Святитель Григорий Богослов

Слово 31.
О богословии пятое,
о Святом Духе

Таково слово о Сыне и так избежало побивающих камнями, пройде посреди них (Ин. 8, 59), потому что слово не побивается камнями, но само, когда хочет, и камнями, и пращою поражает зверей, то есть учения, со злым умыслом приступающие к горé! Теперь спрашивают: «Что ж скажешь о Святом Духе? Откуда вводишь к нам чуждого и незнаемого по Писанию Бога?» И это говорят даже те, которые умеренно рассуждают о Сыне! Ибо что видим в дорогах и реках, которые и отделяются одна от другой, и вместе сходятся, это из-за переизбытка нечестия бывает и здесь: расходящиеся в одном соглашаются в другóм, отчего невозможно доподлинно узнать, чтó приемлется ими и чтó оспаривается.

Правда, что слово о Духе не без затруднений, не только потому, что противники, обессиленные словами о Сыне, еще с бóльшим жаром борются против Духа (а им непременно надобно в чём-нибудь кощунствовать, иначе и жизнь для них не жизнь), но и потому, что мы сами, подавленные множеством вопросов, находимся в таком же положении, в каком бывают люди, которые теряют охоту к пище, так скоро одна снедь возбудила в них к себе отвращение. Как для них равно неприятна всякая пища, так и для нас всякое слово. Впрочем, подаст Дух, и слово потечет, и Бог прославится. Но тщательно разыскивать и разбирать, в скольких значениях берутся и употребляются в Божественном Писании словá Дух и Святой, собирать свидетельства в пользу умозрения и доказывать, что кроме этого в особенном смысле берется выражение, составляемое из обоих моих слов, именно Дух Святой, — предоставляю другим, которые любомудрствовали об этом и для себя, и для нас, так как и мы любомудрствуем об этом для них. А сам обращусь к продолжению слóва.

Те, которые негодуют на нас за Духа Святого, будто бы вводим какого-то чуждого и неподлинного Бога, и которые крепко стоят за букву, пусть знают, что они убоялись страха, где нет страха (Пс. 13, 5), и пусть ясно поймут, что их привязанность к букве есть только прикрытие нечестия, как вскоре окажется, когда по мере сил опровергнем их возражения. А мы так смело верим Божеству Духа, Которому и поклоняемся, что, относя к Троице одни и те же изречения (хотя это и кажется для иных несколько дерзновенным), начнем богословие так: Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мiр (Ин. 1, 9), то есть Отец. Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мiр, то есть Сын. Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мiр, то есть другой Утешитель. Был, и был, и был, но был едино. Свет, и Свет, и Свет, но единый Свет, единый Бог. То же самое еще прежде представил и Давид, сказав: во свете Твоем мы видим свет (Пс. 35, 10). И мы ныне увидели и проповедуем краткое, ни в чём не излишествующее богословие Троицы, от Света — Отца приняв Свет — Сына во Свете — Духе. Грабитель пусть грабит, опустошитель пусть опустошает (Ис. 21, 2), но мы чтó поняли, то и проповедуем. Если не услышат нас внизу, взойдем на высокую гору и оттуда будем вопиять. Превознесем Дух, не убоимся. А если убоимся, то — безмолвствовать, а не проповедовать. Если было, когда не был Отец, то было, когда не был Сын. Если было, когда не был Сын, то было, когда не был Дух Святой. Если Один был от начала, то были Три. Если низлагаешь Одного, то смею сказать и говорю: не утверждай, что превозносишь Двоих. Ибо чтó пользы в несовершенном Божестве? Лучше же сказать, чтó за Божество, если Оно несовершенно? А как может быть совершенным, если недостает чего-либо к совершенству? Но недостает чего-то Божеству, не имеющему Святого. И как иметь это, не имея Духа? Ежели есть другая какая Святость, кроме Духа, то пусть скажут, чтó под нею понимать дóлжно. А если эта самая, то можно ли не быть ей от начáла? Разве лучше для Бога быть никогда несовершенным и без Духа? Если Дух не от начала, то Он ставится наряду со мной или немного выше меня; потому что временем отделяемся мы от Бога. Если ставится в один ряд со мной, то как Он меня делает богом или как соединяет с Божеством?

Но лучше полюбомудрствую с тобой о Духе, начав несколько выше, ибо о Троице мы ужé рассуждали. Саддукеи не признавали даже и бытия Духа (так как не признавали ни Ангелов, ни воскресения); не знаю, почему презрели они столь многие свидетельства о Духе в Ветхом Завете. Лучшие же и наиболее близкие к нам эллинские богословы имели представление о Духе, как мне это кажется, но не соглашались в наименовании и называли Его Умом мiра, Умом внешним и подобно тому. Что же касается мудрецов нашего времени, то одни почитали Его энергией, другие творением, иные Богом, а иные не решались сказать о Нём ни того, ни другого из уважения, как говорят они, к Писанию, которое будто бы ничего не выразило об этом ясно; почему они не почитают и не лишают чести Духа, оставаясь к Нему в каком-то среднем, вернее же сказать, весьма жалком расположении. Даже из признавших Его Богом одни благочестивы только в сердце, а другие осмеливаются чтить [Его] и устами. Но слышал я о других еще более мудрых измерителях Божества, которые, хотя согласно с нами исповедуют Трех умосозерцаемых, однако же настолько разделяют их между собой, что Одного полагают беспредельным и по сущности и по силе, Другого — беспредельным по силе, но не по сущности, а Третьего — ограниченным в том и другом, подражая, в ином только виде, тем, которые именуют их Создателем, Сотрудником и Служителем, из порядка имен и благодати заключая о постепенности именуемых. Ни слóва не скажем как не допускающим даже бытия Духа, так и эллинским пустословам, чтобы не умащать словá елеем грешных, а с прочими побеседуем следующим образом.

