Святитель Василий Великий

Беседа 21.
О том, что не дóлжно
прилепляться к житейскому,
и о пожаре, бывшем вне Церкви

Обращая на вас при всяком разе язвительное жало слóва, думал я, возлюбленные, что покажусь вам несколько досадным, потому что обнаруживаю какую-то излишнюю смелость, неприличную человеку пришлому и не изъятому от подобных же обвинений, — но вы обличениями возбудились к благорасположенности, и раны, наносимые моим языком, обратили в повод воспламениться большею любовью. И это неудивительно, потому что вы мудры в духовном. Обличай премýдра, и возлюбит тя, — говорит где-то в своих писаниях Соломон (Притч 9:8). Посему и теперь, братия, приступаю к тому же увещанию, желая, как бы то ни было, отвести вас от сетей диавола.

А враг истины ежедневно ведет с нами, возлюбленные, сильную и многовидную брань. И ведет эту брань, как сами знаете, наши же пожелания обращая против нас в стрéлы и у нас всегда заимствуя себе крепость, чтобы вредить нам. Поскольку много у него силы связал Владыка неразрешимыми законами и не попустил ему одним устремлением стереть род человеческий c земли, то завистник обманом ужé одерживает над нами победу, пользуясь нашим неразумием. Как лукавые и корыстолюбивые люди, у которых одно дело и один замысел — обогащаться чужим, но нет силы смéло употребить насилие, обыкновенно делают засады при дорогах и, если видят около них какое-нибудь место, или изрытое глубокими оврагами, или закрытое частыми деревьями, скрываются там и, такими прикрытиями пресекая путешественникам возможность видеть вдаль, внезапно нападают на них, почему они и не могут заметить опасных силков, пока не попадут в них; так и сей, издревле нам неприязненный и враждебный, прибегая под тень мiрских наслаждений, которые при пути этой жизни удобно могут скрывать в себе разбойника и затаивать злокозненного, непредвидимо расставляет нам здесь сéти погибели.

Потому, если желаем безопасно пройти предлежащий путь жизни, представить Христу и дýшу, и тело свободными от постыдных язв и получить победные венцы, то должны мы обращать всюду бодрственные душевные очи, на всё приятное смотреть подозрительно, без замедления пробегать мимо и ни к чему не прилепляться мыслью, хотя бы казалось, что золото лежит рассыпано кучами и готово перейти в рýки желающим, ибо сказано: богатство аще течет, не прилагайте сéрдца (Пс. 61:11); хотя бы земля произращала наслаждения всякого рóда и предлагала многоценные кровы, наше бо житие на небесех есть, отонýдуже и Спасителя ждем... Христа (Флп. 3:20); хотя бы предстояли пляски, пиры, пьянство, оглашаемые свирелями ужины, ибо сказано: суета суетствий, всяческая суета (Еккл. 1:2); хотя бы представлялась красота тел, в которых живут порочные дýши, ибо премудрый говорит: От лицá жены, якоже от лицá змиина, бежи (Сир. 21:2; ср. 25:18); хотя бы предлагались господство и самовластие, тóлпы телохранителей и льстецов, даже высокий и светлый престол, подчиняющий нам народы и городá в добровольное рабство, ибо всяка плоть яко трава, и всяка слава человеча яко цвет травный: изсше трава, и цвет ея отпадé (1Пет. 1:24). Под всем этим, столько приятным, сидит общий враг, выжидая, не совратимся ли когда с правого пути, прельщенные видимым, и не уклонимся ли к его засаде. И весьма опасно, что, когда-нибудь подойдя к сему неосторожно и не почтя вредною приятность наслаждения, проглотим в первом вкушении сокрытую уду коварства, а потóм чрез нее волею или неволею сделаемся привязанными к таким вещам и неприметно увлечемся сластолюбием на страшное перепутье к этому разбойнику, то есть в смерть.

