся непроизвольно во всякое время. Ибо хотя мысли наши и весьма тверды и прилеплены к добру, однако же Промысл Его неоднократно оставлял нас на пределе искушений и ввергал в оные, как сказал блаженный Павел, за премногая откровения, да не превозношуся, дадеся ми пакостник плоти, аггел сатанин, да ми пакости деет... И о сем трикраты Господа молих, да отступит от мене. И рече ми: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается (2 Кор. 12:7–9).

Если уже это – Твоя воля, Господи, и младенчество наше требует всего этого для руковождения и пробуждения своего Тобою, и даже когда человек любовию Твоею упоен, подобно мне, и влечется вслед доброго, так что вовсе не взирает на мир, по причине упоения, в каком он находится, даже когда мне сверх этого дал Ты достигнуть откровений и созерцаний, которых невозможно объяснить плотским языком, дал видеть и слышать глас духовного служения и сподобиться исполненного святости созерцания Твоего, но и при всем этом я, человек совершенный о Христе, недостаточен для того, чтобы охранять себя самого, потому что есть нечто такое, что по тонкости своей не может быть постигнуто моею силою, хотя и приобрел я ум Христов, – то радуюсь уже посему, Господи, в немощах, в скорбях, в темницах, в узах, в нуждах. От естества ли это, от сынов ли естества или от врагов его; только радуясь терплю ныне немощи мои, то есть немощи в искушениях моих, да вселится в меня сила Божия. Если, после всего этого, имею нужду в жезле искушений, чтобы им расширялось во мне селение Твое и я сохраняем был в приближении к Тебе, то знаю, что никто не возлюблен Тобою паче меня, и потому возвеличил Ты меня над многими. И как мне дал познать чудные и славные силы Твои, так не дал ни одному из сотрудников моих, апостолов. И наименовал меня сосудом избранным (Деян. 9:15); потому что верно сохраню чин любви Твоей. По всему этому, и особливо для того, чтобы преуспевало и простиралось вперед дело проповеди, Ты сколько знаю, даровал бы мне свободу, если бы сие было полезно для меня. Но Ты благоволил, чтобы не был я без скорби и попечения в мире сем, так как для Тебя не столько важно то, чтобы множилось наипаче дело проповеди Евангелия Твоего в мире, сколько то, чтобы мне была польза от искушений моих, когда душа моя сохранится у Тебя здравою.

Наконец, если все это, рассудительный, есть великий дар искушений, потому что чем более превознесен человек и, по подобию Павлову, вступил в духовное, тем паче имеет еще нужду в страхе и осторожности и пожинает пользу от встречающихся с ним искушений; кто есть сей достигший в страну удостоверения, исполненную хищников, и приял то, чтобы стать ему неуклонным, чего не дано было и святым Ангелам, да не без нас совершенство приимут (Евр. 11:40), – приял то, что противно всему духовному и телесному, и хочет быть всецело неизменяемым, хочет, чтобы не приближалось к нему искушение и в помыслах? Порядок же мира сего есть сия мысль, выраженная как бы во всех Писаниях: если каждый день постоянно приемлем тысячи ударов, то да не малодушествуем и да не останавливаемся в течении на поприще, потому что в одном маловажном случае можно нам восхитить победу и получить венец.

Мир этот есть состязание и поприще для состязаний. Время это есть время борьбы. А в стране борьбы, и во время состязания, закона не полагается, то есть царь не полагает воинам своим предела, пока не будет кончено состязание, и всякий человек приведен к дверям Царя царствующих, и там испытан бывший в состязании, кто не допустил одержать над ним победу и кто обратил хребет свой. Ибо много раз случается, что человек, ни к чему не годный по неискусству своему, непрестанно бывает поражаем и низлагаем, и во всякое время оставаясь в бессилии, когда вдруг похищает знамя из рук у воинства сынов исполиновых, превозносится имя его, и восхваляется он гораздо более подвизавшихся и соделавшихся известными в победах, и получает венец и дорогие дары паче товарищей своих. Поэтому ни один человек да не останется в отчаянии. Не будем только нерадеть о молитве и не поленимся просить помощи у Господа.

Твердо положим в мысли своей и то, что, пока мы в мире сем и оставлены во плоти, хотя бы вознеслись до небесного свода, не можем оставаться без дел и труда и быть без попечения. Это (прости меня в том) есть совершенство: а что паче сего, то глумление без разума7. Богу же нашему да будет слава, и держава, и велелепие во веки! Аминь.
  К оглавлению

Слово 48.
О различии добродетелей
и о совершенстве всего поприща

Совершенство всего поприща заключается в следующем: в покаянии, в чистоте и в усовершении себя. Что такое покаяние? Оставление прежнего и печаль о нем. Что такое чистота? Кратко сказать: сердце, милующее всякую тварную природу. Что такое усовершение себя? Глубина смирения, то есть оставление всего видимого и невидимого (видимого, то есть всего чувственного, и невидимого, то есть мысленного) и попечения о том.

