Святитель Иоанн Златоуст

Беседа о воскресении мертвых

1. Прежде мы беседовали с вами о догматах и о славе Единородного Сына Божия, заграждая уста унижающих Его достоинство и отчуждающих Его от Родителя¹. Сегодня хочу заняться учением преимущественно нравственным и предложить поучение вообще о жизни и поведении; вернее сказать, и эта беседа будет не только нравственная, но и догматическая, так как я намерен изложить учение о воскресении. Этот предмет многосторонен; он и в догматах служит руководством для нас, благоустраивает и жизнь нашу, освобождает и Промысл Божий от всякого обвинения. Как неверие в него расстраивает нашу жизнь, наполняет ее бесчисленными бедствиями и ниспровергает всё, так верование убеждает нас в бытии Промысла, располагает тщательно заботиться о добродетели и с великой ревностью избегать порока и наполняет всё спокойствием и миром. В сáмом деле, кто не ожидает воскресения и не верит, что он отдаст отчет за свои здешние делá, а думает, что всё наше ограничивается настоящей жизнью и за ней нет больше ничего, тот не будет заботиться о добродетели, — да и как он будет заботиться, когда не ожидает никакого воздаяния за труды? — не отстанет и от зла, не ожидая себе никакого наказания за злые делá свои; но, предавшись постыдным страстям, впадет в пороки всякого рóда. А кто убежден в будущем суде и имеет перед очами то страшное судилище, неизбежный отчет в делах и неподкупный приговор, тот всячески будет стараться соблюдать и целомудрие, и кротость, и другие добродетели, а невоздержания и дерзости и всякого другого порока избегать; чрез это он будет в состоянии без всякого затруднения и заградить уста обвиняющим Промысл Божий.

В сáмом деле, некоторые, видя, что люди кроткие, целомудренные и живущие по правде терпят бедность, бывают притесняемы, подвергаются клеветам, едва имеют необходимое пропитание, часто страдают и продолжительной болезнью, и тяжкими недугами, и не получают никакой помощи, а обманщики, нечестивцы и преданные разным порокам изобилуют богатством, роскошествуют, одеваются в блестящие одежды, сопровождаются огромной толпой слуг, служат предметом удивления, пользуются властью, имеют великое дерзновение перед самим царем, — видя это, некоторые обвиняют Промысл Божий и говорят: где же тут Промысл? Где же праведный суд? Целомудренный и кроткий бедствует, а невоздержный и развратный благоденствует: тому удивляются, а этого презирают; тот наслаждается великой роскошью, а этот — в бедности и крайнем затруднении. Сомневающийся в будущей жизни замолчит и решительно ничего не скажет, а умеющий мудрствовать о воскресении легко остановит хулу и негодующим на это скажет: перестаньте изощрять язык свой против сотворившего вас Бога; делá наши не ограничиваются настоящей жизнью, но мы стремимся к другой жизни, гораздо более продолжительной, или — лучше — не имеющей конца; и там этот бедняк, живущий добродетельно, непременно получит воздаяние за труды свои, а развратник и обманщик подвергнутся наказанию за свое нечестие и неправедные удовольствия. Итак, не будем судить о Промысле Божием только по настоящему, а станем судить и по будущему. Настоящая жизнь есть борьба, подвиг, поприще, а будущая — воздаяние, венец, награда. Как ратоборцу в борьбе нужно сражаться в поту, в пыли, в зное, в трудах и страданиях, так и праведнику здесь нужно много терпеть и всё переносить великодушно, если он хочет получить там светлые венцы. А если кого смущает благоденствие нечестивых, тот пусть еще представит, что, как разбойники, и расхитители гробниц, и человекоубийцы, и морские пираты, прежде, нежели они попадут в судилище, наслаждаются изобилием, приобретая свое благополучие чужими несчастьями, собирая неправедное богатство и всякий день пьянствуя, когда же подвергнутся приговору судьи, то за всё это получают наказание, — так и те, которые покупают блудниц, устраивают сибаритские пиршества, гордо поднимают брóви, величаются на торжище и притесняют бедных; и они в то время, когда придет Единородный Сын Божий с ангелами Своими, сядет на Престоле и поставит перед Собой всю вселенную, будучи приведены нагими и без всякой пышности, не имея ни в ком ни защитника, ни покровителя, без всякой пощады будут ввержены в огненные рéки. Посему не ублажай их за здешние их наслаждения, но плачь о предстоящем им наказании, равнó и праведного не называй несчастным за здешнюю его бедность, но ублажай за будущее богатство благ, и вкорени в душé своей учение о воскресении, дабы тебе, если ты благочестив и подвергаешься искушениям, сделаться более терпеливым, черпая более ревности в надеждах на будущее, а если — нечестив, отступить от нечестия, соблюдая себя целомудреннейшим по страху будущего наказания.