Необходимо дóлжно предположить, что Дух Святой есть что-нибудь или самостоятельное, или в другом представляемое; а первое сведущие в этом называют сущностью, последнее же — принадлежностью. Посему, если Дух есть принадлежность, то Он будет энергией Божией. Ибо чéм назвать Его тогда, кроме энергии, и чьей энергией, кроме как Божией? Такое же положение и приличнее и не вводит сложности. И если Он энергия, то, без сомнения, будет производимым, а не производящим, и вместе с производством прекратится. Ибо такова всякая энергия. Но как же Дух и действует (1 Кор. 12, 11), и говорит (Мф. 10, 20), и отделяет (Деян. 13, 2), и оскорбляется (Еф. 4, 30), и бывает разгневан (Ис. 63, 10), и производит всё то, чтó свойственно движущему, а не движению? Если же Дух есть сущность, а не принадлежность сущности, то надобно будет предположить, что Он или творение, или Бог, ибо среднего чего-либо между творением и Богом — или непричастного ни тому, ни другому, или составленного из того и другого — не выдумают и те, которые созидают Трагелафов¹. Но если творение, то как же в Него веруем? Как в Нём совершаемся? Ибо не одно и то же значит веровать во что-то и верить чему-либо. Веруем мы в Божество, а верим всякой вещи. Но если Бог, а не творение, то Он ужé не произведение, не сослужебное и вовсе не что-либо из носящих низкие имена.

Теперь за тобой слово, пусть мечут твои пращи; пусть сплетаются твои умозаключения! «Дух, без сомнения, есть или нерожденное, или рожденное. И если нерожденное, то [значит существует] два безначальных. А если рожденное, то (опять подразделяешь) рожден или от Отца, или от Сына. И если от Отца, то два Сына и Брата (придумай, если хочешь, что они или близнецы, или один старше, а другой моложе, ибо ты крайне плотолюбив!). А если от Сына, то [скажешь] явился у нас Бог-внук? Но может ли что быть страннее этого?» Так рассуждают те, которые умны на зло (Иер. 4, 25), а доброго написать не хотят. Но я, находя деление необходимым, принял бы именуемых, не убоявшись имен. Ибо когда Сын есть Сын в некотором высшем отношении и, кроме этого имени, никаким другим не можем означить того, чтó от Бога единосущно с Богом, то не дóлжно думать, что ужé необходимо переносить на Божество и все дольние наименования даже нашего родства, или, может быть, ты предположишь и Бога-мужа на том основании, что Бог именуется и Отцом, и Божественность, по силе самогó наименования, признáешь чем-то женским. Духа же — ни мужем, ни женой, потому что не рождает. А если еще дашь волю своему воображению и скажешь по старым бредням и басням, что Бог родил Сына от хотения Своего, то вот ужé у нас введен Бог — вместе муж и жена, как у Маркиона и Валентина, выдумавшего новые Эоны. Но поскольку мы не принимаем первого твоего деления, по которому не допускается ничего среднего между нерожденным и рожденным, то твои братья и внуки тотчас исчезают вместе с этим пресловутым делением и, подобно многосложному узлу, у которого распущена первая петля, сами собой распадаются и удаляются из богословия. Ибо скажи мне, где поместить Исходящее, Которое в твоем делении оказывается средним членом и введено лучшим Богословом — нашим Спасителем, если только следуя третьему своему завету, не исключил ужé ты из Евангелия и этого выражения: Дух Святой, Который от Отца исходит (Ин. 15, 26)? Поскольку Он от Отца исходит, то не тварь. Поскольку не есть рожденное, то не Сын. Поскольку есть среднее между Нерожденным и Рожденным, то Бог. Так, избежав сетей твоих умозаключений, оказывается Он Богом, Который сильнее твоих делений!

«Поэтому чтó же есть исхождение?» Объясни ты мне нерожденность Отца, тогда и я отважусь естествословить о рождении Сына и об исхождении Духа, тогда, проникнув в тайны Божии, оба мы придем в изумление, — мы, которые не могут видеть у себя под ногами и исчислить песок морей и капли дождя и дни вечности (Сир. 1, 2), не то что вдаваться в глубины Божии и судить о естестве столь невысказанном и неизъяснимом.

Ты говоришь: «Чего же недостает Духу, чтоб быть Сыном? Ибо если бы ни в чём не было недостатка, то Он был бы Сыном». — Мы не говорим, чтоб чего-нибудь недоставало. Ибо в Боге нет недостатка. Но разность (скажу так) проявления или взаимного соотношения производит разность и их наименований. Ибо и Сыну ничего не недостает, чтоб быть Отцом (так как Сыновство не есть недостаток), но Он не есть еще поэтому Отец. В противном случае и Отцу недостает чего-то, чтоб быть Сыном, потому что Отец — не Сын. Но это не означает недостатка (откуда быть ему?) и убавления в сущности. Это самое — быть нерожденным, рождаться и исходить дает наименования, первое — Отцу, второе — Сыну, третье — Святому Духу, о Котором у нас слово, так что неслитность трех Ипостасей соблюдается в едином естестве и достоинстве Божества. Сын не Отец, потому что Отец один, но то же, чтó Отец. Дух не Сын, хотя и от Бога, потому что Единородный один, но то же, чтó Сын. И Три — едино по Божеству, и Единое — три по личным свойствам, так что нет ни единого — в смысле Савеллиевом, ни трех — в смысле нынешнего лукавого разделения.