Почему всем нам, братия, нужно и полезно, как путникам или скороходам, уготовившись в путь и придумав все средства к облегчению душ в этом шествии, неуклонно поспешить к концу пути. И никто не думай, что я изобретатель новых имен, потому что жизнь человеческую назвал теперь путем. Ибо и пророк Давид так же называет жизнь, то в одном месте говоря: Блажени непорочнии в путь, ходящии в законе Господни, то в другóм месте взывая к своему Владыке: Путь неправды отстави от мене и законом Твоим помилуй мя (Пс. 118:1; Пс. 118:29). А еще, воспевая скорую помощь Божию против обидящих и с удовольствием подлаживая под лиру, говорил он: Ктò Бог, разве Бога нашего? Бог препоясуяй мя силою, и положи непорочен путь мой (Пс. 17:32; Пс. 17:33), справедливо думая, что во всяком случае так дóлжно называть жизнь человеческую на земле — и достойную удивления, и худую. Ибо как совершающие непрерывное шествие, попеременно двигая вперед ступни ног, одна другую перегоняющих, и непрестанно ту ногу, которая прежде утвердилась на земле, скорым переставлением другой оставляя позади, удобно приходят к пределу пути, так и введенные Творцом в жизнь, при сáмом начале жизни немедленно вступая в части врéмени и ту часть, которая была у них впереди, непрестанно оставляя позади себя, достигают конца жизни. И самим вам не представляется ли, что настоящая жизнь распростирается каким-то непрерывным путем и шествием, которое разделено возрастами, как перепутьями; что началом путешествия представляет она каждому матерние мýки рождения, а концом поприща указует гробовые обители и приводит к ним всех — одних скорее, других медленнее: одних — когда пройдут все расстояния врéмени, а других — прежде, нежели расположатся на первых перепутьях жизни?

От иных путей, которые ведут из гóрода в город, можно уклониться и не идти путем, каким не хотим, но этот путь, хотя бы мы и хотели отложить шествие, захватив насильно находящихся на нём, влечет к назначенному Владыкою пределу. И тому, возлюбленные, кто однажды приблизился ко вратам, ведущим в жизнь сию, и вступил на этот путь, невозможно не прийти к концу оного. Но каждый из нас, по оставлении им матернего недра, тотчас объятый потоками времени, увлекается ими, всегда позади себя оставляя прожитый им день и никогда не будучи в силах, хотя бы и желал, возвратиться к вчерашнему дню.

А мы веселимся, стремясь вперед, радуемся, переменяя возрасты, как будто приобретаем чтò; почитаем счастливым, когда кто из отрока делается мужем, а из мужа — старцем. Конечно же, не знаем, что всякий раз столько же утратили мы жизни, сколько прожили; не чувствуем утраты жизни, хотя всегда измеряем ее прошедшим и мимотекшим; не помышляем как не известно, сколько восхощет дать нам врéмени на течение Выславший нас в сие путешествие и когда отверзет каждому из текущих двéри входа; не помышляем, что ежедневно должны мы быть готовы к исшествию отсюда и не сводя очей ожидать мановения Владыки. Ибо сказано: Да будут чрéсла ваша препоясана, и светилницы горящии: и вы подобни человеком чающим Гóспода своего, когда возвратится от брака, да пришедшу и толкнувшу, áбие отверзут Ему (Лк. 12:35; Лк. 12:36).