2. Поэтому и Павел непрестанно повторяет нам учение о воскресении, как и сегодня вы слышали такие словá его: знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный (2Кор. 5:1). Впрочем, обратимся к тому, чтò сказано выше, и посмотрим, как он перешел к учению о воскресении. Неспроста и не случайно выдвигает он постоянно это учение, а с намерением научить будущему и, вместе с тем, желая укрепить подвижников благочестия. Ныне, правда, по благодати Божией, мы наслаждаемся полным миром, так как и цари живут в благочестии, и начальники узнали истину, и простолюдины, и городá, и народы, освободившись от заблуждения, все покланяются Христу; но тогда, в начале проповеди, когда семена благочестия только что засевались, была война сильная, разнородная. На верных восставали и начальники, и цари, и домашние, и родные, и все; даже вопреки самой природе велась эта война, часто отец предавал сына, мать — дочь, господин — раба. И не только одни городá, не только стрáны, а часто и домá восставали друг на друга, и тогдашнее смятение было тяжелее всякой междоусобной войны, так как и имущество расхищалось, и свобода отнималась, и самой жизни грозила опасность, и не потому, что нападали и притесняли варвары, а потому, что сами те, которые считались повелителями и начальниками, были настроены к подчиненным хуже всяких неприятелей. И Павел, указывая на это, говорил: выдержали великий подвиг страданий, то сами среди поношений и скорбей служа зрелищем [для других], то принимая участие в других, находившихся в таком же [состоянии], ибо вы и моим узам сострадали и расхищение имения вашего приняли с радостью (Евр. 10:32; Евр. 10:33; Евр. 10:34). И галатам он говорит: столь многое потерпели вы неужели без пользы? О, если бы только без пользы (Гал. 3:4); и фессалоникийцам, и филиппийцам, и всем вообще, кому посылает письма, он свидетельствует о многом подобном. И не то только было тяжело, что извне была воздвигаема жестокая и постоянная война, но и то, что между самими верующими возникали некоторые соблазны, споры, состязания, несогласия; выражая это самое, Павел говорил: отвне — нападения, внутри — страхи (2Кор. 7:5). И эта война была гораздо тяжелее внешней и для учеников, и для учителей. Поэтому-то и Павел не так боялся козней врагов, как внутренних падений и преступлений между своими. Так, когда впал в блуд некто у коринфян, — он проводил всё время в сетовании о преступнике, терзаясь сердцем и горько рыдая.

Было еще и третье обстоятельство, которое не меньше вышесказанных тяготило верующих, именно — самое свойство дéла, требовавшего многих усилий и трудов. Не легок, в сáмом деле, и не удобен был путь, по которому вели их апостолы, но трудный и неудобопроходимый, для которого нужна душá любомудрая, неусыпная и во всех отношениях безукоризненная. Поэтому и Христос назвал этот путь узким и тесным. Им нельзя было жить без страха, как язычникам, в делах постыдных, пьянстве, объедении, роскоши и пышности, им нужно было и обуздывать гнев, и укрощать непристойные пожелания, и презирать богатство, и пренебрегать славой, и быть выше зависти и клеветы. А каких трудов требуют такие подвиги, это знают те, которые ежедневно борются со страстями. Чтò, скажи мне, свирепее нечистой похоти, которая, подобно бешеному псу, непрестанно бросается на нас, всякий день беспокоит нас и требует души, постоянно бодрствующей? Чтò мучительнее гнева? Приятно отомстить обидевшему, но это не позволялось. И чтò я говорю: не позволялось мстить обидевшему? Дóлжно было благодетельствовать обижающим, благословлять злословящих, не произносить даже ни одного оскорбительного слóва. Целомудрие же требовалось обнаруживать не в делах только, но и в самых помышлениях; нужно было удерживаться не только от нечистого дéла, но и от (нечистого) взгляда, и даже не взирать с услаждением на лица благообразных женщин, так как и за такой взгляд можно подвергнуться крайнему наказанию. Так велика была война извне, велик страх внутри, много трудов в совершении дел добродетельных. К этому присоединилось и четвертое обстоятельство — неопытность тех, которые имели подвизаться столь великим подвигом. Апостолы приняли таких людей, которые не наследовали от предков благочестие, но были воспитаны в неге, роскоши, пьянстве, распутстве и невоздержании. А это немало затрудняло подвиги, то есть, что они не издревле и не от предков научились такому любомудрию, а только теперь приступили к этим подвигам.