В другое время был опять спрошен: что такое покаяние? – и сказал: сердце сокрушенное и смиренное. – Что такое смирение? – и сказал8: сугубое, добровольно принятое на себя омертвение для всего. – И что такое сердце милующее? – и сказал: возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы. От великой и сильной жалости, объемлющей сердце, и от великого терпения умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварию. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и были они помилованы; а также и об естестве пресмыкающихся молится с великою жалостию, какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу.

И еще был спрошен: что такое молитва? – и сказал: свобода и упразднение ума от всего здешнего, – сердце, совершенно обратившее взор свой к вожделению уповаемого в будущем. А кто далек от сего, тот на ниве своей сеет смешанное семя и подобен впрягающему в ярмо вместе вола и осла (см.: Втор. 22:10).

И еще был спрошен: как может человек приобрести смирение? – и сказал: непрестанным памятованием прегрешений, надеждою, приближающеюся к смерти, бедным одеянием, тем, чтобы во всякое время предпочитать последнее место и во всяком случае принимать охотно на себя дела самые последние и уничиженные, не быть непослушным, сохранять непрестанное молчание, не любить ходить в собрания, желать оставаться неизвестным и ни во что не избираемым, не удерживать никакой вещи в полном собственном распоряжении, ненавидеть беседы со многими лицами, не любить прибытков и, сверх сего, умом своим быть выше того, чтобы как ни есть порицать и обвинять всякого человека, и выше зависти, не быть таким человеком, которого руки были бы на всех и на котором были бы руки всех, но одному в уединении заниматься своим делом и не брать на себя попечения о чем-либо в мире, кроме себя самого. Короче сказать: странническая жизнь, нищета и пребывание в уединении – вот от чего рождается смирение и очищается сердце.

Достигших же совершенства признак таков: если десятикратно в день преданы будут на сожжение за любовь к людям, не удовлетворяются сим, как Моисей сказал Богу: ...аще убо оставиши им грех, остави; аще же ни, изглади мя из книги Твоея, в нюже вписал еси (Исх. 32:32); и как говорит блаженный Павел: Молилбыхся... отлучен быти от Христа по братии моей, и так далее (Рим. 9:3); и еще: Ныне радуюся в скорбех о вас, язычниках (Кол. 1:24). И прочие апостолы за любовь к жизни человеков прияли смерть во всяких ее видах.

Конец же всего этого вкупе – Бог и Господь. По любви к твари Сына Своего предал Он на крестную смерть. Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть за него на смерть (Ин. 3:16) – не потому, что не мог искупить нас иным образом, но чтобы научить нас тем преизобилующей любви Своей и смертию Единородного Своего Сына приблизить нас к Себе. А если бы у Него было что более драгоценное, и то дал бы нам, чтобы сим приобрести Себе род наш. И по великой любви Своей не благоволил стеснить свободу нашу, хотя силен Он сделать это, но благоволил, чтобы любовию собственного нашего сердца приблизились мы к Нему. И Сам Христос, по любви Своей к нам, послушен был Отцу Своему в том, чтобы с радостию принять на Себя поругание и печаль, как говорит Писание: ...вместо предлежащия Ему радости, претерпе крест, о срамоте нерадив (Евр. 12:2). Посему-то Господь в ту ночь, в которую был предан, сказал: Сие есть тело Мое, еже за мир даемо в жизнь (Лк. 22:19); и: Сия есть кровь Моя... яже за многия изливаема во оставление грехов (Мф. 26:28); и еще говорит: За них Аз свящу Себе (Ин. 17:19). Так достигают сего совершенства и все святые, когда соделаются совершенными и уподобятся Богу излиянием любви своей и человеколюбия ко всем. И домогаются святые сего признака – уподобиться Богу совершенством в любви к ближнему. Так поступали и отцы наши, иноки, когда для оного совершенства всегда принимали в себя уподобление, исполненное жизни Господа нашего Иисуса Христа.