Не хотим мы тщательно всмотреться: какие бремена на этом поприще для нас легки, могут быть перенесены собравшими их и, обратившись в собственность приобретших, делают для нас радостною будущую жизнь; и какие бремена тяжелы, неудобны, привязаны к земле, не могут быть усвоены людьми навсегда и непригодны к тому, чтобы обладающих ими сопровождать в тесные оные врата. Напротив, чтò надлежало собрать, тò мы оставляем, а чтò следовало бы пройти без внимания, это собираем. И чтò может соединиться с нами и действительно стать украшением, сродным душé и телу, на тò и внимания не обращаем, а чтò навсегда остается для нас чуждым, запечатлевая нас одним позором, тò стараемся собирать, понапрасну утомляя себя и трудясь таким трудом, с каким разве кто, обманывая сам себя, захотел бы наливать в дырявую бочку. Ибо, без сомнения, как думаю, и малым детям известно это, что ни одна из приятностей сей жизни, для которых бóльшая часть людей сходят с ума, не наша или не может стать действительно нашею, но для всех равно оказывается чуждою, так же для наслаждающихся, по-видимому, как и для тех, которые вовсе к этому не приближаются. Ибо если иные собрали в сей жизни несметное множество зóлота, оно не остается навсегда их собственностью, но или еще при жизни их, как бы крепко ни запирали отовсюду, ускользает, переходя к сильнейшим, или оставляет их при смерти и не хочет идти вслед за своими обладателями. Напротив того, они, увлекаемые в необходимый путь Тем, Кто насильно разлучает дýшу с сим жалким телом, часто обращая взоры к деньгам, оплакивают труды, с юности для них употребленные; а богатство смотрит в чужие рýки, отпечатлевая на них только следы утомления при собирании и укор в любостяжании. И если бы кто приобрел тысячи десятин земли, великолепные домá, стадá животных всякого рóда, облечен был у людей всяким владычеством, то не век будет наслаждаться этим, но, ненадолго попользовавшись от сего именитостью, другим опять уступит свое богатство, сам покрывшись малым количеством земли, а нередко и до гроба, до переселения своего отсюда, увидит, что имущество его переходит к другим, и может быть, к врагам. Ужели не знаем, сколько полей, сколько домов, сколько народов и городов еще при жизни своих владетелей облеклись в имена других владельцев? Как бывшие прежде рабами взошли на верх могущества, а называвшиеся господами и владыками с охотою становились в ряд с подчиненными и кланялись рабам своим, когда обстоятельства внезапно перевернулись, подобно тому, как кость в игре ложится другою стороною? А придуманное в пищу и питие нам и всё, чтò надменное богатство изобрело сверх нужды в угождение неблагодарному и ничего в себе не удерживающему чреву, делается ли когда нашею собственностью, хотя бы чрево непрестанно было наполняемо? После того, как на время доставит это вкусу малое некоторое удовольствие, вскоре чувствуем мы неприязнь, как от чего-то обременительного и излишнего, и стараемся скорее извергнуть сие вон, как подвергающиеся величайшей опасности потерять жизнь, если оно долго пробудет в нашей внутренности. И действительно, пресыщение многим причиняло смерть и делало, что ничем ужé не могли наслаждаться они. А сладострастие, нечистые объятия и все прочие делá души неистовой и беснующейся не очевидно ли явная потеря и ясно видимый вред природе, не отчуждение ли и умаление того, чтò каждому наиболее существенно свойственно, потому что тело истощается от таких сообщений и лишается питания сáмого естественного и живительного для членов? Поэтому в каждом из предающихся сладострастию тотчас по совершении гнусного дéла, когда похоть телесная удовлетворена и ум, достигнув скверного конца, которого домогался, как бы после опьянения или бýри, улучит время рассудить, до чего он дошел, появляется какое-то раскаяние в невоздержании. Ибо чувствует, что и тело стало слабее, к отправлению необходимых дел медлительно и вовсе немощно. Заметив это, наставники в телесных упражнениях написали для своих училищ закон целомудрия, которым телá юношей охраняются неприкосновенными сластолюбию, и не позволяется им во время телесных упражнений даже смотреть на красивые лица, если хотят, чтобы глава их была увенчана, потому что невоздержность во время борьбы ведет к осмеянию, а не к венцу.