3. Итак, когда подвижникам представлялось столько затруднений, апостол, желая ободрить их в труде, часто говорил о воскресении. И не этим только он увещевает и укрепляет ратоборцев, но и повествованием о собственных страданиях. Поэтому, прежде чем завести речь о воскресении, он излагает свои страдания, говоря так: мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем (2Кор. 4:8; 2Кор. 4:9), указывая этим на ежедневные смерти, то есть, что подвижники были как бы живыми мертвецами, ежедневно предаваемыми на смерть. Внушив им это, он потóм ведет речь о воскресении. Веруем, что, говорит, Воскресивший Гóспода Иисуса, воскресит через Иисуса и нас, и поставит перед [Собой] с вами: <...> посему мы не унываем (2Кор. 4:14; 2Кор. 4:16), имея величайшим утешением в подвигах надежду на будущие блáга. И не сказал им: «посему не унывайте»; но чтò? Посему мы не унываем, — выражая, что и сам он непрестанно в подвигах. На олимпийских состязаниях ратоборец подвизается внутри, распорядитель же, сидя вдали, подает помощь словами, и настолько лишь помогает ратоборцу, насколько может кричать и восклицать; а подойти ближе и подать помощь руками не позволяет ему никакой закон. А в подвигах благочестия бывает не так; но здесь один и тот же бывает и распорядителем борьбы и вместе ратоборцем. Поэтому он сидит не вне поприща, но вступает в самые состязания и укрепляет тех, которые борются вместе с ним, говоря: посему мы не унываем. Не сказал: посему не унываю, но: посему мы не унываем, желая ободрить их похвалами. Но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2Кор. 4:16). Посмотри на мудрость апостольскую: сперва он ободрил их самыми страданиями их, сказав: отовсюду притесняемы, но не унываем; ободрил и воскресением Иисуса, сказав: Воскресивший Гóспода Иисуса, воскресит и нас.

Потóм употребляет и другой способ утешения. Так как многие из людей, малодушные, слабые и жалкие, хотя и верят в воскресение, но обращают на него мало внимания, за отдаленностью врéмени, колеблются и падают, то он прежде воскресения указывает им на другую награду и воздаяние. В чём же именно это последнее? Но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Внешним человеком называет он тело, внутренним человеком именует дýшу. Смысл слов его следующий: еще прежде воскресения и наслаждения будущей славой, мы ужé получаем немалое воздаяние за труды в том, что от самых скорбей душá наша обновляется, становится более мудрой и благоговейной, приобретает большее терпение, становится твердейшей и сильнейшей. Как те, которые совершают телесные подвиги, еще прежде венцов и наград получают великую награду в самом упражнении и борьбе, делая чрез упражнение свои телá более здоровыми и крепкими и избегая всякой болезни, так точно и в подвигах добродетели, еще прежде, чем отверзнется небо, прежде чем придет Сын Божий, прежде чем мы получим воздаяние, великую награду мы получаем от них ужé в том, что душá наша становится более любомудрой. Как те, которые много плавали по морям, испытали множество волнений, боролись со многими зверями, выдержали много бурь, еще прежде выгод самóй торговли получают немалую пользу от такого продолжительного путешествия в том, что приобретают смелость и отважность на море и бесстрашно и с удовольствием совершают морские странствования, — так точно и в настоящей жизни тот, кто перенес много скорбей для Христа, кто потерпел много бедствий, еще прежде Царства Небесного получает великое воздаяние в том, что приобретает ужé дерзновение перед Богом и делает дýшу свою более возвышенной, так что, наконец, посмеивается над всеми бедствиями.

А чтобы сказанное стало очевиднее, я хочу пояснить это на примере. Сам именно Павел, испытавший множество бедствий, немалое получал воздаяние ужé и в том, что посмеивался над мучителями, противостоял неистовому народу, презирал всякое мучение, оставался непреклонным и перед зверями, и перед железом, и перед морями, и перед пропастями, и перед возмущениями, и перед кознями, и перед всеми бедствиями; а с этим чтò может сравниться? В сáмом деле, человека неопытного и не переносившего никакой беды обыкновенно смущают и маловажные делá, или — лучше — не только самые делá, но и одно лишь ожидание их; чтò я говорю: одно ожидание? — даже тéни пугают и устрашают такого человека. Напротив, кто приступает к подвигам, испытав всё и претерпев бесчисленные бедствия, тот бывает выше всех их и посмеивается над угрожающими, как над каркающими воронами. Немал этот венец, немаловажна эта награда, когда ничто человеческое не может опечалить его, когда страшное для других делается для него не стóящим внимания, когда над тем, чего другие страшатся и трепещут, он может посмеиваться, силой своего терпения достигнув любомудрия сил ангельских. Подлинно, если мы ублажаем тело, которое может без боли переносить и холод, и зной, и голод, и недостаток, и путешествие, и другие труды, то гораздо больше дóлжно ублажать дýшу, которая может мужественно и неустрашимо переносить все удары бедствий и во всех обстоятельствах сохранять свой ум свободным от рабства. Такой человек царственнее самих царей, потому что царю могут много вредить своими замыслами и злодеяниями и оруженосцы, и друзья, и враги, а тому, у кого такая душá, как я теперь сказал, не может повредить ни царь, ни оруженосец, ни слуга, ни друг, ни враг, ни сам диавол: да и как это было бы возможно, когда он научился не признавать бедствием ничего, чтò другими считается бедствием?