«Итак, чтó же? Дух есть Бог?» — Без сомнения. «И единосущен?» — Да, потому что Бог. «Укажи же мне, — продолжаешь ты, — чтоб от одного и того же один был сын, а другой не сын, и притом оба были единосущны, тогда и я допущу Бога и Бога». — Укажи же и ты мнимого Бога и иное Божие естество, и тогда представлю тебе саму Троицу с теми же именами и именуемыми. А если Бог один, и высочайшее Естество одно, — то откуда возьму для тебя подобие? Или станешь опять искать его в вещах дольних и окружающих тебя? Хотя крайне стыдно, и не только стыдно, но большей частью бесполезно, подобие горнего брать в дольнем, неподвижного — в естестве текучем, и, как говорит Исаия, спрашивать мертвых о живых (Ис. 8, 19), однако же попытаюсь угодить тебе и отсюда извлечь нечто в помощь слову. Но об ином думаю умолчать; хотя из истории животных можно представить много (частью нам, частью немногим) известного о том, как искусно устроила природа рождения животных, ибо говорят, что не только от однородных родятся тождеродные, а от разнородных инородные, но и от разнородных тождеродные, а от однородных инородные. А если кто верит легенде, то есть и иной образ рождения, именно: животное само себя истребляет и само из себя рождается. Но есть и такие животные, которые по щедрости природы перерождаются, из одного рода превращаясь и претворяясь в другой.

Даже от одного и того же иное есть не порождение, а другое порождение, впрочем то и другое единосущно, чтó некоторым образом ближе подходит к настоящему предмету. Но я, представив один пример, собственно нас касающийся и всем известный, перейду к другому рассуждению. Чтó был Адам? — Творение Божие. А Ева? — Часть этого творения. А Сиф? — Порождение обоих. Итак, не замечаешь ли, что творение, часть и порождение тождественны? — Как не видеть? — И единосущны они или нет? — Почему же не так? — Итак, признано, что и различно произошедшие могут быть одной сущности. Говорю же это не с тем, чтоб творение, или отделение, или иное что-нибудь телесное перенести и на Божество (да не нападает на меня еще какой-нибудь словоборец!), а чтоб всё это служило как бы образом умосозерцаемого. Но невозможно, чтоб взятое для сравнения во всём совершенно соответствовало истине. «И к чему это?» — спрашиваешь. — «Не одного лицá было одно порождением, а другое чем-то иным». Что ж из этого? Разве Ева и Сиф не от одного Адама? — От кого же иного? — Или оба они порождение Адама? — Несомненно. — А чтó же такое? — Ева — часть, а Сиф — порождение. — Однако же оба они тождественны между собой, потому что оба люди, в чём никто не будет спорить. Итак, перестанешь ли препираться против Духа и утверждать, что Он непременно или порождение, или не единосущен и не Бог, хотя и в сродном человеку открываем возможность вашего мнения? И ты, думаю, одобрил бы его, если бы не обучился слишком упорствовать и спорить против очевидности.

Но ты говоришь: «Кто поклонялся Духу? Кто из древних или из новых? Кто молился Ему? Где написано, что дóлжно Ему поклоняться и молиться? Откуда ты взял это?» — Удовлетворительнейшую на это причину представлю тебе впоследствии, когда буду рассуждать о неписаном. А теперь достаточно будет сказать одно то, что в Духе мы поклоняемся и через Него молимся. Ибо сказано: Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине (Ин. 4, 24). И еще: ибо мы не знаем, о чём молиться, как дóлжно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8, 26). И еще: стану молиться Духом, стану молиться и умом (1 Кор. 14, 15), то есть во уме и в Духе. Итак, поклонение, или моление Духом, по моему мнению, означает не иное чтó, а то, что Дух Сам Себе приносит молитву и поклонение. Неужели не одобрит этого кто-нибудь из мужей богодухновенных, хорошо знающих, что поклонение Единому есть поклонение Трем, по равночестности в Трех достоинства и Божества.

Меня не устрашит и то, что, по сказанному, всё получило бытие через Сына (Ин. 1, 3), как будто под словом всё заключается и Дух Святой. Ибо не просто сказано: всё, но: всё, что нáчало быть. Не Сыном Отец, не Сыном и всё то, чтó не имело начáла бытия. Поэтому докажи, что Дух имел начáло бытия, и потóм отдавай Его Сыну и сопричисляй к тварям. А пока не докажешь этого, всеобъемлемостью слóва нимало не поможешь нечестию. Ибо если Дух имел начáло бытия, то, без сомнения, Христом, я сам не буду отрицать этого. А если не имел, то почему заключаться Ему под словом всё или быть через Христа? Итак, перестань и худо чествовать Отца, восставая против Единородного (ибо худое то чествование, когда лишаешь Его Сына и вместо Сына даешь превосходнейшую тварь), и худо чествовать Сына, восставая против Духа. Сын не создатель Духа, как чего-то Ему сослужебного, но сопрославляется с Ним как с равночестным. Не ставь наряду с собой ни Единого из Троицы, чтоб не отпасть тебе от Троицы, и ни у Единого не отнимай Божеского естества и равной достопоклоняемости, чтоб с отнятием Единого из Трех не было отнято всё, лучше же сказать, чтоб тебе не отпасть от всего. Лучше иметь недостаточное понятие о единстве, нежели со всей дерзостью предаваться нечестию.

Теперь касается слово мое сáмого главного. И хотя скорблю, что ныне возобновляется вопрос, давно ужé умерший и уступивший место вере, однако же на нас, которые имеют Слово и стоят за Духа, лежит необходимость противостать привязчивым охотникам до споров и не отдаваться беззащитно в плен. Они говорят: «Если Бог, Бог и Бог; то как же не три Бога? И Прославляемое тобой не есть ли многоначалие?» — Кто ж говорит это? Те ли, которые достигли совершенства в нечестии, или и те, которые занимают второе место, то есть те, которые благомысленнее других рассуждают о Сыне? Хотя есть у меня общее слово к тем и другим; однако же есть и особенное к последним, именно же следующее. Чтó скажете нам, троебожникам, вы, которые чтите Сына, хотя и отступились от Духа, разве и вы не двоебожники? Если отречетесь и от поклонения Единородному, то явно станете на стороне противников. И тогда нужно ли будет оказывать вам человеколюбие, как будто не совершенно еще умершим? А если вы чтите Сына и в этом отношении еще здравы, то спросим вас, чéм защитите свое двоебожие, если бы кто стал обвинять вас? Ежели есть у вас слово смышленое, отвечайте, укажите и нам путь к ответу. Тех же доводов, какими отразите вы от себя обвинение в двоебожии, достаточно будет и для нас против обвинения в троебожии. А таким образом одéржим мы верх, употребив вас — обвинителей в защитники себе. Что же благороднее этого? Какой же у нас общий ответ, какое общее слово тем и другим?