Сколько прекрасно, смежив очи, проходить мимо всего этого, как вовсе чуждого и излишнего, не способного стать чьею-либо собственностью, столько же надобно прилагать великое попечение о принадлежащем нам существенно. А чтò существенно наше? Это — душá, которою живем, существо тонкое и духовное, не имеющее нужды ни в чём обременяющем; это — тело, которое дал Творец душé колесницею в жизнь. Ибо вот чтò человек — ум, тесно сопряженный с приспособленною к нему и приличною плотью. Он премудрым Художником всяческих образуется в матерних недрах. Его из сих темных ложниц изводит на свет наступившее время мук рождения. Ему назначено начальствовать над тем, чтò на земле. Пред ним распростерта тварь, как училище добродетели. Ему положен закон — по мере сил подражать Творцу и небесное благоустройство изображать на земле. Он, позванный отсюда, переселяется. Он предстает судилищу пославшего Бога. Он подвергается ответственности. Он приемлет воздаяние за здешнюю жизнь.

А иной найдет, что и добродетели делаются нашим достоянием, когда тщательно сотканы с нашею природою, и как не хотят оставить нас утружденных на земле, если только сами по собственной воле насильно не отгоним введением худшего, так предваряют нас, поспешающих туда, стяжавшего их вчиняют с Ангелами и вечно сияют пред очами Творца. А богатство, власть, знаменитость, роскошь и вся эта толпа, ежедневно умножаемая нашим неразумием, не с нами взошли в жизнь и ни с кем не отходили. Напротив того, сказанное в древности праведником в рассуждении всякого человека непременно и имеет силу: наг изыдох от чрева матере моея, наг и отыдý (Иов 1:21).

Поэтому ктò желает себе добрá, тот сколько можно более будет заботиться о душé и всячески постарается соблюсти ее чистою и неприкосновенною, а на плоть, истаевает ли она голодом, или борется со стужею и теплом, или страждет от болезней, или терпит от кого-нибудь насилие, не много обратит внимания, при всякой скóрби взывая и говоря словами Павловыми: Аще и внешний наш человек тлеет, обáче внутренний обновляется по вся дни (2Кор. 4:16). И видя приближение опасностей, угрожающих жизни, не окажется боязливым, но с упованием скажет сам себе: Вемы бо, яко аще земная наша хрáмина тéла разорится, создание от Бога úмамы, хрáмину нерукотворену, вечну на небесéх (2Кор. 5:1).

Если же кто хочет пощадить и тело как единственное достояние, необходимое душé и содействующее ей в земной жизни, то не много займется его нуждами, чтобы только поддержать его и чрез умеренное попечение сохранить здоровым на служение душé, а не давать ему воли — скакать от пресыщения. Если же увидит, что оно распаляется пожеланием большего и выходящего за пределы полезного, возопиет к нему, вразумляя словом Павловым: Ничтоже бо внесохом в мiр сей: яве, яко нижé изнести чтò можем. Имеюще же пищу и одеяние, сими доволни будем (1Тим. 6:7; 1Тим. 6:8). Сие непрестанно повторяя и взывая телу, соделает его покорным и всегда легким для небесного шествия, лучше же сказать: приобретет в нём сотрудника в предлежащих подвигах.

А если дозволит ему быть наглым и ежедневно всем наполняться, как неукротимому зверю, то, наконец, увлеченный его насильственными порывами к земле, будет лежать, воздыхая, без пользы. И приведенный ко Владыке, когда потребуют у него плодов возложенного на него странствования по земле, поскольку не может представить никаких плодов, тяжко восплачет и будет жить во всегдашней тьме, сильно укоряя роскошь и ее обманчивость, которою отнято у него время спасения. Но и от слёз не будет тогда никакой пользы, ибо во аде ктò исповестся Тебе? — говорит Давид (Пс. 6:6).