4. Таков был блаженный Павел; поэтому он и говорил: кто отлучит нас от любви Христовой; скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, [обреченных] на заклание: но всё сие преодолеваем силою Возлюбившего нас (Рим. 8:35; Рим. 8:36; Рим. 8:37). То же самое выразил он и так, сказав: но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2Кор. 4:16). Слабее, — как бы так говорит он, — становится тело, но душá делается сильнее и крепче, и более окрыляется. Подобно томý как воин, носящий тяжелое оружие, как бы он ни был мужествен и храбр, не может быть страшен для неприятелей, потому что тяжесть оружия препятствует быстроте ног и воинской ловкости, а если возьмет оружие легкое и удобоносимое, то налетает на противников, подобно птице; так и тот, кто не утучняет своей плоти ни пьянством, ни негой, ни роскошью, но постами, молитвами и великим терпением в скорбях делает ее более легкой и тонкой, как птица, несущаяся сверху, с великой стремительностью нападает на полки бесов, легко низлагает супротивные силы и покоряет их себе. Так и Павел, приняв много побоев, попав в темницу и быв закован в колоду, имел тело ужé изнуренное трудами, но дýшу крепкую и сильную, и столь силен был в узах, что одним голосом потряс основания темницы, свободного от уз темничного стража привел узником к ногам своим и отверз запертые двéри. Итак, Павел доставил нам немалое утешение еще прежде воскресения тем, что от искушений мы делаемся лучше и любомудреннее. Поэтому он и говорит: от скóрби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает (Рим. 5:3; Рим. 5:4; Рим. 5:5). И другой некто говорит: муж неискушенный неискусен, а неопытный не имеет никакой цены (ср. Сир. 34:10). Таким образом, от скóрби мы получаем немало пользы еще прежде воскресения тем, что душá наша становится испытаннее, мудрее и разумнее, и избавляется от всякой робости. Посему он и говорит: но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Кàк, скажи, он обновляется? Тàк, что изгоняется всякое малодушие, подавляются непристойные пожелания, сребролюбие, тщеславие, истребляются и прочие все вообще растленные помыслы. Как душá, преданная бездействию и беспечности, легко овладевается этими страстями, так душá, непрестанно занятая подвигами благочестия, не имеет даже и досуга подумать когда-нибудь о них, потому что заботливость о подвигах отвлекает ее от всех страстей. Посему он и сказал: со дня на день обновляется. Потóм, желая еще утешить дýши, скорбящие среди приключающихся бедствий и не умеющие любомудрствовать, он ободряет их надеждой на будущее, говоря так: ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу², когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно (2Кор. 4:17; 2Кор. 4:18). Смысл слов его следующий: скорбь много пользы приносит нам и здесь, делая нашу дýшу более разумной и любомудрой, но после она доставит нам и бесчисленные блáга в будущем, блáга не равноценные трудам, но далеко превосходящие подвиги и в количестве и в качестве. Объясняя, говорю, то и другое, Павел делает сравнение важности опасностей с важностью наград, и кратковременному противополагает вечное, легкому — тяжелое, скóрби — славу. Скорбь, говорит, временна и легка, а успокоение, — впрочем, он не сказал: успокоение, а слава, чтò гораздо больше успокоения, — вечно, постоянно и велико. Тяготой же здесь он выразил не обременительность и трудность, а многоценность и важность, по обычаю тех многих, которые обыкновенно называют многоценное и веским. Итак, когда он говорит: тяготу славы, он разумеет великость славы. Не о том только думай, — как бы так говорит он, — что тебя мучат и преследуют, но и о венцах и наградах, которые гораздо больше и блистательнее настоящих благ и не имеют ни конца, ни предела. Но эти блáга, скажешь, на опыте, а те в надежде; эти явны, а те не видны, отдаленны и высоки. Но хотя они и не видны, однако явственнее видимых. Чтò я говорю: явственнее? — их ты можешь видеть лучше, нежели эти; потому что эти проходят, а те всегда пребывают. Поэтому он и присовокупил: когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно.