У нас один Бог, потому что Божество одно. И к Единому возводятся сущие от Бога, хотя и веруется в Трех, потому что как Один не больше, так и Другой не меньше есть Бог, и Один не прежде, и Другой не после: Они и в воле не рассекаются², и по силе не делятся, и всё то не имеет мéста, что только бывает в вещах делимых. Напротив, если выразиться короче, Божество в Разделенных неделимо, как в трех солнцах, которые заключены одно в другом, одно растворение света. Поэтому когда имеем в мысли Божество, первопричину и единоначалие, тогда представляемое нами — одно. А когда имеем в мысли Тех, в Которых Божество, Сущих от первой Причины, и Сущих от Нее довременно и равночестно, тогда Поклоняемых — три.

Скажут: «Что ж? Не одно ли Божество и у эллинов, как учат те из них, которые совершеннее других любомудрствовали? И у нас целый род — одно человечество. Однако же у язычников богов, как и у нас людей, много, а не один». — Но там, хотя общность и имеет единство, представляемое, впрочем, мысленно, однако же неделимых много, и они разделены между собой временем, страстями и силой. Ибо мы не только сложны, но и противоположны как друг другу, так и сами себе; не говоря ужé о целой жизни, даже и одного дня не бываем совершенно теми же, но непрестанно течем и изменяемся и по телу, и по душе. А не знаю, едва ли не таковы же Ангелы и всякое, кроме Троицы, горнее естество, хотя они просты и по близости своей к верховному Благу крепко утверждены в добре. А что касается чтимых эллинами богов и, как сами называют, демонов, то нам нет нужды быть их обвинителями; напротив, по обличению собственных их богословов, они преданы страстям, мятежам, преисполнены злом и превратностями, состоят в противоборстве не только сами с собой, но и с первыми причинами, как называют они Океанов, Тефиев, Фанетов и еще не знаю кого, а напоследок какого-то детоненавистника — бога, который из властолюбия и ненасытности пожирает всех прочих, чтоб стать отцом всех людей и богов, несчастно поглощенных и изблеванных. — Если же, как сами они говорят во избежание срамословия, всё это басни и некие иносказания, чтó скажут в объяснение того, что всё у них разделено трехчастно и над каждой частью существ начальствует иной бог, отличный от прочих и веществом, и достоинством? Но не таково наше учение. Не такова доля Иакова, говорит мой Богослов (Иер. 51, 19). Напротив, каждое из Них³, по тождеству сущности и силы, имеет такое же единство с Соединенным, как и с Самим Собой. Таково понятие этого единства, насколько мы постигаем его. И если понятие это твердо, то благодарение Богу за умозрение! А если не твердо, поищем более твердого.

А твои доводы, которыми разоряешь наше единство, не знаю как назвать, — шуткой ли или чем дельным? И чтó у тебя за доказательство? — Говоришь: «Единосущные счисляются, а неединосущные не счисляются (под счислением же разумеешь собрание в одно число), а поэтому неизбежно заключение, что у вас, на этом основании, три Бога, тогда как нам нет этой опасности, потому что не называем единосущными». — Итак, одним словом, избавил ты себя от трудов и одержал худую победу. Поступок твой походит несколько на то, когда иной от страха смерти сам надевает на себя петлю. Чтоб не утрудиться, стоя за единоначалие, отрекся ты от Божества и предал врагам, чего они искали. Но я, хотя бы потребовалось и потрудиться несколько, не предам Достопоклоняемого. А здесь не вижу даже и труда. Ты говоришь: счисляются единосущные, а не имеющие единосущия воображаются единицами. Откуда ты взял это? У каких учителей и сказочников? Разве не знаешь, что всякое число показывает количество предметов, а не природу вещей? А я так прост, или, лучше сказать, такой неуч, что три вещи, хотя бы они и различны были по природе, в отношении к числу называю тремя. Но одно, одно и одно, хотя они и не сопрягаются по сущности, именую столькими же единицами, взирая не столько на вещи, сколько на количество счисляемых вещéй. Поскольку же ты чрезмерно держишься Писания, хотя и противишься Писанию, то вот тебе доказательства и отсюда. В Притчах трое имеют стройную походку, лев, козел и петух, четвертый, царь среди народа своего (Притч. 30, 29-31), не говорю ужé о других поименованных там четверочислиях, между тем как пересчитанные вещи различны по природе. И у Моисея нахожу двух херувимов, посчитанных по отдельности (Исх. 25, 19). Как же, по твоему правилу об именовании, тех назвать тремя, когда они столь несходны между собой по природе, а последних считать по отдельности, когда они настолько между собой однородны и близки? А если Бога и маммону, которые столь далеки между собой, подводя под одно число, назову двумя господами (Мф. 6, 24), то, может быть, ты еще более посмеешься такому счислению. Но ты говоришь: «У меня те предметы называются счисляемыми и имеющими ту же сущность, которых и имена произносятся соответственно, например: три человека и три Бога, а не три какие-нибудь вещи, ибо какая тут соответственность?» Это значит давать правило об именах, а не учить истине. Поэтому и у меня Петр, Павел и Иоанн и не три и не единосущны, пока не именуются тремя Петрами, тремя Павлами и столькими же Иоаннами. Ибо или, чтó наблюдал ты в рассуждении имен более родовых, того мы, следуя твоей выдумке, потребуем в рассуждении имен более частных, или, не уступив нам того, чтó уступлено было самомý, поступишь несправедливо. А чтó же Иоанн? Когда в Соборных посланиях говорит он, что три свидетельствуют на земле: дух, вода, кровь (1 Ин. 5, 8), ужели, по твоему мнению, выражается нескладно, во-первых, потому что осмелился пересчитывать неединосущные вещи, тогда как это присвоено тобой только единосущным (ибо кто скажет, чтоб поименованные вещи были одной сущности?), а во-вторых, потому, что сочинил словá не соответственно, а напротив, слово три⁴ поставив в мужском роде, вопреки правилам и уставам, как твоим, так и грамматическим, привел три имени среднего рода?⁵ Но какая в том разность, сказать ли слово три в мужском роде и потóм представить одно, одно и одно, или, сказав: один, один и один, наименовать их тремя не в мужском, а в среднем роде, — что находишь ты неприличным для Божества? А чтó твой рак, — рак животное, рак орудие и Рак созвездие?⁶ Чтó твой пес, — пес, живущий на суше, пес морской и пес небесный? Не думаешь ли, что их можно назвать тремя раками и псами? — Без сомнения, так. — Ужели же они поэтому и единосущны? Кто из здравомыслящих скажет это? Видишь ли, как рушилось твое доказательство, взятое от исчисления, и рушилось неоднократно опровергнутое? Ибо если и единосущные не всегда счисляются, и неединосущные могут счисляться, а имена произносятся о тех и других, то какие приобретения твоего учения? Но я принимаю в рассмотрение еще следующее, и может быть, не без основания. Одно и одно не слагается ли в два? И два опять не разлагаются ли на одно и одно? — Очевидно, так. — Но если, по твоему началу, слагаемые единосущны, а разделяемые иносущны, то какое из этого заключение? То, что одни и те же предметы и единосущны и иносущны.