Поэтому спасемся бегством как можно скорее; не будем сами себя губить добровольно. А если кто давно ужé уловлен, или прах богатства собрал себе неправдою и ум связал заботами о нём, или очернил естество свое неизгладимою скверною любострастия, или преисполнился другими винами, то он, пока еще время, пока не дошел до совершенной погибели, да сложит с себя бóльшую часть бремен и прежде потопления ладьи да побросает из своего груза чтò собрал незаконно и да подражает морским промышленникам. Они, если и нужное чтò случится везти на корабле, но поднимется на море сильное волнение и кораблю, подавляемому грузом, станет угрожать потоплением, с возможною скоростью снимают бóльшую часть тяжести и без пощады выкидывают товар в море, чтобы корабль шел выше волны и чтобы самим, если только можно, хотя дýшу и тело спасти от опасности. А нам, конечно, гораздо больше их надобно подумать об этом и делать это. Они, если чтò сбросят, теряют это в ту же минуту, и их окружают ужé невзгоды нищеты. А мы, чем больше уменьшаем лукавое бремя, тем больше и лучше копим богатство для душ, потому что блуд и всё подобное, если сброшено, погибает и, истребляемое слезами, обращается в ничто, на место же сего вступают святость и праведность, — вещи легкие, никогда не затопляемые никакими волнами. А имущества, прекрасно изринутые, не погибают для тех, которые их изринули и бросили, но, как будто переложенные в какие-то другие надежные корабли, то есть во утробы бедных, спасаются и достигают пристаней, и извергнувшим их соблюдается украшение, а не опасность.

Итак, возлюбленные, положим сами о себе человеколюбивое определение, и бремя богатства, если хотим обратить его в свою прибыль, разделим многим, а они с радостью понесут его и положат на сохранение в недрах Владыки — в этих безопасных сокровищницах, идéже ни червь... тлит, ни разбойники не подкопывают, ни крáдут (Мф. 6:20). Дадим свободу богатству, когда оно хочет чрез край литься к нуждающимся. Не будем проходить мимо Лазарей, еще и ныне лежащих пред нашими глазами; не пожалеем со своей трапезы крупиц, достаточных для их насыщения; не станем подражать этому жестокосердому богачу и не пойдем вместе с ним в тот же гееннский пламень. Иначе много будем умолять тогда Авраама, умолять каждого из живших прекрасно, но не будет нам пользы от вопля, ибо брат не избавит, избавит ли человек? (Пс. 48:8). Каждый же из них скажет нам громко: «Не ищи человеколюбия, которого сам не знал к другим; не думай получить так много ты, скупившийся и на меньшее, наслаждайся тем, чтò собрал в жизни. Плачь теперь, потому что не миловал тогда брата, видя его плачущим». Вот чтò скажут нам, и скажут справедливо!

Но боюсь, что поразят нас словами еще более их горькими, потому что мы, как сами знаете, превосходим этого богача лукавством. Не потому, что совершенно скупы на богатство, проходим мы мимо лежащих на земле братий; не потому, что бережем имение детям или другим родным, заграждаем слух, когда просят у нас; напротив того, расточаем на худшее и щедрость свою обращаем на поощрение к пороку людей, преданных оному. У многих при столé сколько собрано мужей и жен! Одни забавляют дающего пир срамными словами; другие нескромными взорами и телодвижениями воспламеняют огнь невоздержности; иные колкими шутками друг над дрýгом стараются рассмешить призвавшего, а другие обманывают его ложными похвалами. И не ту одну получают они выгоду, что угощены пышно, но уходят с полными руками всяких даров и узнают чрез нас, что гораздо полезнее для них — пускаться на подобные сим делá и в этом упражняться, а не в добродетелях. А если стал пред нами нищий, который едва может говорить от гóлода, — отвращаемся от того, кто одного с нами естества, гнушаемся им, поспешно бежим прочь, как бы страшась, что, пошедши медленнее, сделаемся участниками в том же бедствии. И если он, стыдясь своего несчастья, потупляет взоры в землю, говорим, что промышляет лицемерием. Если же, понуждаемый жестоким голодом, смотрит на нас смело, опять называем бесстыдным и наглым. Если, по случаю, покрыт крепкою одеждою, которую кто-нибудь ему подал, гóним его от себя, как ненасытного, и клянемся, что нищета его притворная. А если прикрыт согнившими рубищами, опять гóним прочь за зловоние, и хотя к просьбам своим присовокупляет он имя Творца, хотя непрестанно заклинает, чтобы и мы подверглись подобным страданиям, никак не может переменить нашего безжалостного решения. За сие-то бойтесь тягчайшего гееннского огня в сравнении с оным богачом.