5. Если же ты скажешь: кàк могу я взирать на невидимое и не взирать на видимое? — то я постараюсь привести тебя к вере в это посредством дел житейских. И тленными вещами, находящимися в мiре, не скоро стал бы заниматься кто-нибудь, если бы прежде видимого не взирал на невидимое. Например: торговец переносит много бурь, волнений, кораблекрушений и разных затруднений, но становится богатым после бурь, когда сложит товары и долго будет производить торговлю. Таким образом, бýри прежде, а товары после; моря и вóлны ужé являются ему, когда он выходит из пристани, а прибыли еще не видно, — она еще пока в надежде. И, однако, если бы он наперед не видел этой неявной и неприсущей, находящейся не в руках, а только в надежде, прибыли, то не дотронулся бы и до (этого) присущего и видимого. Так и земледелец запрягает волов, влачит плуг, проводит глубокую борозду, бросает семена, тратит всё, чтò имеет, переносит и мороз, и иней, и дожди, и много других неприятностей, а после этого труда ожидает увидеть богатую жатву и полное хлéба гумно. Видишь ли, как и здесь наперед труд, а потóм награда, и притом награда неизвестна, а труд известен и очевиден; та еще в надежде, а этот на опыте? Однако и он, если бы наперед не смотрел на неизвестную, неявную и невидимую телесными глазами награду, то не только не запрягал бы волов, не влачил плуга, не бросал семян, но и не вышел бы никогда из дóма для такой работы. Итак, не безрассудно ли — в делах житейских прежде явного смотреть на неявное, прежде наград переносить труды, прежде терпеть все неудобства, а потóм ожидать от того пользы и, побуждаясь надеждой на невидимое, приниматься за видимое, а в делах Божиих колебаться и недоумевать, требовать воздаяний прежде трудов, являться малодушнее и земледельцев и мореплавателей? И не потому только мы оказываемся хуже их, что не доверяем будущему, но не меньше того и по другой причине. Почему же именно? Потому, что те, даже вовсе не имея уверенности в благополучном окончании своих дел, не оставляют трудов, а ты, имея достоверного поручителя за венцы, несмотря даже и на это, не подражаешь их терпению. В сáмом деле, земледелец, посеяв семена, обработав землю и увидев богатые нивы, часто теряет плоды трудов своих от града, или от зловредной росы, или от саранчи, или от какой-нибудь другой подобной беды и после многих усилий возвращается домой с пустыми руками. Так же и торговец, проплыв широкое море с наполненным товарами судном, часто при самом входе в пристань, подвергшись нападению ветров, ударяется о какую-нибудь скалу, едва спасши лишь тело, нагим выходит (на берег). И вообще во всех житейских делах при конце нередко случается много подобных бедствий. А в твоих подвигах этого не бывает; но кто подвизался, кто сеял благочестие и перенес много трудов, тот непременно достигает конца, потому что награды за эти труды Бог вверил не переменчивости воздуха и не стремлению ветров, а положил их на небесах, в недоступных сокровищницах. Посему и Павел сказал: от скóрби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает (Рим. 5:3; Рим. 5:4; Рим. 5:5). Итак, не говори, что будущее не явно, потому что если ты захочешь тщательно исследовать, то оно гораздо виднее того, чтò в руках. Это самое и показывает нам Павел, когда называет одни блáга вечными, а другие временными, под временностью разумея тленность их. И в сáмом деле, они лишь только явятся, как и улетают; лишь только придут, как и убегают; смены их быстры, обладание ими неверно. Это случается (как вы можете видеть) и с богатством, и славой, и властью, и благообразием тел, и силой, и вообще со всем житейским. Поэтому и пророк, обличая роскошествующих и неистово пристрастившихся к богатству и всем другим пустым вещам, говорит: аки стояща мнеша сия, а не яко бежаща³ (Ам. 6:5); как нельзя удержать тень, так и житейские предметы — одни из них разрушаются при смерти, а другие еще прежде смерти уплывают быстрее всякого потока. Будущее же не таково; оно не знает перемены, не допускает переворота, не испытывает старости, не терпит никакого изменения, но постоянно цветет и пребывает в одном и том же благолепии. Таким образом, если надобно назвать что-нибудь неявным, неизвестным и неверным, то следует назвать так блáга настоящие, которые не остаются у приобретших их, но сменяют владельцев и каждый день переходят от одного к другому, а от другого к третьему. Объяснив нам всё это и потому настоящее назвав временным, а будущее вечным, Павел начинает речь о воскресении и говорит так: знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный (2Кор. 5:1).

6. Посмотри опять и здесь, какие точные он употребляет выражения, самыми названиями обнаруживая силу мыслей. В сáмом деле, неспроста назвал он тело обиталищем души, но указывает нам на временность настоящей жизни и объявляет о перемене на лучшее, как бы так говоря: зачем ты воздыхаешь и плачешь, возлюбленный, что тебя бьют, гонят и заключают в темницу? Зачем ты оплакиваешь эти частные бедствия, когда тебе надобно подвергнуться всецелому разрушению тéла, или — лучше — не просто тéла, но тления, находящегося в теле? А чтобы доказать, что эти частные бедствия не только не должны печалить нас, но еще радовать он заявляет, что всеобщее и последнее разрушение составляет для нас предмет желаний, называя так разрушение чрез смерть. И далее: от того мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище (2Кор. 5:2). Двумя словами: хижина тéла — он или называет самое тело, или под хижиной тéла разумеет домá, в которых мы обитаем, городá, внешний вид настоящей жизни. И не просто сказал: знаю, но: знаем, ссылаясь и на вéдение слушателей; я беседую, как бы так говорит он, не о сомнительных и неизвестных предметах, но о том, что вы ужé приняли верой, уверовав в Воскресение Гóспода. Посему мы и называем телá умерших храминами. Посмотри еще, какое точное он употребил выражение; не сказал: истребится и уничтожится, но: разрушится, показывая, что оно — тело, разрушается, чтобы восстать более блистательным и светлым. Затем, подобно тому, как он сравнивал труды с наградами по качеству, продолжительности и количеству; так точно поступает он и здесь, называя разрушающееся тело обиталищем, а восстающее жилищем, и не просто жилищем, но вечным, и не просто вечным, но небесным, показывая превосходство его и по продолжительности и по месту; то земное, а это небесное; то временное, а это вечное. Теперь мы, по немощи плотской, имеем нужду и в теле, и в жилище; а тогда одно и то же будет и телом и жилищем, не имея нужды ни в кровле, ни в каких-нибудь покровах, потому что для него нетление будет достаточно вместо всего. Далее, показывая превосходство соблюдаемых для нас благ, он говорит: ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем (2Кор. 5:4). Не сказал: воздыхаю, но обобщает эту мысль. Ибо в нём, говорит, воздыхаем, желая привлечь и слушателей к своему любомудрию и сделать их общниками своего суждения. От того мы и воздыхаем, желая облечься⁴ в небесное наше жилище. Не сказал просто: облечься, но дополнил: пооблещúся, и прибавил: только бы нам и одетым не оказаться нагими (2Кор. 5:3). Эти словá кажутся неясными; но они становятся ясными из следующего за ними прибавления: ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем, потому что не хотим совлечься, но облечься.