Говорят, что блаженный Антоний никогда не решался сделать что-либо полезное более для него самого, нежели для ближнего, в том уповании, что выгода его ближнего наилучшее для него делание. Рассказывают также об авве Агафоне, будто бы сказал он: "Желал бы я найти прокаженного и взять у него тело его, а ему дать свое". Видишь ли совершенную любовь? И также, пока имел он что-либо вне себя, не мог утерпеть, чтобы не упокоить тем ближнего своего. И еще: был у него ножичек; брат, пришедши к нему, пожелал его иметь, и авва не дал ему выйти из келии своей без этого ножичка. Таково и прочее написанное о подобных мужах. Но к чему говорить это? Многие из них ради ближнего предавали тела свои зверям, мечу и огню. Никто не может взойти на степень этой любви, если не восчувствует он втайне надежды своей. И не могут приобрести любви к человекам те, которые любят мир сей. Когда приобретет кто любовь, вместе с любовию облекается в Самого Бога. А тому, кто стяжал Бога, необходимо не только не соглашаться на приобретение с Ним чего-либо иного, но и совлечься тела своего. Если же любовию к миру облечется кто в этот мир и в эту жизнь, то не облечется он в Бога, пока не оставит сего. Ибо Сам Бог засвидетельствовал сие, говоря: ...аще кто не оставит всего, и не возненавидит... душу свою, не может Мой быти ученик (Лк. 14:26). Должно не только оставить, но и возненавидеть это. А если кто не может быть учеником Господним, то как Господь вселится в нем?

Вопрос. Почему так сладостна надежда, и житие ее и дела ее легки, и скоро совершаются дела ее в душе?

Ответ. Потому что в этот час пробуждается в душе святых естественное пожелание, и дает им пить из этой чаши, и упоевает их. Посему-то не чувствуют уже они труда, но делаются нечувствительными к скорбям, и во все продолжение своего шествия думают, что шествие их совершается по воздуху, а не человеческими идут они стопами; потому что невидима ими трудность пути, пред ними нет холмов и потоков, и будут им острая... в пути гладки и прочее (Ис. 40:4); и потому что ежечасно обращено внимание их на лоно Отца их; и самая надежда, как бы перстом, в каждое мгновение указует им отдаленное и невидимое, как бы гадательно взирающим на сие сокровенным оком веры; и потому что желанием отдаленного, как бы огнем, разжжены все части души, и отсутствующее вменяется ими за присущее. Туда простирается все протяжение их помыслов, и всегда поспешают достигнуть туда; и когда приближаются к совершению какой-либо добродетели, не над нею одною трудятся, но вдруг и всецело совершают в совокупности все добродетели, потому что исполины сии шествие свое не царским совершают путем, как все прочие, но избирают для себя стези краткие, по которым иные благоименитые скоро приходят в обители. Самая надежда разжигает их как бы огнем, и не могут дать себе отдыха в стремительном и непрестанном течении, совершаемом с радостию. С ними бывает сказанное Иеремиею; ибо говорит: Рекох: не воспомяну имене Его, ниже возглаголю ктому во имя Его. И бысть в сердцы моем яко огнь горящ, и проницающий в кости мои (Иер. 20:9). Так памятование о Боге действует в сердцах их, упоеваемых надеждою обетовании Божиих.

Сокращенные стези добродетелей суть добродетели родовые, потому что не имеют они большого расстояния между многими стезями жития от одной стези до другой: не выжидают ни места, ни времени, не допускают расточения, но тотчас принимаются за дело и исполняют это.

Вопрос. Что такое бесстрастие человеческое?

Ответ. Бесстрастие не в том одном состоит, чтобы не ощущать страстей, но и в том, чтобы не принимать их в себя. Вследствие многих и различных добродетелей, явных и сокровенных, приобретенных святыми, страсти изнемогли в них и нелегко могут восстать на душу: и ум не имеет нужды непрестанно быть в рассуждении их внимательным, потому что во всякое время исполнен мыслями, какие с сознанием возбуждаются в разуме помышлением и беседою о превосходнейших нравах. И как скоро начинают возбуждаться страсти, ум внезапно восхищается от сближения с ними каким-то уразумением, проникшим в ум; и страсти, как сказал блаженный Марк, остаются в нем как бы праздными.

Ум, по благодати Божией, исполняя добродетельные деяния и приблизившись к ведению, мало ощущает того, что составляет худую и неразумную часть души. Ибо ведение восхищает в высоту его и отчуждает его от всего, что в мире. И по причине непорочности святых и тонкости, удобоподвижности и остроте ума их, а также по причине их подвига очищается ум их и оказывается просветленным, по сухости их плоти. И, вследствие обучения их безмолвию и продолжительного пребывания в оном, легко и скоро дается каждому внутреннее созерцание и в изумление приводит их созерцаемым. При сем, обыкновенно, изобилуют они созерцаниями, и ум их никогда не имеет недостатка в предметах разумения, и никогда не бывают они без того, что производит в них плод духа. Долговременным навыком изглаждаются в сердце их воспоминания, которыми возбуждаются в душе страсти, и ослабляется сила диавольской власти. Ибо когда душа не сдружится со страстями помышлением о них, тогда, поелику непрестанно занята она иною заботою, сила страстей не может в когтях своих удержать духовных чувств ее.

Вопрос. Какие преимущества смирения?