Если бы дозволяло время и доставало сил, то, объяснив вам о богаче всё, как показано в книге, положил бы конец речи; но пора отпустить вас, ибо вы ужé утомились. Если же чего по немощи разумения и языка не договорил я, — сами воспроизведя это, подобно какому-либо врачевству, приложите к душевным язвам. Ибо даждь премудрому вину, и премудрейший будет, — говорит Писание (Притч 9:9). Сúлен же Бог всяку благодать изобиловати в вас, да о всем всегда всяко доволство имýще, избыточествуете во всяко дело благо (2Кор. 9:8).

Но слово мое, введенное ужé, как видите, в пристань, некоторые из братий опять вызывают на поприще совещания, повелевая не проходить мимо того, чтò вчера чудодействовал Владыка, не умалчивать о победном памятнике, какой воздвиг Спаситель в посрамление ярости диавола, но доставить вам случай к ликованию и песнопениям. Ибо диавол, как знаете, опять обнаружил против нас свойственное ему неистовство и, вооружившись пламенем огненным, нападáл на церковные ограды. Но общая Матерь опять победила, козни врага обратив против него самогó, и он ни в чём не успел, кроме того, что сделал явной вражду свою. Благодать воспротивилась устремлению врага, и храм остался невредимым; воздвигнутая врагом бýря не в силах была поколебать камня, на котором Христос построил овчий двор для Своего стáда. И ныне стал с нами Тот, Который древле угасил пещь в Вавилоне. Сколько, думаете, стенает сегодня диавол, не насладившись своим предприятием, как ему хотелось? Этот неприязненный зажег смежный с Церковью костер, чтобы расстроить наши успехи. И пламень, повсюду раздуваемый сильными его дыханиями, разливался на всё окружающее, пожирал близлежащий воздух, будучи принуждаем коснуться священных зданий и вовлечь нас в общее бедствие. Но Спаситель сделал, что пламень обратился на возжегшего, и повелел ему неистовство свое заключить опять в себе самóм. И враг уготовал злокозненный лук; но ему воспрепятствовали пустить стрелý, или, лучше сказать, пустил и стрелу, но она обращена на его же голову. Сам вкусил тех горьких слёз, которые нам готовил!

Но сделаем, братия, чтобы рана, нанесенная неприязненному, была еще ему болезненнее, и усилим плач его. А кàк это сделать, я скажу, исполните же вы.

Некоторые, хотя исхищены Творцом из-под власти огня, но у них не осталось ужé никаких пособий к жизни, и только душою и телом избежали они опасности. Потому мы, которые остались не изведавшими на себе сего бедствия, предложим им сообща свое имущество. Распрострем объятия едва спасшимся братиям; каждый каждому да скажет: Мертв бе, и оживé: изгибл бе, и обрéтеся (Лк. 15:24) и да укроет тело, ему сродственное. Оскорблениям неприязненного противопоставим свое утешение, чтобы этот вредоносный не возмечтал, что причинил великий вред, чтобы этот воитель не мог указать кого-либо побежденным и чтобы этот истребитель имущества братий оказался побежденным чрез наше щедролюбие.