Видишь, как он не забывает своих слов и не называет этого тéла жилищем, но опять — обиталищем: потому что не хотим совлечься, но облечься? Здесь он наносит смертельный удар тем, которые унижают телесное естество и порицают нашу плоть. Когда он сказал, мы воздыхаем и не желаем совлечься, то, чтобы ты не подумал, будто он убегает от тéла, как от зла, причины нечестия, врага и неприятеля, послушай, как он предостерегает от этого мнения, во-первых, словами: воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище, потому что облекающийся надевает на действительное еще нечто другое; потóм словами: воздыхаем, потому что не хотим совлечься, но облечься. Смысл слов его следующий: не плоть, как бы так говорит он, хотим сложить с себя, а тление; не тело, а смерть. Иное — тело и иное — смерть; иное — тело и иное тление; ни тело — не тление; ни тление — не тело; тело, правда, тленно, однако тело не есть тление; тело смертно, тем не менее, тело не есть смерть; но тело было делом Божиим, а тление и смерть введены грехом. Итак, я хочу, говорит, снять с себя чуждое, не свое; а чуждое — не тело, но тление; поэтому он и говорит: потому что не хотим совлечься, то есть тéла, но облечься в теле нетлением. Тело есть среднее между тлением и нетлением. Оно снимает с себя тление и облекается в нетление; свергает с себя то, чтò получило от греха, и приобретает то, чтò даровала благодать Божия. И чтобы ты убедился, что он относит слово совлечься не к телу, а к тлению и смерти, выслушай прибавленное непосредственно вслед за тем. Сказав: не хотим совлечься, но облечься, он не сказал: «чтобы тело поглощено было бестелесностью», но чтò? — чтобы смертное поглощено было жизнью, то есть чтобы оно уничтожилось, чтобы оно истребилось, так что, следовательно, он говорит об истреблении не тéла, но смерти и тления. Грядущая жизнь уничтожает и истребляет не тело, а приставшее к нему тление и смерть. Итак, воздыхание бывает не ради тéла, но ради присущего ему тления. Тело и на сáмом деле тягостно, обременительно и грубо, не по собственному естеству, а от приставшей к нему позднее смертности; само же тело не есть тленно, но нетленно. Его благородство таково, что и в самом тлении оно показывает свое достоинство. Тень, например, апостолов прогоняла бестелесные силы; их прах и пепел побеждал бесов; и одежды, находившиеся на их телах, уничтожали болезни и возвращали здоровье.

7. Не говори мне о мокроте, желчи, поте, нечистоте и о прочем, на чтò указывают порицающие тело, потому что это принадлежало не естеству тéла, а пришедшей после тленности. Если ты хочешь убедиться в достоинстве, то вникни в расположение всех частей его, их внешний вид, действия и взаимное согласие, и ты увидишь, что отношение этих членов друг к другу правильнее, чем в любом городе, который управляется хорошими законами и где все граждане — люди мудрые. Если же ты, оставив это без внимания, станешь указывать только на его тленность и смертность, то и здесь мы не затруднимся представить оправдание. Что отсюда не только не происходит никакого вреда, но и великая польза для рóда человеческого, очевидно из следующего: все святые, находясь в этом теле, явили ангельскую жизнь, и не было от него для них никакого вреда на пути добродетели; а склонные к нечестию в тленности тéла имели немалое препятствие к продолжению своего беззакония. Уж если многие из людей, быв облечены в это тленное и страстное тело, возмечтали о своем равенстве с Богом и для приобретения себе такой славы делали много усилий, то, если бы они не имели страстного и тленного тéла, обличителя их слабости, кого из неразумных не обольстили бы они? Итак, когда тело является препятствием к нечестию, которое есть последний предел зла, и святым доставляет повод оказывать душевное мужество, то какое извинение могут иметь те, которые его порицают и злословят? И не только это мы можем сказать о нём, но и то еще, что оно содействует нам в богопознании. Если в самом веке невидимое Его, от создания мiра через рассматривание творений видимо (Рим. 1:20), и вера от слышания (Рим. 10:17), то очевидно, что душá посредством глаз и ушей руководится к познанию создавшего ее Бога. По этому-то сáмому и Павел любит его и восклицает, говоря, что не хотим совлечься его, но облечься с ним в бессмертие (2Кор. 5:4).