Смешны мне также твои первочисленности и нижечисленности, о которых так высоко ты думаешь, как будто в порядке имен заключается порядок именуемых. Ибо если последнее справедливо, то тогда в Божественном Писании одни и те же, по равночестности естества, считаются то впереди, то впоследствии, мешает ли чтó одному и тому же, на том же основании, быть и честнее и малочестнее себя самогó?

Такое же у меня рассуждение о словах Бог и Господь, также о предлогах: из, через и в, по которым ты так ухищренно различаешь Божество, относя первый предлог к Отцу, второй — к Сыну, третий — к Духу Святому. Но чтó сделал бы ты, если бы каждый из этих предлогов постоянно присваивался одному, когда доказываешь ими такое неравенство в достоинстве и естестве, тогда как, насколько известно упражнявшимся в этом, все они и обо всех употребляются?

И этого довольно для людей не вовсе несознательных. Но поскольку тебе, однажды ринувшись в борьбу против Духа, всего труднее удержать свое стремление и, как не робкий вепрь, ты хочешь упорствовать до конца и напирать на меч, пока рана не дойдет до внутренности, то посмотрим, чтó остается еще сказать тебе.

Опять и ужé не раз повторяешь ты нам: «Не известен по Писанию». Хотя доказано, что Дух Святой не есть странность и нововведение, но был известен и открыт как древним, так и новым, и доказано ужé многими из рассуждавших об этом предмете, притом людьми, которые занимались Божественным Писанием не слегка и не поверхностно, но сквозь букву проникали во внутреннее, удостоились видеть сокровенную красоту и озарились светом вéдения, однако же и я покажу это как бы мимоходом и, насколько можно стараясь не подáть мысли, что берусь за лишний труд и щедр более надлежащего, когда могу строить на чужом основании. Если же побуждением к хуле и причиной чрезмерной болтливости и нечестия служит для тебя то, что в Писании Дух не весьма ясно именуется Богом и не так часто упоминается, как сперва Отец, а потóм Сын, я излечу тебя от этой болезни, полюбомудрствовав с тобой несколько об именуемых и именах, особенно соображаясь с употреблением Писания.

Из именуемого — иного нет, но сказано в Писании; другое есть, но не сказано; а иного нет и не сказано, другое же есть и сказано. Потребуешь у меня на это доказательств? — готов представить. По Писанию, Бог спит (Пс. 43, 24), пробуждается (Дан. 9, 14), гневается (Втор. 11, 17), ходит и престолом имеет Херувимов (Ис. 37, 16). Но когда Он имел немощи? И слыхал ли ты, что Бог есть тело? Здесь представлено то, чего нет. Ибо, соразмеряясь со своим понятием, и Божие назвали мы именами, взятыми с себя самих. Когда Бог, по причинам Ему Самомý известным, прекращает Свое попечение и как бы не заботится о нас, это значит — Он спит, потому что наш сон есть подобная бездейственность и беспечность. Когда, наоборот, вдруг начинает благодетельствовать, значит — Он пробуждается, потому что пробуждение есть прекращение сна, так же как внимательное рассматривание есть конец отвращения. Он наказывает; а мы сделали из этого — гневается, потому что у нас наказание бывает по гневу. Он действует то здесь, то там; а по-нашему — Он ходит, потому что хождение есть движение от одного к другому. Он почивает и как бы обитает во святых Силах, мы назвали это сидением и сидением на Престоле, чтó также свойственно нам. А Божество ни в чём так не упокоивается, как во святых. Быстродвижность названа у нас летанием, зрение наименовано лицом, даяние и приятие — рукой. А также всякая другая Божия сила и всякое другое Божие действие изображены у нас чем-либо взятым с телесного. И, с другой стороны, откуда взял ты словá: нерожденное и безначальное — эти твердыни твои; откуда и мы берем слово бессмертное? Укажи мне их буквально; иначе или твои отвергнем, а свое изгладим, потому что их нет в Писании, и тогда с уничтожением имен пропал и ты от своих предположений, погибла и эта стена прибежища, на которую ты надеялся; или, очевидно, что, хотя и не сказано этого в Писании, однако же оно взято из слов, то же в себе заключающих... Из каких же именно? Я первый и Я последний (Ис. 44, 6), прежде Меня не было Бога и после Меня не будет (Ис. 43, 10); ибо Мое есть всецело, оно не началось и не прекратится. Держась этого, поскольку ничего нет прежде Бога и Он не имеет причины, которая бы Ему предшествовала, назвал ты Его безначальным и нерожденным, а поскольку он не перестанет быть, — бессмертным и негибнущим. Таковы и такого свойства первых два случая. Чего же нет и не сказано? Того, что Бог зол, что шар четырехуголен, что прошедшее настало, что человек не сложен. Ибо знавал ли ты человека, который бы дошел до такого расстройства в уме, что осмелился бы помыслить или произнести что-нибудь подобное? — Остается показать, что есть и сказано, — Бог, человек, Ангел, суд, суета, то есть подобные твоим умозаключения, извращение веры, упразднение таинства.