А вы, братия, избегшие опасности, не очень скорбите о приключившемся бедствии, не колеблитесь мыслями, но отрясите мглу печали, укрепите дýши, воспользовавшись более мужественными рассуждениями, и случившееся с вами обратите в случай к получению венцов. Ибо если вы пребудете непоколебимыми, то окажетесь еще более испытанными в вере, возблистав от огня, подобно благородному золоту, и тем паче увеличите позор неприязненного, что кознями своими не мог он исторгнуть у вас даже и слезы. Приведите себе на память терпение Иовлево и скажите сами себе то же, чтò говорил Иов: Господь дадé, Господь отъят: яко Господеви извóлися, тáко бысть (Иов 1:21). Никого претерпенное им да не возбудит к тому, чтобы рассуждать и говорить, что нет Промысла, распоряжающегося нашими делами; и да не винит он домостроительство и суд Владыки. Напротив того, каждый да взирает на сего подвижника и его пусть сделает своим советником во благое; пусть перечислит по порядку все подвиги, в которых отличился Иов, и размыслит, что хотя диавол поражал его таким множеством стрел, однако же он не получил смертельной раны.

Диавол отнял у него домашнее благополучие, он же умышлял подавить его постепенными известиями о несчастьях. Когда один пересказывал ему о каком-нибудь злоключении, приходил другой вестник, принося горестное известие о чём-нибудь худшем; бéды непрерывно следовали одна за другой, злоключения уподоблялись напору волн, и прежде нежели переставали течь слёзы об одном, открывался случай плакать снова. Но праведник стоял, как скала, принимая на себя приражения бýри и обращая в пену стремительные вóлны, возносил к Владыке благопризнательный глас: Господь дадé, Господь отъят: яко Господеви извóлися, тáко бысть, и чтò ни приключилось с ним, не удостоил это и слёз. Когда же пришел один вестник и сказал, что сильный какой-то ветр сотряс дом веселья, где пировали сыны его и дщери, тогда только раздрал Иов свою одежду, показав тем сострадательность природы, и своим поступком засвидетельствовал, что был он чадолюбивый отец. Впрочем, и тогда, положив предел и меру скóрби и приключившееся с ним украшая сими благочестивыми словами, сказал: Господь дадé, Господь отъят: яко Господеви извóлися, тáко бысть, как бы взывая так: «Столько времени назывался я отцом, сколько угодно было Тому, Кто соделал меня отцом. Ему опять угодно было отнять у меня венец потомства: не оспариваю у Него собственности Его. Да превозможет угодное Владыке. Он Творец рóда, а я — орудие. Какая мне нужда, будучи рабом, огорчаться напрасно и жаловаться на приговор, которого не могу изменить?» Подобными словами поражал праведник диавола. Но когда неприязненный опять увидел, что Иов побеждает и что ничем этим невозможно поколебать его, — употребил искусительные средства против самой плоти его и, тело избичевав несказанными ударами, довел до того, что оно источало из себя множество червей, и сведя этого мужа с царских престолов, посадил на гноище. А Иов, и такими поражаемый страданиями, пребывал непоколебим; когда терзалось у него тело, неприкосновенным охранял сокровище благочестия в тайнике души. Поэтому враг, не находя ужé чтò делать, приводит себе на память древние свои козни, и, ум жены вовлекши в нечестивое и богохульное намерение, чрез нее покушается поколебать подвижника. И, утомленная долговременностью труда, предстает она праведнику с поникшим взором, всплескивает руками при виде его, насмехается над плодами его благочестия, описывает прежнее цветущее состояние домашних дел, указывает на бедствия настоящие, на то, какова жизнь его была прежде и какова стала теперь, какую награду получил он от Владыки за множество жертв. И она непрестанно повторяла словá, которые свойственны, правда, женскому малодушию, однако же могли смутить всякого человека, совратить и мужественный ум. «Скитающися и служáщи хожу я, — говорит она (Иов 2:9), — из царицы стала рабою; принуждена смотреть на рýки своих служителей; прежде многих питала, а теперь едва нахожу пропитание у других. Хорошо и полезно было бы тебе, употребив нечестивое слово и изострив меч Создателева гнева, истребиться с земли, а не продолжать себе и сожительнице подвижнических трудов, с терпением перенося сии бедствия». Но праведник, огорченный этими словами более, нежели всеми прежде постигшими бедствиями, со взором, исполненным гнева, обращается к жене, как к врагу, и чтò говорит ей? Вскýю яко едина от безумных жен возглаголала есú? (Иов 2:10). «Оставь, жена, — говорит он, — этот совет. Долго ли тебе такими словами оскорблять общую жизнь? Оболгала ты, чего не желал я, и поведение мое; оклеветала ты, сказав это, и жизнь мою. Теперь вижу, что и я одною половиною нечестив, потому что супружество из обоих нас соделало одно тело, а ты впала в богохульство. Аще благая прияхом от рукú Господни, злых ли не стерпúм? (Иов 2:10). Вспомни блáга, какими пользовались прежде; уравновесь лучшее с худшим. Ни у одного человека не блаженна жизнь вполне. Всегда блаженствовать свойственно одному Богу. А ты, если прискорбно тебе настоящее, утешь себя предшествовавшим. Теперь плачешь, но прежде смеялась. Теперь нищенствуешь, но прежде была богата. Ты пила из прозрачного потока жизни — пей с терпением и из мутного. И речные потоки не везде оказываются чистыми; а наша жизнь, как знаешь, такая река, которая течет непрерывно и струится волнами, одна за другою следующими. Часть ее протекла ужé, а другая еще течет; часть едва изникла из источников, а другая изникает — и все мы спешим к общему морю смерти. Аще благая прияхом от рукú Господни, злых ли не стерпúм? Ужели заставим Судию всегда подавать нам одинаковые блáга? Ужели станем учить Владыку, кàк Ему распорядить жизнь нашу? Он властен в Своих определениях: как хочет, так и устрояет делá наши. Он премудр и полезное уделяет рабам Своим с избытком. Не касайся умом своим суда Владычнего, а только с любовью переноси чтò домостроительствует Его премудрость. Чтò дает тебе, принимай это с удовольствием. Покажи в скорбных обстоятельствах, что была ты достойна прежнего веселья». Говоря сие, Иов отразил и это приражение диавола и нанес ему совершенное посрамление как побежденному. Чтò же произошло из сего? Болезнь вскоре бежала от него, как напрасно посетившая. Плоть вторично обновилась юностью, жизнь опять процвела всеми благами, и богатство в сугубой мере потекло отовсюду в дом его, так что одно получил, чтобы ничего не потерять, а другое было наградою праведнику за терпение.