И не говори мне: кàк тело может опять восстать и сделаться нетленным? Когда действует сила Божия, то кàк не должнó иметь мéста. Но чтò я говорю о Боге? Он устроил, что сам ты совершаешь воскресение, то в семенах, то в искусствах, то в металлических веществах. Так семена, если наперед не умрут, не сгниют и не истлеют, то не произращают колоса. Таким образом, как там, смотря на гниющее и разлагающееся зерно, ты не сомневаешься в его восстании, но считаешь это яснейшим для себя доказательством, — потому что если бы оно не сделалось гниющим и тлеющим, то никогда не восстало бы, — так рассуждай и о своем теле: когда видишь тление, тогда особенно и любомудрствуй о воскресении. Смерть действительно есть не чтò иное, как совершенное уничтожение тления, потому что смерть разрушает не просто тело, но тленность его. То же можно видеть и на металлических веществах. Опытные в этих делах берут золотоносную землю и, бросив ее в горнило, вырабатывают золото; также из смéси песка и других веществ делают чистое стекло. Теперь, скажи мне, неужели благодать Божия не в состоянии будет сделать того, чтò делает сила огня? Ктò из имеющих сколько-нибудь ума может сказать это? Помысли, кàк Бог сотворил тебя вначале, и не сомневайся в воскресении. Не землю ли Он взял тогда и образовал? Чтò труднее — сотворить ли из земли плоть, жилы, кожу, кóсти, нервы, вены, артерии, органические и простые телá, глазá, уши, нóздри, нóги, рýки и каждому из этих членов сообщить и особенную и общую деятельность, или подвергшееся тлению сделать бессмертным? Не видишь ли, как земля однообразна, а тело разнородно и многообразно и по действиям, и по цвéту, и по сложению, и по свойствам, и по всему другому? Кàк же, скажи мне, ты сомневаешься в будущем? Но какая нужда говорить о телах? Кàк, скажи мне, Бог сотворил бесчисленные силы и сонмы ангелов, архангелов и высшие чины их? Я не в состоянии указать иного способа, кроме того, что для Него достаточно было только захотеть. Неужели же сотворивший столько бестелесных воинств не может опять обновить истлевшее тело человеческое и даровать ему высшее достоинство? Ктò так безрассуден, чтобы сомневаться в этом и отвергать воскресение? Подлинно, если не воскреснет тело, то не воскреснет человек, потому что человек есть не только душá, но душá и тело. Поэтому, если воскреснет только душá, то существо воскреснет наполовину, а не всецело; притом же в отношении к душé собственно нельзя и говорить о воскресении, так как воскресение свойственно умершему и разложившемуся, а разлагается не душá, но тело. Чтò же значит изречение: только бы нам и одетым не оказаться нагими (2Кор. 5:3)? Здесь предлагается нам великая и неизреченная тайна. Какая же именно? Та, о которой апостол говорит в послании к Коринфянам: все оживут, каждый в своем порядке (1Кор. 15:22; 1Кор. 15:23). Чтò же значат эти словá? То, что и эллин, и иудей, и еретик, и всякий человек, пришедший в этот мiр, воскреснет в тот день. Указывая на это самое, он говорил: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, в мгновение ока, при последней трубе (1Кор. 15:51; 1Кор. 15:52).