Ответ. Как самомнение есть распятие души в мечтании ее, которое уносит ее выспрь и не препятствует ей парить в облаках своих помыслов, так что кружится она по всей твари, так смирение собирает душу воедино безмолвием, и сосредоточивается она в себе самой. Как душа непознаваема и невидима телесными очами, так и смиренномудрый не познается среди людей. И как душа внутри тела сокрыта от зрения и от общения со всеми людьми, так и истинно смиренномудрый человек, по своему отлучению от всех и по недостатку во всем, не только не желает быть видим и знаем людьми, но даже такова его воля, – если можно, от самого себя погрузиться внутри себя, войти в безмолвие и вселиться в нем, всецело оставить все свои прежние мысли и чувствования, соделаться чем-то как бы несуществующим в твари, не пришедшим еще в бытие, вовсе незнаемым даже самой душе своей. И пока таковой человек бывает сокровен, заключен в себе и отлучен от мира, всецело пребывает он у своего Владыки.

Смиренномудрый никогда не останавливается посмотреть на собрания, народное стечение, волнение, шум, разгул, хлопоты и наслаждение, следствием которого бывает невоздержность; не обращает внимания на слова, беседы, клики и рассеяние чувств, но всему предпочитает разобщаться со всеми в безмолвии, уединившись и отлучившись от всей твари, заботясь о себе самом в стране безмолвной. Во всем умаление, нестяжательность, нужда, нищета для него вожделенны. Ему желательно не то, чтобы иметь у себя многое и быть в непрерывных делах, но чтобы во всякое время оставаться на свободе, не иметь забот, не возмущаться здешним, так чтобы помыслы его не исходили вне его. Ибо уверен он, что, если вдастся во многое, не возможет пробыть без смущения помыслов, потому что при многих делах бывает много забот и сборище помыслов многосложных. И человек перестает уже, в мире помыслов своих, быть выше всех земных попечений, за исключением малых, самых необходимых потребностей, и отлагает мысль, озабоченную единственно лучшими ее помыслами. Если же потребности не перестают удерживать его от лучших помыслов, то доходит он до состояния, в котором и терпит и делает вред, – и с этого времени отверзается дверь страстям, удаляется тишина рассудительности, бежит смирение и заключается дверь мира. По всему этому смиренномудрый непрестанно охраняет себя от всего многого; и тогда оказывается, что во всякое время он в тишине, в покое, в мире, в скромности, в благоговении.

В смиренномудром никогда не бывает поспешности, торопливости, смущения, горячих и легких мыслей, но во всякое время пребывает он в покое. Если бы небо прильпнуло к земле, смиренномудрый не ужаснется. Не всякий безмолвник смиренномудр, но всякий смиренномудрый – безмолвник. Кто несмиренномудр, тот не сдерживает себя; но сдерживающих себя несмиренномудрых найдешь многих. Сие и значит, что сказано кротким и смиренным Господом: ...научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф. 11:29). Смиренномудрый во всякое время пребывает в покое, потому что нечему привести ум его в движение или в ужас. Как никто не может устрашить гору, так небоязнен и ум его. И, если можно так выразиться (а может быть, и не неуместно сказать это), смиренномудрый несть от мира сего (Ин. 8:23), потому что и в печалях не ужасается и не изменяется, и в веселии не приходит в удивление и не ширится. Но все веселие его и истинное радование о том, что угодно Владыке его. За смиренномудрием следует скромность и собранность в себя, то есть целомудрие чувств, соразмерность голоса, немногословие, небрежение о себе, бедная одежда, ненадменная походка, наклонение очей долу, превосходство в милосердии, скорое излияние слез, уединенная душа, сердце сокрушенное, неподвижность к раздражению, нерасточенные чувства, малость имущества, умаление во всякой потребности, перенесение всего, терпение, небоязненность, твердость сердца, происходящая от возненавидения временной жизни, терпение в искушениях, веские, а не легкие мысли, угашение помыслов, хранение тайн целомудрия, стыдливость, благоговение, а сверх всего этого непрестанное безмолвствование и всегдашнее обвинение себя в неведении.

Смиренномудрому никогда не встречается такая нужда, которая приводила бы его в смятение или смущение. Смиренномудрый иногда, будучи один, стыдится себя самого. Дивлюсь же тому, что истинно смиренномудрый не осмелится и помолиться Богу или сподобиться молитвы, когда приступает к молитве, или просить чего-либо иного, и не знает, о чем молиться, но только молчит всеми своими помышлениями, ожидая одной милости и того изволения, какое изыдет о нем от лица достопоклоняемого Величия, когда преклоняет он лице свое на землю и внутреннее зрение сердца его вознесено к превознесенным вратам во Святое Святых, где Тот, Коего селение – мрак, пред Кем смежаются очи Серафимов, Чья добродетель побуждает легионы к ликостоянию их, на все чины их изливая молчание. И осмеливается только так говорить и молиться: "По воле Твоей, Господи, да будет со мною". То же и мы будем говорить о себе. Аминь.
  К оглавлению

Слово 49.
О вере и о смиренномудрии

Желаешь ли ты, человек малый, обрести жизнь? Сохрани в себе веру и смирение, потому что ими приобрящешь милость, и помощь, и словеса, изрекаемые в сердце Богом, а также Хранителя, сокровенно и явно с тобою пребывающего. Желаешь ли приобрести сие, то есть общение жизни? Ходи пред Богом в простоте, а не в знании. За простотою следует вера, а за утонченностию и извращением помыслов – самомнение, за самомнением же – удаление от Бога.