А когда такая разница между именами и именуемыми, для чего ты так много раболепствуешь букве и предаешься иудейской мудрости, гоняясь за слогами и оставляя вещь? Если ты скажешь: дважды пять и дважды семь, а я из сказанного выведу: десять и четырнадцать или если животное разумное и смертное заменю словом человек, то неужели подумаешь, что говорю вздор? Да и как это, если говорю твое же? Ибо словá эти не столько принадлежат мне, который произносит их, сколько тебе, который заставляет произнести. Поэтому, как здесь смотрел я не столько на сказанное, сколько на понимаемое, так не преминул бы выговорить и другое что-нибудь, если б нашлось хотя не сказанное или неясно сказанное, но подразумеваемое в Писании, и не побоялся бы тебя — охотника спорить об именах. Такой дадим ответ людям наполовину благомыслящим (а тебе нельзя сказать и этого, ибо ты, отрицающий наименования Сына, как они ни ясны, ни многочисленны, конечно, не уважишь наименований Духа, хотя бы указали тебе гораздо яснейшие и многочисленнейшие известных), теперь же, возведя слово несколько выше, объясню и вам, мудрецам, причину всей неясности.

В продолжение веков были два знаменитых преобразования жизни человеческой, называемые двумя Заветами и, по известному изречению Писания, потрясениями земли (Агг. 2, 7). Одно вело от идолов к закону, а другое от закона — к Евангелию. Благовествую и о третьем потрясении — о перемещении от здешнего к тамошнему, непоколебимому и незыблемому. Но с обоими Заветами произошло одно и то же. Чтó именно? Они вводились не вдруг, не по первому приему за дело. Для чего же? Нам нужно было знать, что нас не принуждают, а убеждают. Ибо чтó не произвольно, то и непрочно, как поток или растение не надолго удерживаются силой. Добровольное же и прочнее, и надежнее. И первое — это дело употребляющего насилие, а последнее — собственно наше. Первое свойственно насильственной власти, а последнее — Божию правосудию. Поэтому Бог определил, что не для нехотящих дóлжно делать добрó, но — благодетельствовать желающим. Потому Он, как детоводитель и врач, иные отеческие обычаи отменяет, а другие дозволяет, попуская иное и для нашего услаждения, как врачи дают больным лекарство, искусно приправленное чем-нибудь приятным, чтоб оно было принято. Ибо нелегко переменить чтó вошло в обычай и долговременно было уважаемо. Что ж имею в виду? То, что первый Завет, запретив идолов, допустил жертвы, а второй, отменив жертвы, не запретил обрезания. Потóм те, которые однажды согласились на отмену, уступили и уступленное, одни — жертвы, другие — обрезание, и стали из язычников иудеями и из иудеев христианами, будучи увлекаемы к Евангелию постепенными изменениями. В этом да убедит тебя Павел, который от обрезания и очищения достиг того, что сказал: За чтó гонят меня, братия, если я и теперь проповедую обрезание? (Гал. 5, 11). То было нужно для домостроительства, а это для совершенства.

Этому хочу уподобить и богословие, только в противоположном отношении, ибо там преобразование достигалось через отмену, а здесь совершенство — через прибавления. Но дело в том, что Ветхий Завет ясно проповедовал Отца, но не с такой ясностью Сына; Новый открыл Сына и дал указания о Божестве Духа, ныне пребывает с нами Дух, даруя нам яснейшее о Нём познание. Не безопасно было прежде, нежели исповедано Божество Отца, ясно проповедовать Сына, и прежде, нежели признан Сын (выражусь несколько смело), обременять нас проповедью о Духе Святом и подвергать опасности утратить последние силы, как бывает с людьми, которые обременены пищей, принятой не в меру, или слабое еще зрение устремляют на солнечный свет. Надлежало же, чтоб Троичный свет озарял просветляемых постепенными прибавлениями, как говорит Давид, восхождениями (Пс. 83, 6), продвижениями от славы в славу и преуспеяниями. По этой-то, думаю, причине и на учеников нисходит Дух постепенно, соразмеряясь с силой приемлющих: в начале Евангелия, после страданий [Христовых], после вознесения, то совершает через них силы (Мф. 10, 1), то подается им через дуновение (Ин. 20, 22), то является в огненных языках (Деян. 2, 3). Да и Иисус возвещает о Нём постепенно, как сам ты увидишь при внимательнейшем чтении. Умолю, говорит, Отца, и иного Утешителя пошлет вам (Ин. 14, 16-17), чтоб не сочли Его противником Богу и говорящим по иной какой-либо власти. Потóм, хотя и употребляет слово пошлет, но присовокупляя: во имя Мое (Ин. 14, 26) и оставив слово умолю, удерживает слово пошлет. Потóм говорит: пошлю (Ин. 15, 26), показывая собственное достоинство. Потóм сказал: приидет (Ин. 16, 13), показывая власть Духа. Видишь постепенно воссиявшие нам озарения и тот порядок богословия, который и нам лучше соблюдать, не всё вдруг высказывал и не всё до конца скрывая, ибо первое неосторожно, а последнее безбожно; и одним можно поразить чужих, а другим — оттолкнуть своих. Присовокуплю к сказанному и то, чтó хотя, может быть, приходило ужé на мысль и другим, однако же считаю плодом собственного ума. У Спасителя и после того, как многое проповедал Он ученикам, было еще нечто, чего, как Сам Он говорил, ученики (может быть, по причинам, выше мной изложенным) не могли тогда вместить (Ин. 16, 12), и чтó поэтому скрывал Он от них. И еще Спаситель говорил, что будем всему научены снизошедшим Духом (Ин. 16, 13). Сюда-то отношу я и Само Божество Духа, ясно открытое впоследствии, когда ужé вéдение это сделалось благовременным и удобовместимым, по прославлении⁷ Спасителя, после того как не с неверием стали принимать чудо. Да и чтó большее этого или Христос обещал бы, или Дух преподал бы, если надобно признавать великим и достойным Божия величия и обетованное, и проповеданное?