8. Так как воскресение будет для всех вообще, для благочестивых и нечестивых, злых и добрых людей, то чтобы ввиду этого ты не подумал, будто произойдет несправедливый суд, и не сказал себе: чтò это такое, воскресну я, с усердием столько трудившийся и бедствовавший, воскреснет также и язычник, и нечествовавший, и покланявшийся идолам, и не знавший Христа, и насладится такой же честью? — дабы ты, говоря это, не смущался, то послушай, чтò изрекает апостол: только бы нам и одетым не оказаться нагими (2Кор. 5:3). Но кàк, скажешь, можно облекшемуся в нетление и бессмертие оказаться нагим? Кàк? Когда мы будем чужды славы и лишимся дерзновения перед Богом. Телá грешников действительно восстанут нетленными и бессмертными; но эта честь будет для них средством к наказанию и мучению: они восстанут нетленными для того, чтобы постоянно гореть, потому что, если тот огонь неугасим, то для него нужны и телá, никогда не уничтожаемые. Поэтому он говорит: только бы нам и одетым не оказаться нагими. Не то только, на сáмом деле, желательно, чтобы мы воскресли и облеклись в бессмертие, но чтобы, воскресши и облекшись в бессмертие, не явились лишенными славы и дерзновения перед Богом, чтобы нас не предали огню. Поэтому он и говорит: только бы нам и одетым не оказаться нагими. Далее, желая сделать учение о воскресении достовернейшим и сказав, что смертное поглощено было жизнью, он присовокупил: на сие самое и создал нас Бог (2Кор. 5:4; 2Кор. 5:5). Смысл слов его следующий: вначале Бог сотворил человека не для того, чтобы он погиб, но чтобы шествовал к нетлению, так что и тогда, когда Он допустил смерть, допустил ее с той мыслью, чтобы ты вразумлялся этим наказанием и, сделавшись лучшим, мог опять достигать бессмертия. Такова была воля и мысль Божия издревле и от начáла, и с таким определением Он создал первого человека; это показал Он нам тотчас в сáмом начале. В сáмом деле, если бы Он не хотел вначале открыть нам дверей воскресения, то не попустил бы Авелю, украшавшемуся всеми добродетелями и бывшему любезным Ему, претерпеть то, чтò он претерпел; теперь же, показывая нам, что мы идем к другой жизни и существует некоторый другой век праведных, в котором приготовлены награды и венцы, Он попустил первому праведнику отойти отсюда, не получив здесь наград за труды свои, чтобы он страданиями своими взывал и говорил всем, что после здешней жизни есть некоторое воздаяние, награда и возмездие. Потому Он и Еноха переселил, и Илию восхитил, чтобы внушить нам учение о воскресении. Таким образом, для удостоверения в этом достаточно могущества Творца; но если кто-нибудь из немощнейших желает получить другое доказательство и залог будущего воскресения, то и это Бог даровал с великой щедростью, ниспослав в великом изобилии благодать Духа. Поэтому и Павел, подтвердив учение о воскресении Христовым Воскресением и тем, что Виновник его Бог, присовокупил следующее изречение: и дал нам залог, не денег, не золота и серебра, но залог Духа (2Кор. 5:5); а залог есть часть всего и ручательство за всё. Как в договорах тот, кто получил залог, не сомневается и уверен во всём прочем, так и ты, получив залог, то есть дары Духа, ужé не сомневайся в уготованных благах. Если ты воскрешаешь мертвых, исцеляешь слепых, изгоняешь бесов, очищаешь прокаженных, врачуешь болезни, разрушаешь смерть, можешь совершать столь много и таких дел в слабом и смертном теле, то кàк получишь ты прощение, сомневаясь в воскресении? Если теперь, когда еще не настало время воздаяния, но еще продолжаются подвиги, Бог наградил нас такими венцами, то представь, какие блáга даст Он тебе во время воздаяния. Если же кто-нибудь скажет: мы не видим теперь таких знамений и не имеем такой силы, то я замечу, что нет никакого различия, теперь ли, или прежде совершалось это. А что это совершаемо было прежде — при апостолах, о том свидетельствуют церкви по всей вселенной, народы, городá и племена, притекшие к простым людям и рыбарям. Не покорили бы, в сáмом деле, вселенной люди неученые, бедные, неимущие и уничиженные, если бы они не имели помощи в знамениях. Впрочем, и ты не остался чуждым благодати Духа, но еще и ныне много знамений этого дара, которые гораздо важнее и удивительнее даже вышеперечисленных, потому что не одно и то же — воскресить умершее тело или избавить от погибели дýшу, умерщвленную грехами, чтò совершается чрез крещение; не одно и то же — отогнать болезни плоти или сложить бремя грехов; не одно и то же — исправить поврежденный глаз или озарить светом помраченную дýшу. Так, если бы не было залога Духа и ныне, то не существовало бы крещения, не было бы ни отпущения грехов, ни оправдания и освящения, не получали бы мы усыновления, не были бы причастниками таинств, — потому что без благодати Духа не могло бы быть таинственного Тéла и Крови; не имели бы мы и священников, потому что без Его наития не может быть рукоположений. Можно было бы указать и много других знамений благодати Духа. Таким образом, и ты имеешь залог Духа, слагаешь мертвенность души и неправоту помыслов и оставляешь нечистую жизнь. Не будем же сомневаться в будущем, получив такие залоги; всесторонне усвоив учение о воскресении, покажем и жизнь, достойную этого учения, чтобы достигнуть неизменяющихся благ, превосходящих всякое слово и ум человеческий, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Гóспода нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.

► Библиотека

Примечания:

¹ Указывается на беседы против аномеев, и так как беседы против аномеев сказаны в 386 году, то и беседу о воскресении мертвых нужно относить к ближайшему за тем врéмени, всего вероятнее к началу 387 гóда.

² В славянском переводе: в преспéяние тяготý вечныя славы.

³ Этот стих в синодальном переводе имеет иной смысл: поете под звуки гуслей, думая, что владеете музыкальным орудием, как Давид.

⁴ В греческом тексте стоит не просто «облечься», но то, что в славянском выражено словом пооблещúся, то есть одеть сверху.

Текст по изданию «Святитель Иоанн Златоуст. Избранные творения» (том I, Спасо-Преображенский Мгарский монастырь, 2007 г.).
Эл. издание — сайт ἩΣΥΧΊΑ (hesychia.narod.ru). При размещении на других сайтах — ссылка обязательна.