Когда предстанешь в молитве пред Бога, сделайся в помысле своем как бы муравьем, как бы пресмыкающимся по земле, как бы пиявицею и как бы немотствующим ребенком. Не говори пред Богом чего-либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему и ходи пред Ним, чтобы сподобиться тебе того отеческого промышления, какое отцы имеют о детях своих, младенцах. Сказано: Храняй младенцы Господь (Пс. 114:5). Младенец подходит к змее, берет ее за шею, и она не делает ему вреда. Нагим ходит младенец целую зиму, когда другие одеты и укрыты, и холод входит во все члены его; нагой сидит он в день холода, зимней стужи и изморози, и не болезнует. Ибо тело простоты его иным невидимым одеянием покрывает сокровенный Промысл, соблюдающий нежные члены его, чтобы не приблизился к ним от чего-либо вред.

Веришь ли теперь, что есть некий сокровенный Промысл, Которым нежное тело, по своей нежности и немощному житию готовое тотчас принять в себя всякий вред, охраняется среди сопротивного ему и не преодолевается тем. Сказано: Храняй младенцы Господь, и не только сих малых телом, но и тех мудрых в мире, которые оставили ведение свое, оперлись на оную вседовлеющую Премудрость, волею своею уподобились младенцам и потом уже стали учиться оной мудрости, не ощущаемой в трудах обучения. И прекрасно сказал богомудрый Павел: ...кто мнится мудр быти в мире сем, буй да бывает, яко да премудр будет (1 Кор. 3:18). Впрочем, проси у Бога, чтобы дал тебе прийти в меру веры. И если ощутишь в душе своей наслаждение сие, то не трудно сказать мне при сем, что нечему уже отвратить тебя от Христа. И не трудно тебе каждый час быть отводимым в плен далеко от земного и укрыться от этого немощного мира и от воспоминаний о том, что в мире. О сем молись неленостно, сего испрашивай с горячностию, об этом умоляй с великим рачением, пока не получишь. И еще молись, чтобы не ослабеть. Сподобишься же этого, если прежде с верою понудишь себя попечение свое возвергнуть на Бога и свою попечительность заменишь Его промышлением. И когда Бог усмотрит в тебе сию волю, что со всею чистотою мыслей доверился ты самому Богу более, нежели себе самому, и понудил себя уповать на Бога более, нежели на душу свою, – тогда вселится в тебе оная недоведомая сила и ощутительно почувствуешь, что с тобою несомненно сила, – та сила, которую ощутив в себе, многие идут в огонь, и не боятся, и, ходя по водам, не колеблются в помысле своем опасением потонуть, потому что вера укрепляет душевные чувства, и человек ощущает в себе, что как будто нечто невидимое убеждает его не внимать видению вещей страшных и не взирать на видение, невыносимое для чувств.

Конечно, думается тебе, что сим душевным ведением иной приемлет оное духовное ведение? Не только невозможно сим душевным ведением приять оное духовное, но даже нет возможности ощутить его и чувством или сподобиться его кому-либо из ревностно упражняющихся в ведении душевном. И если некоторые из них желают приблизиться к оному духовному ведению, то, пока не отрекутся от сего душевного, и от всяких изворотов его тонкости, и многосложных его способов, и не поставят себя в младенческий образ мыслей, дотоле не возмогут приблизиться, хотя мало, к ведению духовному. Напротив того, великим препятствием бывают для них навык и понятия душевного ведения, пока не изгладят сего мало-помалу. Оное духовное ведение просто и не просиявает в помыслах душевных. Пока разум не освободится от помыслов многих и не придет в единую простоту чистоты, дотоле не возможет ощутить духовного ведения.

Вот порядок сего ведения – ощутить наслаждение оною жизнию оного века: почему охуждает оно помыслы многие. Сие же душевное ведение, кроме множества помыслов, не может познавать что-либо другое, приемлемое в простоте ума, по слову Изрекшего: Аще не обратитеся, и будете яко дети, не можете войти в Царствие Божие (Мф. 18:3). Но вот многие не приходят в простоту сию, а по добрым делам их уповаем, что соблюдается им часть в Царствии Небесном, как из уразумения евангельских блаженств, которые Господь изобразил различно, может быть нами дознано, что сими блаженствами показал нам многие изменения, в разных родах жития, потому что каждый человек, на всяком пути, каким шествует к Богу, сам всеми мерами отверзает пред собою дверь Небесного Царствия.