Но почему же и коней, и лошаков, и верблюдов, и овец, и возделанных полей, и всех утех изобилия получил он сугубую меру, а число детей произвел равное умершим? Потому что бессловесные животные и всё тленное богатство погибли совершенно, а дети и по смерти были живы превосходнейшею частью своего естества. Поэтому, украшенный опять от Творца другими сынами и дщерями, и это стяжал он в сугубой мере. Ибо одни дети были при родителях, доставляя им веселье в сей жизни, а другие, предварив отца, ожидали, чтобы всем им тогда окружить Иова, когда Судия человеческой жизни соберет всенародную Церковь, когда труба, знаменующая пришествие Царя, громко отозвавшись во гробах, потребует от них залога тел. Тогда и почитаемые ныне мертвыми скорее живых предстанут пред Зиждителем всяческих. Поэтому, думаю, в сугубой мере Наделивший Иова прочим богатством определил, чтобы он довольствовался числом детей, равным прежнему.

Видишь ли, сколько благ приобрел себе праведный Иов терпением? Потому и ты, если приключилось тебе чтò-либо огорчительное от огня возжженного вчера злоумышлением демонов, переноси это с терпением, скóрби страдания усыпи лучшими размышлениями и, по написанному, возвéрзи на Гóспода печаль твою и Той тя препитает (Пс. 54:23). Ему подобает слава во веки веков. Аминь.

► Библиотека

Текст по изданию «Святитель Василий Великий. Избранные творения» (Издательство Сретенского монастыря, М., 2008 г.).
Эл. издание — сайт ἩΣΥΧΊΑ (hesychia.narod.ru). При размещении на других сайтах — ссылка обязательна.