Так уверен в этом сам я и желал бы, чтоб со мной всякий, кто мне друг, чтил Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святого, три Личности, единое Божество, нераздельное в славе, чести, сущности и царстве, как любомудрствовал один из богоносных мужей, живших незадолго до нас. Или да не видит, как говорит Писание, рассвета (Иов 3, 9), ни славы будущего озарения, кто верит иначе или, соображаясь с обстоятельствами, бывает то тем, то другим и о важнейших предметах судит не здраво. Если Дух не достопоклоняем, то как же меня делает Он богом в крещении? А если достопоклоняем, то как же не досточтим? А если досточтим, то как же не Бог? Здесь одно держится другим, это подлинно золотая и спасительная цепь. От Духа имеем мы возрождение, от возрождения — воссоздание, от воссоздания — познание о достоинстве Воссоздавшего.

Всё это можно было бы сказать о Духе в том предположении, что Он не засвидетельствован Писанием. Но теперь выступит перед тобой и рой свидетельств, из которых всякому, кто не слишком тупоумен и чужд Духа, ясно будет видно, что Божество Духа весьма открыто в Писании. Обрати внимание на следующее. Рождается Христос — Дух предваряет (Лк. 1, 35). Христос принимает крещение — Дух свидетельствует (Ин. 1, 33-34). Искушается Христос — Дух возводит Его [в пустыню] (Мф. 4, 1). Совершает силы Христос — Дух сопутствует. Возносится Христос — Дух преемствует. Чего великого и возможного единому Богу не может совершить Дух? И из имен Божиих какими не именуется Он, кроме нерожденности и рождения? Но эти свойства должны были оставаться при Отце и Сыне, чтоб не произошло слитности в Божестве, Которое приводит в устройство как всё прочее, так и само нестроение. Прихожу в трепет, когда представляю в уме и богатство наименований и то, что противящиеся Духу не стыдятся и такого числа имен. Он именуется: Дух Божий, Дух Христов (Рим. 8, 9), Ум Христов (1 Кор. 2, 16), Дух Господень (Ис. 61, 1), Сам Господь (2 Кор. 3, 17), Дух усыновления (Рим. 8, 15), истины (Ин. 14, 17), свободы (2 Кор. 3, 17), Дух премудрости, разума, совета, крепости, вéдения, благочестия, страха Божия (Ис. 11, 2-3), потому что всё это производит. Он всё исполняет сущностью, всё содержит (Прем. 1, 7) — исполняет мiр в отношении к сущности и невместим для мiра в отношении к силе. Он есть Дух благий (Пс. 142, 10), правый (Пс. 50, 12), владычественный (Пс. 50, 14) — по естеству, а не по усвоению, освящающий, но не освящаемый, измеряющий, но не измеряемый, заимствуемый, но не заимствующий, исполняющий, но не исполняемый, содержащий, но не содержимый, наследуемый (Еф. 1, 14), прославляемый (1 Кор. 6, 19-20), вместе счисляемый (Мф. 28, 19), угрожающий (Деян. 5, 1-10; Мф. 12, 31-32). Он есть перст Божий (Лк. 11, 20), огонь (Мф. 3, 11; Деян. 2, 3), как Бог, и думаю, для обозначения единосущия. Он есть Дух сотворивший (Иов 33, 4), воссоздающий [нас] в крещении (Тит 3, 5) и воскресении (Рим. 8, 11), Дух, Который всё ведает (1 Кор. 2, 11), всему учит (Ин. 14, 26), дышит, где хочет и сколько хочет (Ин. 3, 8), Дух наставляющий (Ин. 16, 3), говорящий (Мф. 10, 20), посылающий (Деян. 13, 4), отделяющий (Деян. 13, 2), прогневляемый (Ис. 63, 10), искушаемый (Деян. 5, 9), податель откровений (1 Кор. 2, 10), просвещения (Евр. 6, 4), жизни (Рим. 8, 11), лучше же сказать, сам свет и сама жизнь. Он делает меня храмом (1 Кор. 6, 19), творит богом, ведет к совершенству, почему и крещение предваряет (Деян. 10, 44), и по крещении взыскуется (Деян. 19, 5-6); Он производит всё то, чтó производит Бог. Он разделяется в огненных языках (Деян. 2, 3) и разделяет дары (1 Кор. 12, 11), творит апостолов, пророков, благовестников, пастырей, учителей (Еф. 4, 11); Он есть Дух разума, многочастный, ясный, светлый, нескверный, невозбранен (чтó равнозначно, может быть, словам: премудрый, многообразный в действиях, делающий всё ясным и светлым, свободный и неизменяемый), всесильный, всевидящий и проникающий все умные, чистые, тончайшие духи (Прем. 7, 22-23), то есть, сколько понимаю, силы ангельские, а также пророческие и апостольские, в то же время и не в одном месте, но там и здесь находящиеся, чем и означается неограниченность. И как же бы ты думал? Те, которые говорят это и учат этому, а кроме того именуют Духа другим Утешителем (Ин. 14, 16), как бы иным Богом, знают что только хула на Духа непростительна (Мф. 12, 31); Ананию же и Сапфиру, когда они солгали Духу Святому, оглашают солгавшими Богу, а не человеку (Деян. 5, 4), — то ли исповедуют о Духе, что Он Бог, или иное чтó? О, сколько ты в действительности груб и далек от Духа, если сомневаешься в этом и требуешь еще Учителя! Итак, наименования эти весьма многочисленны и многозначащи (ибо нужно ли приводить тебе местá Писания буквально?); а если в Писании и встречаются унизительные выражения: дается (Деян. 8, 18), посылается (Ин. 14, 26), делится (Деян. 2, 3), дарование, дар (Деян. 2, 38), дуновение (Ин. 20, 21), обетование (Деян. 2, 33), ходатайство (Рим. 8, 26) и другие тому подобные, то (не говоря о каждом из этих выражений) надобно их возводить к первой Причине, чтоб видеть, от Кого Дух, а не принять трех начáл подобно многобожникам. Ибо равно нечестиво и соединять с Савеллием, и разделять с Арием, — соединять относительно лицá, разделять относительно естества.