Но оного духовного ведения никто не может приять, если не обратится и не будет как дитя. Ибо с сего только времени ощущается оное услаждение Небесным Царствием. О Царствии Небесном говорят, что оно есть духовное созерцание. И не делами помыслов обретается оно, но может быть вкушаемо по благодати. И пока не очистит себя человек, не имеет он достаточных сил и слышать о нем, потому что никто не может приобрести оного изучением. Если ты, чадо, достигнешь чистоты сердца, производимой верою в безмолвии от людей, и позабудешь знание мира сего, так что не будешь и ощущать его, то внезапно обретется пред тобою духовное ведение, без разыскания о нем. Поставь, говорят, столп, и возливай на него елей – и найдешь сокровище в недре своем. Если же удерживаешься вервию9 душевного знания, то не неуместно мне сказать, что удобнее тебе освободиться от железных уз, нежели от этого вервия; и всегда будешь недалек от сетей прелести, и никогда не уразумеешь, как возыметь дерзновение пред Господом и упование на Него, на всякий же час будешь ходить по острию меча и никоим образом не возможешь быть без печали. В немощи и простоте молись, чтобы хорошо жить тебе пред Богом и быть без попечения. Ибо как тень следует за телом, так и милость – за смиренномудрием. Наконец, если желаешь заняться этим, то никак не подавай руки немощным помыслам. Если всякий вред, всякая злоба и все опасности окружают и будут устрашать тебя, не заботься о сем и не ставь сего ни во что.

Если однажды вверил ты себя Господу, вседовлеющему для охранения твоего и смотрения о тебе, и если пойдешь вослед Его, то не заботься опять о чем-либо таковом, но скажи душе своей: "На всякое дело довлеет для меня Того, Кому единожды предал я душу свою. Меня здесь нет; Он это знает". Тогда на деле увидишь чудеса Божии: увидишь, как во всякое время Бог близок, чтобы избавлять боящихся Его, и как Его Промысл окружает их, хотя и невидим. Но потому, что невидим телесными очами Хранитель, пребывающий с тобою, не должен ты сомневаться о Нем, будто бы Его нет, ибо нередко открывается Он и телесным очам, чтобы тебе благодушествовать.

Как скоро человек отринет от себя всякую видимую помощь и человеческую надежду и с верою и чистым сердцем пойдет вослед Богу, тотчас последует за ним благодать и открывает ему силу свою в различных вспоможениях. Сперва открывает – в этом явном, касающемся до тела, и оказывает ему помощь промышлением о нем, чтобы в этом всего более мог он восчувствовать силу о нем Божия Промысла. И уразумением явного уверяется и в сокровенном, как и свойственно младенчеству его мыслей и житию его. Ибо как уготовляется потребное для него, когда о том и не заботился? Многие удары, приближающиеся к нему, часто исполненные опасностей, проходят мимо, когда человек о них и не помышлял; между тем благодать неощутимо и весьма чудесно отражает от него это и хранит его, как питающая чад своих птица, которая распростирает над ними крылья свои, чтобы не приблизился к ним от чего-либо вред. Благодать дает ему видеть очами своими, как близка была к нему погибель его и как остался он невредимым. Так обучает его и в рассуждении сокровенного, открывает пред ним хитросплетение мыслей и помыслов трудных, непостижимых. И легко сыскивается человеком значение их, взаимная между ними связь, и прелесть их, и к которому из сих помыслов прилеплен человек, как они рождаются один от другого и губят душу. И благодать посрамляет пред очами его всю злокозненность демонов и убежище помыслов их, влагает в него смысл уразумевать будущее; в простоте его воссиявает сокровенный свет, чтобы вполне ощущать силу понятий в тонких помыслах, и как бы перстом указует ему, что потерпел бы он, если бы не дознал сего. И тогда рождается у него отсюда та мысль, что всякую вещь, малую и великую, должно ему в молитве испрашивать себе у Создателя своего. Когда Божественная благодать утвердит мысли его, чтобы во всем этом уповал он на Бога, тогда мало-помалу начинает он входить в искушения. И благодать попускает, чтобы насылаемы были на него искушения, соответственные его мере, чтобы понести человеку силу их. И в сих искушениях ощутительно приближается к нему помощь, чтобы благодушествовал он, пока обучится постепенно, и приобретет мудрость, и в уповании на Бога станет презирать врагов своих. Ибо умудриться человеку в духовных бранях, познать своего Промыслителя, ощутить Бога своего и сокровенно утвердиться в вере в Него невозможно иначе, как только по силе выдержанного им испытания.

Благодать, как скоро усмотрит, что в помысле человека начало появляться несколько самомнения и стал он высоко о себе думать, тотчас попускает, чтобы усилились и укрепились против него искушения, пока не познает свою немощь, не бежит и не емлется во смирении за Бога. Сим приходит человек в меру мужа совершенного верою и упованием на Сына Божия и возвышается до любви. Ибо чудная любовь Божия к человеку познается, когда бывает он в обстоятельствах, разрушающих надежду его. Здесь Бог силу Свою показует в спасении его. Ибо никогда человек не познает силы Божией в покое и свободе, и нигде Бог не являл ощутительно действенности Своей, как только в стране безмолвия и в пустыне, в местах, лишенных сходбищ и молвы, бывающей в обитании с людьми.

Не дивись, что, когда приступаешь к добродетели, отвсюду источаются на тебя жестокие и сильные скорби, потому что и добродетелию не почитается та, совершение которой не сопровождается трудностию дела. Ибо по сему самому, как сказал святой Иоанн, она и наименована добродетелию (αρετη): добродетели, говорит, обычно встречать затруднения; она достойна порицания, когда привязана к покою. Блаженный монах Марк сказал: "Всякая совершенная добродетель именуется крестом, когда исполняет заповедь Духа". Посему-то вси хотящии жити в страхе Господнем и о Христе Иисусе, гоними будут (2 Тим. 3:12). Ибо говорит Он: аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет (Мк. 8:34). Кто не хочет жить в покое, тот, погубив душу свою Мене ради, обрящет ю (Мф. 16:25). Для того предварил Он тебя и предложил тебе крест, чтобы ты определил себе смерть и потом уже послал душу свою идти вослед Его.

Ничто так не сильно, как отчаяние: оно не знает, чтобы кто победил его, десными ли то или шуими. Когда человек в мысли своей лишит свою жизнь надежды, тогда нет ничего дерзостнее его. Никто из врагов не может противостать ему, и нет скорби, слух о которой привел бы в изнеможение мудрование его, потому что всякая приключающаяся скорбь легче смерти, а он подклонил главу, чтобы принять на себя смерть. Если во всяком месте, во всяком деле, во всякое время <во всем>, что ни захотел бы ты совершить, будешь в мыслях своих предполагать цель и дел и печали, то не только во всякое время окажешься благодушным и неленивым, чтобы противостать всякому представляющемуся тебе неудобству, но от сих помыслов твоих побегут от тебя устрашающие и ужасающие тебя мысли, обыкновенно порождаемые оными к покою устремленными помыслами. И все, что встречается тебе трудного и неудобного, покажется тебе удобным и легким. Нередко будет встречаться с тобою противное тому, чего ты ожидал; а быть может, никогда не встретится с тобою ничего подобного.

Знаешь, что надежда покоя во все времена заставляла людей забывать великое, благое и добродетели. Но и те, которые в мире сем живут для тела, не могут вполне достигать исполнения желаний своих, если не решаются в уме своем терпеть неприятное. И поелику свидетельствует о сем опыт, то не нужно убеждать в этом словами; потому-то и прежде нас и доныне, не от иного чего, но от сего именно люди изнемогают и не только не одерживают победы, но даже лишаются наилучшего. Посему скажем короче, что если человек небрежет о Царстве Небесном, то разве по надежде малого здешнего утешения. И не это одно бывает с ним, но часто сильные удары и страшные искушения уготовляются всякому человеку, внимательному к своей воле, и к этому идут помыслы его, потому что правит ими похоть.

Кто не знает, что и птицы приближаются к сети, имея в виду покой? В уподоблении знанию птиц немногого, может быть, недостает и нашему знанию о том, что сокровенно или бывает прикрыто обстоятельствами, местом или чем иным, в чем только диавол изначала уловляет нас обещанием покоя и мыслями о нем.

Но имея в мыслях то, чтобы речь текла по желанию, уклонился я от цели, какую предположил слову своему вначале, а именно, что во всякое время должно нам в мыслях своих предполагать цель скорби во всяком деле, с какою хотим начать путь ко Господу, и конец совершения пути тщательно утверждать на этом начале. Как часто человек, когда хочет начать что-либо ради Господа, спрашивает так: есть ли в этом покой? Нет ли возможности удобно пройти сим путем без труда? Или, может быть, есть на нем скорби, причиняющие томление телу? Вот как везде всеми мерами домогаемся мы покоя. Что говоришь ты, человек? Желаешь взойти на небо, приять тамошнее Царство, общение с Богом, упокоение в тамошнем блаженстве, общение с Ангелами, жизнь бессмертную – и спрашиваешь: есть ли на пути этом труд? Чудное дело! Желающие того, что есть в этом преходящем веке, переплывают страшные волны морские, отваживаются проходить путями неудобопроходимыми и вовсе не говорят, что есть труд или печаль в том, что хотят сделать. А мы на всяком месте допытываемся о покое. Но если во всякое время будем представлять в уме путь крестный, то размыслим, какая печаль не легче этого пути?