Чего я ни рассматривал сам с собой в любовéдущем уме своем, чем ни обогащал разума, где ни искал подобия для этого, но не нашел, к чему бы земному можно было применить Божие естество. Если и отыскивается малое некое сходство, то гораздо большее ускользает, оставляя меня внизу вместе с тем, чтó избрано для сравнения. По примеру других представлял я себе родник, ключ и поток и рассуждал: не имеют ли сходства с одним Отец, с другим Сын, с третьим Дух Святой? Ибо родник, ключ и поток неразделимы во времени и совместное их бытие непрерывно, хотя и кажется, что они разделены тремя свойствами. Но убоялся, во-первых, чтоб не допустить в Божестве какого-то течения, никогда не останавливающегося; во-вторых, чтоб таким подобием не ввести и численного единства. Ибо родник, ключ и поток в отношении к числу составляют одно, различны же только в образе представления. Брал опять в рассмотрение солнце, луч и свет. Но и здесь опасение, чтобы в несложном естестве не представить какой-либо сложности, примечаемой в солнце и в том, чтó от солнца; во-вторых, чтоб, приписав сущность Отцу, не лишить самостоятельности прочие лица и не сделать их силами Божиими, которые в Отце существуют, но не самостоятельны. Потому что и луч, и свет суть не солнце, а некоторые солнечные излияния и существенные качества солнца. В-третьих, чтоб не приписать Богу вместе и бытия, и небытия (к какому заключению может привести этот пример), а это еще нелепее сказанного прежде. Слышал я также, что некто находил искомое подобие в солнечном отблеске, который является на столé и сотрясается от движения вод, когда луч, собранный воздушной средой и потóм рассеянный отражающей поверхностью, приходит в странное колебание, ибо от многочисленных и частых движений перебегает он с мéста на место, составляя не столько одно, сколько многое, и не столько многое — сколько одно; потому что по быстроте сближений и расхождений ускользает прежде, нежели уловит его взор. Но, по моему мнению, нельзя принять и этого. Во-первых, потому что здесь слишком видно приводящее в движение, но первоначальнее Бога нет ничего, чтó приводило бы Его в движение, потому что Сам Он причина всего, а не имеет причины, которая была бы и Его первоначальнее. Во-вторых, потому что и этим подобием наводится прежняя мысль о движении, о сложности, о естестве непостоянном и зыблющемся, тогда как ничего подобного не дóлжно представлять о Божестве. И вообще ничего не нахожу, чтó при рассмотрении представляемого остановило бы мысль на избираемых подобиях, разве кто с должным благоразумием возьмет из образа что-нибудь одно и отбросит всё прочее. Наконец заключил я, что всего лучше отступиться от всех образов и теней, как обманчивых и далеко не достигающих до истины, держаться же образа мыслей более благочестивого, остановившись на немногих изречениях, иметь руководителем Духа, и какое озарение получено от Него, то, сохраняя до конца, с Ним, как с искренним сообщником и собеседником, проходить настоящий век, а по мере сил и других убеждать, чтоб поклонялись Отцу, и Сыну, и Святому Духу — единому Божеству и единой Силе. Богу всякая слава, честь, держава во веки веков. Аминь.

► Библиотека

Примечания:

¹ В греческом — ‛ο τραγέλαφος — буквально козлоолень (от ‛ο τράγος — козел, и ‛ο έλαφος — олень). Мифическое существо.

² То есть Лица Святой Троицы имеют единую волю.

³ Из Лиц Божества.

⁴ В греческом: τρείς.

⁵ В греческом языке словá дух (το πνεύμα), вода (το ‛ύδωρ) и кровь (το αίμα) — среднего рода.

⁶ В греческом языке слово ‛ο καρκίνος может означать: 1) рак, краб; 2) созвездие Рак; 3) щипцы, клéщи.

⁷ В греческом — μετά την τού Σωτήρος αποκατάστασιν. Буквально: после восстановления (возвращения, посвящения) Спасителя.

Текст по изданию «Святитель Григорий Богослов. Избранные творения» (Издательство Сретенского монастыря, М., 2008 г.).
Эл. издание — сайт ἩΣΥΧΊΑ (hesychia.narod.ru). При размещении на других сайтах — ссылка обязательна.