Или, может быть, найдется человек, вовсе неубедившийся в том, что никто никогда не одержал победы на брани, не получал даже тленного венца, не достиг исполнения своего желания, хотя оно было и похвально, не послужил ничем в делах Божиих, не преуспел ни в одной из достохвальных добродетелей, если не оказался сперва пренебрегшим трудами скорбей и не допустил до сближения с собою мысли, побуждающей к покою, которая порождает нерадение, леность и боязнь, а чрез них во всем расслабление.

Когда ум возревнует о добродетели, тогда и внешние чувства, как то: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание – не уступают над собою победы таким трудностям, которые для них чужды, необычайны, выходят из предела сил естественных. А если вовремя обнаружит свою деятельность естественная раздражительность, то телесная жизнь бывает пренебрегаема паче уметов10. Ибо когда сердце возревнует духом, тело не печалится о скорбях, не приходит в боязнь и не сжимается от страха, но ум, как адамант, своею твердостию противостоит в нем всем искушениям. Поревнуем и мы духовною ревностию о воле Иисусовой, и отгнано будет от нас всякое нерадение, порождающее в мыслях наших леность, потому что ревность рождает отважность, душевную силу и телесную рачительность. Какая сила бывает в демонах, когда душа подвигнет против них свою природную сильную ревность? А также и усердие называется порождением ревности. И когда оно приводит в действие свою силу, придает в душе крепость всякой силе, соделавшейся небоязненною (а и самые венцы исповедничества, какие приемлют подвижники и мученики терпением своим, приобретаются сими двумя деланиями ревности и усердия, порождаемых силою естественной раздражительности), тогда люди в лютой скорби мучений делаются бесстрашными. Да даст Бог и нам такое усердие благоугождать Ему! Аминь.
  К оглавлению

Слово 50.
О пользе бегства от мира

Подлинно упорна, трудна и неудобна борьба, предстоящая нам в делах житейских. Сколько бы ни мог человек соделаться непобедимым и крепким, как скоро приближается к нему <то>, что служит причиною приражения браней и подвигов, не оставляет его страх и угрожает ему скорым падением, даже более, нежели при явной брани с диаволом. Поэтому, пока человек не удаляется от того, чего боится сердце его, врагу всегда есть удобство напасть на него. И если немного задремлет он, враг легко погубит его. Ибо когда душа связана вредными сношениями с миром, самые сношения сии делаются для него острыми рожнами; и как скоро встречает их, как бы естественным образом уступает над собою победу. И потому древние отцы наши, проходившие сими стезями, зная, что ум наш не во всякое время возможет и в состоянии будет неуклонно стоять на одном месте и блюсти стражбу свою, в иное же время не может и усмотреть того, что вредит ему, премудро рассуждали и, как в оружие, облекались в нестяжательность, которая, как написано, свободна от многих борений (чтобы таким образом своею скудостию человек мог избавиться от многих грехопадений), и уходили в пустыню, где нет житейских занятий, служащих причиною страстей, чтобы, когда случится им изнемочь, не встречать причин к падениям, разумею же раздражение, пожелание, злопамятность, славу, но чтобы все это и прочее соделала легким пустыня. Ибо ею укрепляли и ограждали они себя, как непреоборимым столпом. И тогда каждый из них мог совершать подвиг свой в безмолвии, где чувства не находили себе помощи, для содействия нашему противоборнику, в встрече с чем-либо вредным. Лучше нам встретить смерть в подвиге, нежели жить в падении.
К Слову 51 К оглавлению


Примечания:

1 Древним славянским переводом подтверждается греческое чтение: εχεις, а не перевод Паисиев: Бог имеет.

2 В древнем сербском переводе читается: иже не озарен, хотя в греческом сказано без отрицания: οστις διαυγης.

3 Праг – порог, завеса. – Ред.

4 Слова, заключенные в скобки, заимствованы из древнего сербского перевода.

5 Евхиты (греч.; или мессалиане) – "молящиеся", еретики IV в., практиковавшие непрерывную молитву в ущерб церковной дисциплине и вероучительной догматике. – Ред.

6 Древний славянский перевод показывает, что вместо: εν τω αιωνι надобно читать: εν τω αγωνι.

7 Глумление без разума – неразумное размышление. – Ред.

8 Слова: Что такое смирение? – и сказал дополнены из древнего славянского перевода.

9 Вервь, вервие – верёвка, сеть. – Ред.

10 Умет – помёт, сор. – Ред.


Текст по изданию «Преподобного Исаака Сирина Слова подвижнические» (М., «Правило веры», 2002 г.).
Источник: «PAGEZ.RU».

 
Facebook
ВКонтакте
Free counters! Православное христианство.ru. Каталог православных ресурсов сети интернет Український православний інтернет
Используются технологии uCoz